— Да, у Транта имеются доказательства, а у меня пока их нет. Но я хочу доказать и докажу, что Билл не убивал. Анни, ты хочешь мне помочь?

— Помочь тебе?

— Не мне, ему. Может быть, ты вспомнишь еще какие-нибудь факты. Что ты делала после того, как мы встретились в холле?

— Что я делала?—она перебирала пальцами угол одеяла, всматриваясь в одну точку, словно снова переживая кошмар.

— Я была испугана, понимаешь, Жак. Какая ужасная сцена с Биллом! Я хотела пройти за тобой в гостиную, но Ронни... я никогда не видела его в таком состоянии. Когда же я услышала ругань в твой адрес и его угрозы уничтожить издательство, я ушла в свою комнату. Но одиночество было невыносимо, и я уехала к Гвендолен Спейглн.

— К Гвендолен?

— Да, она приглашала меня на ужин. Мы давно дружны. А когда я вернулась, то увидела тебя и полицию.

— Больше ты ничего не знаешь?

— Нет, Жак, не знаю. Ничего, что могло бы тебе помочь...

Пришел Джонсон с дымящимися чашками.

— Ну, хорошо, Джонсон, я выпью кофе, можешь идти. Спасибо.

Она подождала, когда он уйдет, и тихо спросила:

— Ты в самом деле уверен, что Билл не виноват?

— Да, уверен.

— Но ведь это ты его сам же и выдал. Так мне сказали. Когда ты пришел, увидел распростертого Ронни и револьвер, ты вызвал полицию.

— Да, тогда я так думал и считал, что он должен за это заплатить. Ты должна меня понять. Эта история с полицией, мои с ним ссоры... Я думал, какова мать, таков и сын. И из-за этого погиб Ронни! Я простить себе этого не могу!

— Не можешь простить! Жак, ну почему ты всегда берешь на себя вину других? Ты выдал Билла, потому что думал, что он убил Ронни. Это твоя обязанность, что же ты себя мучаешь?

— Да, конечно, я великолепный человек, моя жена выскочила в окно, и сына арестовали по подозрению в убийстве!

— Слушай, Жак! Почему ты все грехи взваливаешь на свои плечи? По-твоему, ты один во всем виноват. Все кругом безупречны, а ты один виноват во всем. Это все из-за Фелиции. Ах, если бы ты мог понять...

— Что понять?

— Ты любил Фелицию так же, как и я. Это была прекрасная любовь, а сейчас?

— А что сейчас?

— Сейчас ты ненавидишь и ее, и себя. Ты все обратил против себя.

— Я стараюсь не думать о Фелиции.

— Но это тебя угнетает. Это испортило ваши отношения с Биллом.

Я не мог продолжать воспоминаний о Фелиции. Мне нужно было думать о Билле.

— Анни! Давай прекратим. Фелиция — это старая история.

— Потому что. она умерла? — придирчиво спросила Анни.— Значит, и Ронни тоже старая история?

— Нет, конечно. Анни, мне надо увидеться с Жанной, может быть она что-нибудь знает? До свидания, Анни.

— До свидания, Жак, но не надейся очень... Что прошло, того не вернешь. А я... Должна же я о ком-то заботиться? Кроме тебя у меня никого не осталось.

Я вышел. В холле возился Джонсон. Я с грустью думал о доброй Анни и ее последней фразе: «Не надейся очень, Жак...» Что это могло означать? Она была уверена в виновности Билла?

Я позвонил в квартиру Лейгтонов. Дверь открыла Нора. Она выглядела ужасно, похоже, не спала всю ночь. На ней был передник. «Характерная деталь,— машинально подумал я,— пусть мир обрушится, но Нора Лейгтон всегда будет готова обслужить других».

— Можно мне увидеться с Жанной? — спросил я.

— Пожалуйста. У вас нет никаких новостей о вашем сыне?

— Нет, никаких.

— Надеюсь, что мы еще встретимся. Я очень огорчена. Меня беспокоит Жанна. Я не должна была допускать этого замужества, Жанна ведь так молода. Разве она могла разобраться в своих чувствах? Это все уговоры Филлис и Базиля, ведь для них открывались такие возможности...

— Кто пришел, Нора? — спросил грубый голос леди Филлис.

Она выплыла из коридора с сигаретой в руке. Наконец, она увидела меня и остолбенела.

— Что вы здесь делаете?

— Мистер Дулитч пришел к Жанне, Филлис,— ответила за меня Нора.

