Вернувшись к столу, она села за расшифровку радиограммы.

Майору очень хотелось знать, что сообщает Якутск. Два дня назад, по радио, он полностью отчитался о проделанной здесь работе, о точном выполнении полученного задания. Вчера ему разрешили вылететь в Якутск из района, где он провел с радисткой Надей Эверстовой без малого два месяца. Сегодня за ним прислали специальный самолет, чтобы сократить время на обратный путь до Якутска, так как на перекладных этот путь занял бы добрую неделю.

В чем же дело? Зачем еще радиограмма, когда все сказано, пересказано и уточнено через летчика Ноговицына? О чем может идти речь? Может быть, он что-нибудь не так сделал? Или его отчет, возможно, потребовал пояснений?

«Да нет, не может быть, — подумал про себя майор. — Все ясно, как божий день. А если ясно, тогда зачем же?..»

Летчик Ноговицын, решивший доспать недоспанное, лежал с открытыми глазами и поглядывал на радистку. Видно, и его не меньше, чем майора, интересовало содержание радиограммы. Ему ясно приказали в Якутске лететь за майором и радисткой и побыстрее возвращаться, так как предстоял вылет в Олекму, а теперь вдруг радиограмма. Интересно, очень интересно.

Майор, накинув ватную фуфайку, вышел из избы. Его мгновенно охватил обжигающий студеный воздух. Он невольно поежился: ну и мороз!

Поздняя луна в морозном венце, осторожно раздвигая гребешок тайги, прокрадывалась на небо. Майор вдохнул воздух и сразу почувствовал, как будто кто-то кончиком иголки дотронулся до верхушек его легких. Он плотно сомкнул губы, запахнул поплотнее фуфайку.

Когда он вернулся в избу, сержант Эверстова встала из-за стола, подошла к нему и подала листок бумаги.

— Из Якутска, срочно… — сказала она.

Майор быстро пробежал глазами содержание небольшой радиограммы и невесело усмехнулся.

— Ну вот, видите, Надюша! Я вам говорил, что никогда не загадывайте вперед. Вы, кажется, мечтали завтра кушать пироги дома?

Лицо радистки выражало разочарование. Она вскинула округлые плечи и покачала головой.

— Бывает…

— Что такое, если не секрет? — спросил Ноговицын. Он приподнялся с койки, отбросил спальный мешок и спустил ноги.

— Никакого секрета нет, — ответил майор. — Вы правильно сделали, что послали за маслом. Нате, познакомьтесь, — и он подал летчику радиограмму.

Ноговицын прочел вслух:

«Майору Шелестову. Командировку продляю на десять суток. Немедленно вылетайте с радисткой на рудник Той Хая, разберитесь с происшествием и результаты радируйте. Посадочная площадка к вашему прилету будет подготовлена. Полковник Грохотов».

— Да-а-а… — протянул Ноговицын, возвращая радиограмму. — Вместо Якутска — Той Хая. Это, конечно, не одно и то же, скажем прямо. Я как-то пролетал над рудником, но садиться не садился. Вот дела-то какие… — Он вынул из-под подушки планшетку с картой и начал отыскивать на ней местонахождение рудника.

Майор Шелестов прочел еще раз распоряжение полковника Грохотова и, подойдя к очагу, бросил бумагу в огонь.

— Значит, командировка затягивается, — заметил, ни к кому не обращаясь, летчик Ноговицын.

— Ничего не попишешь, — сказал майор. — Приказ — есть приказ. Полковник правильно рассчитал. Отсюда до Той Хая, наверное, раза в два ближе, чем от Якутска.

— Два часа лету при попутном ветре, никак не больше, — доложил старший лейтенант и захлопнул планшетку. — Вот я и выспался, — добавил он весело.

— Да, спать не придется, — сказал майор, взглянув на часы. — Хватило бы времени к возвращению механика уложиться. Собирайте свое хозяйство, Надюша.

В бездонном небе, среди звездной россыпи, глухо рокоча мотором, плыл невидимый с земли самолет. Под ним лежала, казалось, беспредельная и бесконечная, не проходимая и глухая тайга. Ночью, с высоты, она походила на безбрежное окаменевшее море.

