— Сука! — взорвался Ронни.

Бешенство изменило его лицо до неузнаваемости. Меня это не на шутку испугало. Его надо было успокоить,

— Оставь ее в покое, Ронни,— сказал я.

Он резко повернулся ко мне:

— А почему?

— Просто оставь ее в покое.

— Ради Бога, неужели и ты влюблен?

Слова его прозвучали, как пощечина. Я хотел что-то ответить, но Жанна опередила меня.

— Ронни, как ты смеешь таким тоном разговаривать с мистером Дулитчем?

Ронни бросился к ней.

— Ты? Ты смеешь спрашивать меня? Ты, ничтожная птичница! Дочь...

— Ронни, предупреждаю тебя...

Ронни схватил ее за руку.

— Хорошо. Ты предупреждаешь меня... О чем? Что наконец скажешь правду? Почему нет? Ко всем чертям! Ты почему вышла за меня?

— Ронни, я прошу...

— Ради денег?

— Ронни...

— Но это нехорошо, детка. Жак, наверное, возмущен твоим поведением... Ты выходила за меня по любви, как ты говорила за хлевом в Шропшире, значит, это правда. Ничего удивительного, что ты так. геройски противилась искушению. Или ты влюблена в Билла?

Ронни сжимал плечо Жанны. Я смотрел на нее, как загипнотизированный, и думал: «Она готова признаться во всем, тогда все потеряно».

Ронни снова повернулся к камину, кулаки его были крепко сжаты.

— Подождите,— угрожал он,— я наведу порядок среди всех паразитов, лгунов, подлецов. Я доставлю вас туда, откуда вы пришли. Каждого в его собственную сточную канаву!

Он подошел к камину, схватил дрезденскую фигурку негра и со всей силы хватил ее об пол.

— Ронни, Бога ради,— сказал я.

— Убирайся отсюда!

—- Ронни!

— Ты слышал? Ты, муж жены, выбросившейся из окна и отец сына, соблазняющего жену твоего благодетеля! Иди домой и устраивай свою жизнь, пока будешь подыскивать себе работу.

Жанна подошла ко мне. Она сразу как-то постарела. Впервые мне пришлось видеть девятнадцатилетнюю девушку, похожую на старуху.

— Мне очень грустно,— сказала она.— Но вы верите мне, правда?

— Да,— ответил я.

— Я это знаю, а сейчас будет лучше, если вы уйдете.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

— Нет. Вам лучше уйти, прошу вас.

Я посмотрел на Ронни. Он стоял у камина, глядя на обломки разбитой им фигурки.

Несмотря на его грубость, я был преисполнен сочувствия к нему и неприязни ко всем Лейгтонам: к Базилю, Норе и жертвенной леди Филлис. До их приезда все было так замечательно! Но Жанна... Жанну мне все же было жаль. О Ронни говорить не приходилось. На Билла я был зол. Он подвел Жанну, выставил на посмешище Ронни лгал мне.

Жанна протянула мне руку.

— Позвони, если я тебе понадоблюсь,— сказал я.

— Хорошо. Но я думаю, что справлюсь сама.

Я вышел.

На душе было скверно. Леора как всегда по вторникам отсутствовала, и я почувствовал облегчение.

Мысли о Ронни не давали мне покоя. Имел ли я право так оставлять его? Ведь то, что случилось с ним сейчас, почти равносильно моей катастрофе с Фелицией. Я позвонил в гараж, автомобиль был на месте, Билл привел его около четырех.

Я представил себе моего сына в этом страшном домике на Файр-Айленд. Сказала ли Жанна правду? Обдумал ли Билл свои поступки, осознал ли, сколько причинил зла? Меня грызла тоска, и я решил во что бы то пи стало отыскать сына. Я набрал его прежний номер. Никто не отвечал. Других телефонов у меня не было. Я принес из кухни пару сэндвичей и продолжал упорно набирать его номер.

В половине десятого позвонил мой брат.

— Жак?

— Алло, Питер!

— Жак, Билл дома?

Его голос был слишком спокоен и сдержан. Я догадался, что что-то случилось.

— Его нет. Я пробую до него дозвониться.

— И ты не знаешь, где он?

— Нет.

— Он был здесь,— продолжал Питер,— ушел около часа назад. Может, следовало позвонить тебе раньше. Мы несколько растерялись. Так что с ним?

До сих нор я ничего не рассказывал ни Питеру, ни Ирис. Они всегда переживали наши отношения с Биллом. Но на этот раз дело было слишком серьезно, чтобы скрывать его от единственных близких мне людей.

