Давно прошло время, когда я утешался- мыслью, что причина ее самоубийства — вне нашей семьи. Ведь она прекрасно знала, что я разделил бы с нею любую беду. Но она не доверилась мне. Не оставила даже письма. Она покончила с собой, не считая нужным сказать, почему она это сделала, а отсюда вытекало, что причина крылась во мне самом.

Разве я требовал от нее слишком многого?

Или она не вынесла силы моей любви к ней, моей веры в нее?

Эти вопросы вспыхнули с новой силой. Я зажег свет, закурил. Ничего не помогало. Мысли о Билле угнетали меня. Если бы рядом была Фелиция... Впрочем, если бы она была жива, Билл и сам нашел бы выход из положения. Но сейчас,все зависело от меня. А что я могу сделать? Отослать Билла в Рим? Пожалуй, это самое лучшее. Но не потеряю ли я сына навсегда? А может, все. будет хорошо? С этой мыслью я погасил свет и наконец-то заснул. 

Несколько дней я не звонил Биллу, он тоже молчал. Я почти успокоился; Ронни не появлялся в издательстве, только сообщал иногда по телефону, как он безмерно счастлив. Из Англии пришли три повести Базиля Лейгтона, которые мы обязались издать. Я отдал их на рецензию двум моим сотрудникам; одному они понравились, у другого вызвали разочарование и злость.

Я сам был занят другими делами и дал повести моей секретарше Магги Стейнс, с которой за долгие годы работы у нас сложились теплые, дружеские отношения. Спустя два дня Магги возвратила рукописи.

— Я считаю это шарлатанством, и шарлатанством того рода, на которое легче всего поймать Ронни. Ведь при всем своем чутье он, скажем прямо, несколько наивен.

Наконец и я прочел эти книги и был порядочно озадачен. Они страдали теми же недостатками, что и пьеса, Ткань повествования рвалась, сюжет рассыпался, диалоги вязли в тягучей, тяжеловесной лексике, и весь смысл куда-то ускользал... На свой страх и риск я не решился бы издать эти книги, но материальное положение фирмы Ронни легко позволяло подобный эксперимент даже в том случае, если это издание осядет на балансе мертвым грузом. Меня беспокоило другое: никогда еще Ронни не заходил так далеко-для своих ископаемых «гениев». Он никогда не женился на их дочерях. Мое беспокойство возросло еще больше, когда Ронни, словно ураган, ворвался в издательство.

В течение двух часов он бегло просматривал все, что мы сделали в его отсутствие, потом начал разговор о Базиле Лейгтоне.

— Я уже устроил Базиля, старина. Они будут бесплатно жить в квартире тетки Лиззи, плюс тысяча долларов ежемесячно в течение десяти лет.

Ронни ожидал, что это известие меня ужаснет. Это было написано на его лице. И поэтому, чтобы остановить мои возражения, он сопроводил свое сообщение беспорядочной болтовней:

— Ты, старина, не огорчайся. Это не. за счет фирмы, все расходы я покрою личным капиталом. Я всю жизнь искал настоящий талант, талант, который сам не может пробиться и ему необходим меценат. Бог мой, что из того, что сидишь на деньгах и не можешь со всем своим капиталом хоть раз в жизни сделать что-то полезное, выдающееся. Может быть, позже, я дам ему больше. Но для начала, думаю, тысячи ежемесячно будет достаточно. Ты понимаешь, я не хочу его слишком баловать. Между прочим, ты прочитал его повести. И как пьеса? Ты говорил с Питером и Ирис? .

Не лукавя, я поделился с ним своими опасениями, сказал также, что хотя пьеса Питеру понравилась, но для театра она не подходит. Мне не удалось погасить его пыл. Когда дело касалось «гениев», Ронни был крепок, как скала.

— Я понимаю, значит, пьеса слишком талантлива для такого театра, как театр Питера. Жаль. Но я это понимаю. По правде сказать, я даже доволен. Я сам поставлю эту пьесу. Ну, а если говорить о повестях...

Он улыбнулся. Противоречить Ронни не было смысла. Он пригласил меня на ужин.

— Ну, мне пора! Надо еще раз взмахнуть моей волшебной палочкой. Сегодня очередь Филлис. Будем ее реставрировать с ног до головы!

— Кто она, эта Филлис?—-поинтересовался я.

