Я прошел за свой письменный стол, набрал .номер телефона и спросил Хобби-Хауз, хотя был совершенно уверен в том, что Роберта Лоувела там нет.

После нескольких минут ожидания телефонистка сказала, что никто не отвечает. Я возразил, что уверен в присутствии там моего корреспондента, и попросил еще раз позвонить. Но все было безрезультатным... Хобби-Хауз не отвечал.

Тогда я набрал номер телефона Роберта Лоувела в Нью-Йорке. Через десять секунд я услышал голос моего клиента.

— Я только что звонил в Хобби-Хауз,— пояснил я,— и никто там мне не ответил. Вот почему я и позволил себе позвонить вам...

Он перебил меня и сказал равнодушным тоном:

— Там сейчас действительно никого нет. Тело моей жены перенесли в похоронное бюро в Ветеле. Дуличи вернулись в Нью-Йорк вчера днем. Им совершенно не хотелось в такое время находиться на вилле, и это, конечно, вполне понятно.

— Тони здесь, в моем кабинете,— заявил я ему без всяких предисловий.— Он очень переживает, и я думаю, что вы должны быть к нему снисходительны...

Наступило короткое молчание, потом Лоувел проговорил голосом, в котором чувствовалось сильное волнение:

— Скажите ему, что я сейчас приеду и что я полностью прощаю его. У меня нет никакого желания устраивать скандал.

— Согласен,— сказал я.— Когда вы будете здесь?

— Через пятнадцать-двадцать минут...

Я повесил трубку и объявил эту новость Тони.

Не имея ни малейшего желания провести вместе с Ним эти четверть часа, я отвел его обратно, в приемную и попросил Джемса и Майка, чтобы они присмотрели за ним. Я снова занял свое место за столом, достал дольку шоколада, сунул ее в рот и закурил сигарету. Потом стал думать о судьбе бедной Полли.

Так я, просидел уже полчаса и все никак не мог обнаружить ни малейшего намека на то, что могло бы навести меня на след. А между тем, главный узел этого дела, безусловно, находился тут, в этом я был вполне уверен. Не без причины же убийца решил отделаться от молодой девушки. Ведь все нападения на меня произошли после того, как я ее покинул.

Раздался звонок, и я услышал, что Джемс пошел открывать. Это был Роберт Лоувел. Джемс проводил его прямо в приемную и оставил там наедине с сыном. Они оставались вместе десять минут. На всякий случай я включил микрофон, позволяющий мне слышать все, что говорилось в приемной. Но я не слышал ничего интересного для себя. Так, небольшой кусок мелодрамы, и больше ничего.

Потом Джемс сообщил мне, что Лоувел-старший желает меня видеть. Я встал ему навстречу. Его лицо выражало сильную печаль, а глаза были полны слез. Он стал мне даже более симпатичным.

Меня несколько беспокоило то обстоятельство, что я тогда так бесцеремонно вломился к Коре Вилнер, но я все же надеялся, что Лоувел не признает меня по тому описанию, которое ему дала, его л»бовница. Я знал, что совсем не так-то просто неискушенному человеку дать правильное описание личности другого человека. И скоро я убедился в этом. Успокоившись, Лоувел приступил к своим объяснениям:

— Дело очень запутывается... Для того чтобы вы смогли лучше понять это, мне нужно будет ввести вас в курс некоторых вещей...

Он мне тут же признался в том, что солгал мне, говоря, что он покинул Нью-Йорк ранним утром в субботу, и повторил с некоторыми вариациями то, что я уже слышал из уст Коры Вилнер. Он рассказал, что к Коре приходил «офицер полиции», который намекнул ей, что Мэри Лоувел не покончила с coбoй, а что ее убили.

— Я сам не верю ни одному этому слову,— уверял Лоувел.— Но все лее я вынужден считаться с мнением полиции. Я не знаю, каким образом они узнали, что я провел ночь с пятницы на субботу в Ветеле в компании моей секретарши. Если они думаю, что было совершено преступление, то мое положение становится очень трудным. У меня могут быть большие неприятности... Я уже так и слышу, как они говорят: «Вы были любовником Коры Вилнер, вы хотели устроить свою жизнь с ней, и вы уничтожили свою жену!»