Радистка Эверстова, примостившись в уголке, у сложенных вещей, и натянув на себя до пояса спальный мешок, дремала.

Майор Шелестов сидел, привалившись плечом к стенке фюзеляжа, и досадовал на себя, что не послушал летчика и отказался от спального мешка. Он чувствовал, как под его теплую одежду пробирается мороз и холодит тело. Ему казалось, что время тянется как никогда медленно и что летят они не второй час, а целую вечность. Он завидовал Эверстовой, что та, пригревшись, дремлет и этим сокращает время.

А тут еще в голову лезли всякие мысли. Что за происшествие стряслось на руднике Той Хая? Видимо, какое-то необычное, чрезвычайное, коль скоро потребовался немедленный вылет. Да и срок командировки продлен на десять суток. Это не шутка — десять суток. За такой срок можно облететь все районы Якутии.

Пробыв долгое время в командировке, Шелестов последние дни высчитывал каждый час, приближающий его встречу с женой и дочуркой, по которой он уже стосковался. Сегодня вечером он подумал: «Даже не верится, что через шесть-семь часов я буду дома». И вот теперь радостное свидание отодвигалось на целых десять дней. Да и неизвестно еще, хватит ли этих десяти дней на то, чтобы разобраться с происшествием. Происшествия бывают разные. Уж поскорее бы узнать, в чем там дело. Нет ничего хуже неведения, хотя бы оно продолжалось лишь несколько часов.

Старший лейтенант Ноговицын плавно положил машину на бок, затем выровнял ее и повел на снижение. Шелестов поежился, подергал плечами и потянулся к оконцу. Он подышал на него, и сквозь проталинку увидел мигающие внизу огоньки поселка, приближающиеся и быстро увеличивающиеся костры. Их было много, больше десятка, и они образовывали длинный и широкий коридор. Потом замелькали маленькие, подвижные на снегу точки бегающие люди. И снова майор подумал: что же произошло на руднике?

«Даже в таком глухом месте не обходится без происшествий, — подумал он. — Что за времена пошли такие беспокойные!»

Самолет опустился на свои лыжи, гладко, без толчков и тряски пробежал по ровному цельному снегу и замер, рокоча приглушенным мотором.

Майор Шелестов выпрыгнул из кабинки первым и затанцевал на месте, стараясь отогреть прихваченные морозом ноги. К нему тотчас же подбежало двое мужчин: один высокий, в короткой легкой оленьей дошке, другой небольшого роста, в огромной, видимо, тяжелой волчьей дохе с пушистым лисьим воротником.

Лиц обоих майор не смог рассмотреть при всем желании.

— Товарищ Шелестов? — последовал вопрос со стороны человека в волчьей дохе. Он приблизился к майору, пытаясь разглядеть его лицо.

— Так точно, Шелестов. С кем имею дело?

— Я заместитель директора рудника по найму и увольнению — Винокуров, — представился человек в волчьей дохе. — А это — комендант рудничного поселка, — представил он спутника.

— Белолюбский, — назвал себя высокий, подал руку и поинтересовался: Промерзли?

— Немного есть…

— Да, морозец правильный, до костей пробирает, — заговорил Винокуров тоненьким голоском и вдруг пронзительно крикнул: — Эй, ребята! Закройте самолет хорошенько и оставьте одного дежурить. А через часок я смену подошлю. Так бросать машину, без присмотра, неудобно.

— Правильно, — одобрил Ноговицын.

Вышли механик и радистка.

— Прошу в сани, — пригласил Винокуров. — Тут совсем рядом — с полкилометра. Мы только час назад получили указание по радио подготовить для вас посадочную площадку и выложить костры. И, как видите, все в порядке, как на заправском аэродроме. Собрали быстро людей, Подвезли сухих дров, керосину. Нам и мороз нипочем.

Все направились к саням, стоявшим в отдалении.

Винокуров не шел, а бежал легонько, вприпрыжку, сбоку тропинки, по которой шагал майор и его спутники.

Шелестову казалось, что заместителя директора следовало бы похвалить за проявленные им распорядительность и расторопность, но он почему-то промолчал.

Широкие русские, устланные сеном розвальни приняли в себя всех прилетевших, Винокурова и Белолюбского.