В полном согласии о Дарвином, который также утверждал, что человек никогда не достиг бы своего господствующего положения в мире без употребления рук, этих орудий, обладающих удивительным свойством послушно повиноваться его воле, Энгельс видит решительный шаг в освобождении руки от функции передвижения. Так же в полном согласии с Дарвином Энгельс полагает, что нашим предком была «необычайно высоко развитая порода человекоподобных обезьян» (там же).

В опытах Келера мы имеем экспериментальное доказательство того, что и переход к употреблению орудий был действительно подготовлен еще в зоологический период развития наших предков.

Может показаться, что в сказанном заключается некоторое внутреннее противоречие. Нет ли, в самом деле, противоречия между данными, установленными Келером, и между тем, чего мы должны были ожидать согласно теории исторического материализма? В действительности, мы сказали, что Маркс видит отличительное свойство человеческого труда в употреблении орудий, что он считает возможным пренебречь при определении зачатками применения орудий у животных. Не является ли то, о чем мы говорим сейчас, т. е. встречающееся у обезьян относительно ши-

216

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ КНИГИ В. КЕЛЕРА

роко развитое и по типу близко стоящее к человеку употребление орудий, специфической особенностью человека?

Как известно, Дарвин возражал против мнения, согласно которому только человек способен к употреблению орудий. Он показывает, что многие млекопитающие в зачаточном виде обнаруживают эгу же самую способность. Так, шимпанзе употребляет камень, чтобы раздробить плод, имеющий твердую скорлупу. Слоны обламывают сучья деревьев и пользуются ими для того, чтобы отгонять мух.

«Он, разумеется, совершенно прав с своей точки зрения,— говорит о замечаниях Дарвина Плеханов,— т. е. в том смысле, что в пресловутой «природе человека» нет ни одной черты, которая бы не встречалась у того или другого вида животных, и что поэтому нет решительно никакого основания считать человека каким-то особенным существом, выделять его в особое «царство». Но не надо забывать, что количественные различия переходят в качественные. То, что существует как зачаток у одного животного вида, может стать отличительным признаком другого вида животных. Это в особенности приходится сказать об употреблении орудий. Слон ломает ветви и отмахивается ими от мух. Это интересно и поучительно. Но в истории развития вида «слон» употребление веток в борьбе с мухами, наверно, не играло никакой существенной роли: слоны не потому стали слонами, что их более или менее слоноподобные предки обмахивались ветками. Не то с человеком.

Все существование австралийского дикаря зависит от его бумеранга, как все существование современной Англии зависит от ее машин. Отнимите у австралийца его бумеранг, сделайте его земледельцем, и он по необходимости изменит весь свой образ жизни, все свои привычки, весь свой образ мыслей, всю свою «природу» (1956, т. 1, с. 609).

Мы указывали уже, что употребление орудий у обезьян, которое изучал и наблюдал Келер, встречается у этих последних не в той инстинктивной форме, о которой говорит Плеханов. Ведь и сам Плеханов утверждает, что на границе животного и человеческого мира стоит употребление орудий, требующее высокоразвитых умственных способностей и предполагающее их наличие.

Ф. Энгельс также указывает, что «процесс труда начинается только при изготовлении орудий» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 491)- Таким образом, мы заранее должны ожидать, что употребление орудий должно достигнуть в животном мире относительно высокой степени развития, для того чтобы сделался возможным переход к трудовой деятельности человека. Но вместе с тем то, что говорит Плеханов о качественном различии в употреблении орудий у человека и животных, оказывается еще всецело применимым и к обезьянам Келера.

Мы приведем простой пример, который как нельзя лучше показывает, что в биологическом приспособлении высших обезьян

217

Л. С. ВЫГОТСКИЙ

орудия играют еще ничтожную роль. Мы уже говорили, что обезьяны пользуются палкой как оружием, но большей частью они применяют это орудие только в «военных» играх. Обезьяна берет палку, угрожающе подходит к другой, колет ее. Противник также вооружается палкой, и перед нами развертывается «военная» игра шимпанзе. Но если, замечает Келер, при этом случается недоразумение и игра переходит в серьезную драку, оружие сейчас же бросается на землю и обезьяны нападают друг на друга, пуская в ход руки, ноги, зубы. Темп позволяет отличить игру от серьезной драки. Если обезьяна медленно и неловко размахивает палкой, она играет; если же дело становится серьезным, шимпанзе, как молния, набрасывается на противника, и у того не остается времени, чтобы схватить палку.

В.А. Вагнер делает отсюда общий вывод, который кажется нам не совсем справедливым. Он говорит: надо быть очень осторожным, чтобы не отнести на долю разумных способностей того, что в значительной части должно быть отнесено на долю инстинктов: пользование дверью, чтобы достать подвешенную к потолку корзину, канатом и пр. Предполагать за таким животным способность строить силлогизмы не более основательно, чем предполагать за ним способность пользоваться палкой как орудием, когда факты доказывают, что шимпанзе, имея палку в руках и, таким образом, обладая оружием, при враждебных столкновениях вместо тою, чтобы пользоваться им, бросает его и пускает в ход руки, ноги и зубы (1923).

Нам кажется, что факты, описанные Келером, имеют действительно первостепенное значение для правильной оценки употребления орудий у обезьян. Они показывают, что это употребление еще не стало отличительным признаком шимпанзе и не играет еще никакой сколько-нибудь существенной роли в приспособлении животного. Участие орудия в борьбе шимпанзе за существование близко к нулю. Но нам представляется следующее: из того, что в момент аффективного возбуждения, как во время драки, шимпанзе бросает оружие, нельзя еще сделать вывод относительно отсутствия у него умения употреблять палку как орудие. В том и заключается своеобразие стадии развития, которой достиг шимпанзе, что у него уже есть способность к изобретению и разумному употреблению орудий, но эта способность еще не сделалась основой его биологического приспособления.

В. Келер поэтому с полным основанием указывает не только на моменты, обусловливающие сходство между шимпанзе и человеком, но также и на глубокое различие между обезьяной и человеком, на границы, отделяющие самую высокоразвитую обезьяну от самого примитивного человека. По мнению Келера, отсутствие языка, этого важнейшего вспомогательного средства мышления, и фундаментальная ограниченность важнейшего материала интел-

218

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ КНИГИ В. КЕЛЕРА

лекта у шимпанзе, так называемых представлений, являются причинами того, почему шимпанзе не свойственны даже самомалейшие задатки культурного развития. Жизнь шимпанзе протекает в очень узких рамках в смысле прошедшего и будущего. Время, в котором он живет, в этом отношении в высшей степени ограниченное, и все его поведение оказывается почти в непосредственной зависимости от налично данной ситуаций.

В. Келер ставит вопрос относительно того, насколько поведение шимпанзе может быть направлено на будущее. Решение этого вопроса кажется ему важным по следующим причинам. Большое число самых различных наблюдений над антропоидами обнаруживает явления, которые обычно бывают только у существ, обладающих некоторой культурой, хотя бы и самой примитивной. Если же шимпанзе не имеют ничего, заслуживающего названия культуры, возникает вопрос, что является причиной ограниченности их в этом отношении. Даже самый примитивный человек приготовляет палку для копания, несмотря на то что он не отправляется тотчас же копать и несмотря на то что внешние условия для употребления орудия отсутствуют. И самый факт приготовления орудия для будущего, по мнению Келера, связан с возникновением "культуры. ВпрочемГон только ставит вопрос, но не берется за его решение.