Его лицо побледнело, на висках выступили капельки пота. Он смотрел все время мне прямо в лицо и его глаза, глаза лягушки, умоляли о помощи. Но так как я оставался молчаливым, он с жарах продолжал:

— Если то, что они говорят,— правда.., Если Мэри была убита, то только Роза может быть виновной в этом преступлении. Только она была тоща на вилле, не считая вас и моего сына, который к тому времени, вероятно, уже удрал.

Безусловно, он по какой-то, пока еще неизвестной мне причине, жаждал крови Розы Дулич. Очень хотелось бы знать, почему? Я состроил неопределенную гримасу и проговорил равнодушным тоном:

— Я совершенно не могу согласиться с вами, сэр, и сейчас скажу, почему. Вы заплатили мне, чтобы я стал любовником Розы Дулич...

Я нарочно сделал, паузу. Он впился взглядом в мои губы. Я же продолжал, глядя в окно:

— Вчера утром, после этого ужасного открытия, которое мы сделали, мне не пришлось рассказать вам одну интересную историю. Но теперь я могу сказать, что я все же стал любовником Розы Дулич в ночь с пятницы на субботу. Около половины четвертого ночи, чтобы быть точным.

Он невольно вздрогнул и сложил руки на коленях. Я продолжал:

— Около трех часов я услышал шум в вашем кабинете, который находился под той комнатой, которую отвели мне с моей секретаршей. Я спустился, чтобы посмотреть, что. там такое происходит... Роза Дулич, видимо, тоже услышала этот шум, и мы с ней встретились в вашем кабинете. Я настаиваю на том, что она пришла после меня... Мы были на зеленом диване, когда позади меня открылась дверь... Ваша жена увидела нас, свет ведь был включен, и немедленно ушла, хлопнув дверью, произнеся только: «О! Простите!», глухим голосом.

Лоувел быстро закрыл глаза. И вдруг коварным тоном спросил:

— Вы видели ее или были повернуты спиной, к двери... Конечно, это вполне отвечает положению, которое вы должны были принять... Откуда же вы знаете, что это была моя жена?

— Роза узнала ее. И, кроме того, за исключением моей секретарши, которая в это время спала, это была единственная женщина, которая могла так свободно ходить по дому. Если позволите, я продолжу... После такою неприятного инцидента мы покинули ваш кабинет и прошли в комнату Розы. Если вы хотите все знать, то я там был до вашего приезда, и это звук клаксона заставил меня выскочить из кровати Розы. Должен вам сказать, что мы не сомкнули глаз всю ночь.

Он отлично все-понял.

— В сущности,—спокойно сказал он,—вы для Розь непоколебимое алиби.

— Это как раз и есть то, о чем я и хотел вас предупредить.

Я внимательно рассматривал его. Было совершение ясно, что несмотря на неудачу он, безусловно, что-то затевал. Мне не пришлось долго ждать. Он начал говорить, устремив взгляд на кончики своих ботинок:

— В этой истории, мистер Ларм, я ваш клиент, а вы находитесь на моей службе. Я вам заплатил за это... Было бы ненормальным и несправедливым, и вы должны признать это, если бы ваша активность в этом деле повернулась против меня.

Он остановился, колеблясь. Я уже хорошо понял, к чему он клонит, но это был для него трудный разговор. И тем не менее он все же решился:

— Я не прошу вас обвинять Розу Дулич, но если вы, в случае необходимости, подтвердите ее алиби, то я сразу же окажусь в обвиняемых... А как вы расцениваете потерю памяти...

Мне бы надо было рассердиться, но я сдержался.

Он смотрел на меня несколько секунд, потом покачал головой с какой-то жалостью и просто проговорил:

— Две тысячи долларов.

Я судорожно проглотил слюну; Я не святой, и две тысячи долларов дают пищу для размышления,.. В конце концов, ведь еще неизвестно, утвердится ли полиция в мнении, что это не самоубийство. Беспокойство моего клиента появилось ведь только после моего посещения Коры Вилнер. Чем же я рисковал? Очень малым. Вероятнее всего, мне и не понадобится подтверждать алиби Розы Дулич. Значит, я совершенно свободно могу принять эти две тысячи долларов. Если я все же буду вынужден сказать правду, мне в таком случае придется лишь вернуть ему эти деньги.