— О, это фантастическая женщина! — Ронни снова загорелся.— Это чудесный продукт старой Англии! Старая дева, посвятила свою жизнь служению гению! Она очень важная особа — дочь лорда. Много лет назад она влюбилась в первую повесть Базиля и переехала к ним жить. У нее собственный небольшой доход, так что фактически вся семья жила на ее средства. Она удивительная, верно? У нее золотое сердце, и Базиль не может без нее работать. Это он настоял, чтобы она ехала с нами, и я очень доволен этим. Добрая, старая Филлис! Она будет хорошим экспертом при покупках.

Он вышел. Я пытался разобраться во всем и, наконец понял, почему Лейгтоны так очаровали Ронни. Он был очень богат и жил в замкнутом мирке людей, похожих на него. Лейгтоны принадлежали к другой среде и были будто созданы для того, чтобы поощрять его щедрость, его восторг перед всем новым и... его безделье. Необыкновенно красивая девушка, ее гениальный отец и ко всему еще дочь лорда — каждый из них — индивидуальность, а вместе —; без гроша, готовые принять любые крохи, которые им пожертвуют. Ничего удивительного, что он захотел стать их спасителем.

А если я преувеличиваю? Может быть, Лейгтоны не были такими, какими я их считал? Но мне не нравился этот новый энтузиазм Ронни, доходивший до самозабвения, по словам Анни — так «не похожий на Ронни». Не нравилась мне также скромная улыбка Базиля Лейгтона, и главное, я старательно гнал от себя мысли о Билле и Жанне.

В тот же вечер я пришел к Ронни на ужин. Нас было только четверо: Ронни, Жанна, Анни и я.

— Базиль уже начал новую книгу, старина. А когда он работает, то никуда не выходит. Нора и Филлис тоже не придут — Филлис создает ему настроение, а Нора поит чаем.

Наконец я увидел и первые плоды деятельности Ронни: Жанна была ошеломляюще изысканна в черном платье. Драгоценный гарнитур из изумрудов довершал метаморфозу. Эта ослепительная элегантность как бы прикрывала ее девичью свежесть. Сейчас у нее был вид богатой дебютантки с Лонг-Айленд.

Хотя она прекрасно знала, что я самый близкий приятель Ронни, да к тому же гость этого дома, она почти не обращалась ко мне.

Анни была не в духе и сразу после ужина ушла к себе. Жанна тоже пожаловалась на усталость. Я собрался уходить, но Ронни настоял, чтобы я остался. Нежно поцеловав жену, он увел меня в библиотеку. Впервые он свободно говорил о Лейгтонах, и наконец я узнал, как он встретился с ними. Он жил в «Кларидже», и в один прекрасный день его посетила миссис Лейгтон.

— Никогда до этого я не встречал ее, никогда ничего не слышал о Базиле. Она сидела в холле «Клариджа», похожая на княгиню и на уборщицу одновременно. Она подошла ко мне, краснея до корней волос: «Извините, я знаю что это бесцеремонность. Ведь вы Ронни Шелдон, верно? Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Видите ли, мой муж гениален».

Ронни был заинтересован таким вступлением и пригласил ее в свой номер. Она оставила три повести Ба-зиля, сказав при этом: «Если они вам понравятся, то, может быть, придете к нам с визитом? Живем мы очень скромно, но Базиль будет рад. Мы вас знаем как известного издателя».

— Повести привели меня в восторг и я, конечно, поехал в Шропшир. И ты поверишь? Нора все это придумала сама. Базиль ни о чем не имел понятия. Потом Нора мне говорила, что это был самый отчаянный шаг в ее жизни. Она истратила на билет последние деньги, и, если бы книги мне не понравились, им не на что было бы купить для Базиля писчей бумаги.

Хозяйство Лейгтонов в Шропшире Ронни описывал так, словно сделал какое-то важное открытие в верховьях Амазонки. Лейгтоны жили на маленькие средства Филлис и доходы от разведенйя кур. Курами занималась Жанна, а Нора вела дом. Она сама шила наряды, опекала гениального Базиля. Ну, а Филлис попросту была источником его вдохновения. Если денег хватало только на одну котлету, то она доставалась Базилю. Если оставалось одно .ведро угля, то оно шло на обогрев комнаты Базиля. Его кабинет был лучшей комнатой во всем доме, в нем хранилось семейное серебро, которое никогда не уносили в ломбард, потому что Базиль любил пить чай из серебряного подстаканника. Все это выглядело фантастично. И среди всего этого —-Жанна!