Филлис, не обращая на нее никакого внимания, сказала:

— Какой вы прекрасный отец! Это называется воспитанием по-американски? Дай любимому дитяти все, что он ни пожелает! А если пожелает жену товарища — дай и ее. Вы уже давно обо всем знали. Полицейский рассказал нам вчера вечером. Почему же вы не сдержали их? Если вы сами были растяпой, почему не предупредили нас?

— Филлис, умоляю...— тихо вмешалась Нора.— Он же пробовал...

— Пробовал! И это сейчас, когда Базиль так хорошо устроился! Эта идиотская суматоха. Ведь Базиль начал новую книгу. Боже мой! И это Америка!

Я больше не хотел выслушивать тирады леди Филлис. Меня не интересовали неудобства Базиля Лейгтона, выше головы я был сыт женским возмущением. Я отвернулся от этого скорпиона и обратился к Норе:

— Вы проводите меня к Жанне?

— Пожалуйста, пойдемте.

Филлис что-то презрительно буркнула и тоже ушла.

— Не обижайтесь на Филлис. Вы ее не понимаете, я раньше тоже не понимала. Ведь в Базиле — вся ее жизнь. У нее никогда ничего не было. Она жила в селе с матерью, прикованной к постели. Дело Базиля — ее собственное дело. И Базиль тоже человек надломленный.

Я попытался представить этого надломленного человека, но безуспешно.

Жанна стояла у окна в новом черном платье. Она повернулась, услышав наши шаги,

— Мистер Дулитч!

— Здравствуйте, Жанна!

— Мама, оставь нас одних.

— Может быть, тебе принести поесть?

— Мама, я прошу..

— Ну хорошо, хорошо.

Нора вышла, закрыв за собой дверь. Жанна подошла ко мне. ,

— Вы его видели?

— Да, вчера ночью. Я был с ним, когда его арестовали.

— Как он себя чувствует?

— Он пережил тяжелые минуты, Жанна.

Она схватила меня за руки.

— Скажите, что мы будем делать?

— Постараемся его спасти.

— Каким образом?

— Прежде всего, расскажи мне все подробно. Вчера ты говорила, что Ронни закрыл тебя в комнате сейчас же после моего ухода, а Билл мне сказал, что ты была в гостиной, когда он вернулся с револьвером.

— Билл вам сказал об этом?

— Да.

— Но вы не говорили это полиции?

— Билл им об этом сам скажет.

Жанна побледнела еще больше. Я опасался обморока.

— Значит, он признался?

— В чем признался? О чем ты говоришь?

— Но ведь вы сказали, что он им все .рассказал...

— Конечно, рассказал. Рассказал, как пришел сюда с револьвером, который ты забрала, как Ронни его вышвырнул. Так это было?

— Так. По телефону я не говорила вам, что была при этом. Я думала, так будет лучше для Билла, если я не скажу, они никогда не узнают, что он приходил с револьвером.

— Но ведь этого нельзя было скрыть. Револьвер лежал возле Ронни, а Питер и Ирис знали, что Билл его взял.

— Теперь я понимаю,—тихо проговорила Жанна.

— Лучше будет, если ты все расскажешь сама.

— После вашего ухода? Когда Ронни стоял у камина? .

— Да, с самого начала.

— После вашего ухода Ронни оставался у камина. Пришел Джонсон, очевидно, услышал, как разбилась статуэтка. Он хотел убрать. Все молчали. Джонсон стал на колени и стал собирать осколки фарфора. Когда он выходил, Ронни крикнул: «Джонсон, можешь взять себе выходной!» Джонсон поблагодарил и ушел. Таким образом Ронни избавился от его присутствия.

— А затем? .

— Я была очень и очень зла. До этого безобразного момента я чувствовала за собой вину, считала свое чувство к Биллу нечестным. Я искренне хотела с этим покончить; старалась уговорить Билла, но вчера, когда я увидела Ронни в истинном обличье, когда услышала, как он ругает вас, я перестала чувствовать свою вину, у меня словно открылись глаза, до этого времени я была слепой. Я считала Ронни добрым, прекрасным, благородным и самым интеллигентным среди всех, кого я знала. Но вдруг я увидела, каков он на самом деле. Он готов уничтожить вас, своего лучшего друга, который так хотел ему помочь, только за то, что затронуто его самолюбие, за то, что он становился смешным. Если бы гнев его обрушился только на нас с Биллом, я поняла бы это. Но вы! Я подумала: «Это чудовище. Билл прав!» Мы стояли не глядя друг на друга, и молчание становилось угрожающим. Я старалась убедить себя, что он не может быть настолько злым и на самом деле не собирается сводить счеты с вами. Может, он сказал это в порыве бешенства. Но у него были совершенно серьезные намерения. Он бросился к телефону и позвонил адвокату.