— Что с Биллом? — повторил я.

— Вы снова поссорились?

— А что случилось?

— Сначала мы подумали, что он пьян. Люция, наша работница, ему открыла. Мы обедали. Билл отказался есть и сидел в гостиной. На нем лица не было. Руки дрожали так, что он с трудом закурил папиросу. Ирис спросила, как он себя чувствует, он что-то буркнул в ответ и ушел. Если вы поссорились, мы не хотим быть навязчивыми. Но есть еще одно: может быть, это стечение обстоятельств, но... После обеда Ирис и Люция искали какой-то рецепт. В ящике моего стола Ирис обнаружила пропажу револьвера, который хранился у меня со времен войны.

У меня потемнело в глазах. Питер продолжал:

— Но мы давно не заглядывали в этот ящик, возможно, что револьвер исчез раньше.

— Приезжайте ко мне,— сказал я.— Приезжайте оба. Можете?

— Конечно. Будем через десять минут.

Он был достаточно тактичен, чтобы не задавать лишних вопросов.

Они приехали раньше. Ирис была в брюках, хотя она никогда не выходила в них на улицу. Но сейчас, видимо, не хотела тратить времени на переодевание. Я рассказал им все.

— Жак, но почему ты нам ничего не говорил? Ну идиот же малый! Да и она хороша! Вот чудовище!

— К сожалению, это вина не Жанны.

— Ты думаешь, это он взял револьвер? — спросил Питер.

— А он знал, что у тебя есть оружие?

— Как-то в прошлом месяце я искала трубку с фильтром,— отозвалась Ирис.— При этом был Билл. Он помогал мне искать и увидел этот револьвер.

А может, он его не заметил?

— Заметил. И сказал: «Я не знал, что у Питера есть револьвер. Он заряжен?» Я ответила: «Должно быть, да, на случай, от грабителей». Если бы ты видел его сегодня вечером. Никогда он таким не был. Жак, знаешь что? Позвони Ронни.

— Туда надо ехать самим. Едем, — предложил Питер.

Не успели мы принять решение, как раздался звонок телефона.

Я взял трубку. Голос Жанны был едва слышен.

— Это мистер Дулитч?

— Да.

— Прошу вас. Я в своей комнате. Ронни закрыл меня, как только вы ушли. Я не могу отсюда выйти. Джонсон выходной, Анни куда-то ушла. Мамы с папой тоже нет дома. Пожалуйста, приезжайте сюда, так...

— Что? Ради Бога?

— За минуту до этого я слышала выстрелы. Два выстрела. Никаких голосов. Позвонить в полицию?

—- Нет, не надо.

—- У вас есть ключ от парадного? Возьмите его с собой.

Я положил трубку и посмотрел на часы. Было двадцать пять минут десятого. Я был словно в тумане и думал только о ключе.

— Жак, что случилось? — спросила Ирис.

— Жанна Шелдон закрыта в своей комнате, она слышала выстрелы. Надо ехать.

Мы вышли вместе.

— Фелиция! Эта дрянь Фелиция! — вдруг воскликнул Питер.

Меня поразило, что Питер, никогда не вспоминавший о моей жене, так вспыхнул. Поиски виновного. Кто-то виноват... Неужели мы всю жизнь должны прощать этому щенку все его сумасшедшие выходки? Всю жизнь одно и то же: «Бедный Билл! Бедный мальчик! Что можно ожидать, если его мать...» И так далее...

Мы поехали на 58-ю улицу. Питер и Ирис вели себя как сиделки у постели больного. Но я уже чувствовал себя лучше. Я приготовился к неизбежному. Не стоило обольщать себя напрасной надеждой.

— Все кончится хорошо, Жак,— сказала Ирис.

— Лучше помолчи, малышка,— посоветовал ей Питер.

Мы позвонили у парадного. Никакого движения. Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли в гостиную, Питер впереди, мы за ним. В гостиной горел яркий свет. Питер перешагнул порог и остановился.

— Ирис, задержи Жака.

Я рванулся вперед.

Ронни лежал навзничь у камина. Изо рта вытекала тоненькая струйка крови, и рубашка была в крови. Возле него лежал револьвер. Я понимал, что нужно убрать оружие, что от этого зависит наше будущее. Но я не мог думать о будущем. Я мог думать только о Ронни. Сейчас это было тело, растянувшееся на полу. Но ведь это был Ронни Шелдон, тот Ронни, с которым я встречался ежедневно в течение двадцати лет, тот Ронни, которого я знал лучше, чем кого-либо другого и которого я любил.