Женщина с листочками отпустила Мишкину голову и сказала:

— Фотолаборатория там, за дверью. И больше ничего. Никакой опасности.

— А смертельный плакат зачем? — спросил Мишка.

— Да они же иначе не понимают. — Она показала на всех. — Будут дверь открывать, засветят плёнки. Фотолаборатория. Понимаешь? Это я написала им для памяти. — Она кивнула на череп. — И нарисовала сама. Страшный, правда? Фотолаборатория — самое главное место в редакции. Вырастешь, поступай работать фотокорреспондентом.

— Нет, — сказал Мишка тихо. — Я хочу, как Мельниченко.

— Дело твоё, — сказала она и ушла в свою фотолабораторию.

Брюнетка крикнула вслед:

— Ольга Сергеевна, не забудьте мне снимок — новый вагон метро. Мельниченко велел!

— Я никогда ничего не забываю, — ответила Ольга Сергеевна и приколола к рукаву новую бумажку.

— А где Мельниченко? — спросила Милочка.

— Я здесь, — ответил голос из-за шкафа.

Мишка пошёл к шкафу. Он увидел Мельниченко, который почему-то надевал ботинок. Рядом стояли большие резиновые сапоги с отворотами. На гвозде висела брезентовая спецовка, вымазанная засохшей глиной.

— Мишка, ты что? Мы давно не виделись с тобой.

Мельниченко кончил зашнуровывать ботинок и теперь стоял рядом с Мишкой. Его голова возвышалась над шкафом. Какой он высокий, Мельниченко. Высокий человек Мельниченко, и шаги у него большие, как у всех высоких. И плечи широкие, особенно если на них натянуть метростроевскую куртку, в ней любой человек выглядит богатырём. Потому что эта куртка не какая-нибудь, а метростроевская. И тут наконец Мишка всё-всё понял. Ну конечно, это был Мельниченко! И в первый раз — Мельниченко, и во второй — Мельниченко. И каждый раз Мишка гонялся за Мельниченко!

— Мишка, что ты сегодня какой-то ошарашенный? Пойдём в буфет сосиски есть. Пошли, пошли.

Он пошёл вверх по узкой лестнице. Мишка шёл сзади.

— Вы спецовку надеваете, когда идёте в шахту?

— Конечно. Там без спецовки никак нельзя, последний костюм угробишь. Хотя уже совсем скоро никакая спецовка будет в метро не нужна. Почти всё готово. Ты чего смеёшься? Ну что ты?

А Мишка хохочет и не может остановиться. Как он мчался за своим другом и кричал: «Дядя! Дядя! Постойте! Подождите!»

И никак не мог догадаться, кто этот дядя.

Они сидят за столиком. Мельниченко подвинул Мишке белую баночку с горчицей. Мишка затряс головой:

— Нет, я горчицу не ем. Горькая.

— Забыл, дети горчицу не любят. Доедай сосиски. Лимонаду хочешь? У меня денег много, я утром получку получил.

Мишка пьёт лимонад, иголочками колет в горле, пузырьки взбегают по стенке стакана.

Катя в третий раз подогревает чайник, а отец всё не приходит с работы. Вдруг на шахте какая-нибудь беда? Лучше об этом не думать. Мало ли почему человек задерживается на работе? Может, собрание. Или поговорить с кем-нибудь захотел. Что же ему, и поговорить нельзя?

Шаги за окном. Отец! Нет, шаги прошлёпали по весенней луже и затихли. Опять шаги? Нет, это не шаги, это ветки старого дерева стучат по раме.

Катя снова ставит чайник на керосинку.

Керосинка стоит в углу на табуретке. За слюдяным окошечком жёлтый огонь. Маленькое слюдяное окошечко, как в доме, про который рассказывал старый историк. Древние дома на Красносельской, слюдяные окна у богатых людей.

Чайник опять начинает шуметь. От керосинки в комнате теплее.

— Ждёшь меня? А я вот он, пришёл.

Отец входит в комнату. На шапке капли дождя, лицо мокрое.

— В метро лозунг: «Чтобы не капало!» А на улице капает вовсю. Весна! Я уже отвык от сырости, в тоннеле чистота.

— Что так долго? — спрашивает Катя. — Собрание было?

— Собрание. Такой разговор горячий. Знаешь, кто главные люди на метро?

— Проходчики, — уверенно отвечает Катя.

— Были проходчики. Теперь, когда всю трассу прошли, теперь уже не проходчики. Поем, расскажу, кто первый человек на метро. Что у нас? Картошка? Прекрасно!

Катя достаёт из-под подушки горячую кастрюлю, завёрнутую в толстый платок. От картошки в «мундирах» идёт густой пар. Отец посыпает картошку крупной солью, ест не спеша. Горка кожуры растёт на краю стола.

Потом он долго пьёт чай, крепко хрупает сахаром. А Катя сидит напротив и смотрит, как он пьёт чай. Хорошо, когда отец дома.

— Как дела в школе? — спрашивает отец.

— Хорошо. Составили словарик метро, нам Антонина Васильевна велела. Что такое кессон, что такое тюбинг. По арифметике я «хор» получила. А в нашей истории метро уже шестую тетрадку дописываем. Пучков вчера опять с Мишкой поругался. Он на Мишку: «Как сейчас дам — отлетишь!» А Мишка ему: «Сам отлетишь». Собрались драться, пришла Антонина Васильевна, их разняла и разогнала по разным углам.

— Да, история, — смеётся отец.

Катюша убирает со стола, насухо вытирает клеёнку.

— Папка, рассказывай, кто первый человек на метро.

Отец садится на диван, а Катя рядом.

— Слушай. Значит, пройден тоннель. Вместо породы — пустота. Чтобы тоннель не обвалился, крепят деревянными подпорками. Но их же после надо убрать, они не останутся в метро навсегда. А чем укрепить тоннель навсегда? Стальными кольцами — прочными тюбингами. Одно колечко в два раза больше нашей комнаты… Махина-то он махина. Но на него давит вон какая тяжесть — вся порода, что над ним. И если тюбинг сдвинут хоть на миллиметр, маркшейдер ни за что не разрешит двигаться дальше.

— Строгий, — сочувствует Катя.

— Очень. Но у него и работа ответственная. Он же маркшейдер — подземный геодезист. Он намечает точку, на которую должен выйти тоннель. Если не знаешь, куда идти, как пойдёшь? Без маркшейдерского искусства не может быть сбойки. Мы бы не вышли друг к дружке, а разминулись под землёй. Маркшейдер сквозь землю видит. Нет, он действительно первый человек на метро. Без маркшейдера шагу не ступишь. Что ты улыбаешься, Катерина?

— Смешно. У тебя все главные. И слесарь главный — помнишь, ты говорил? Он отвечает за работу механизмов. Говорил?

— Говорил. И верно. У нас полгода назад слесарь заболел, мы с ног сбились. То компрессор встал, то насосы барахлят.

— Так, — смеётся Катя. — Проходчики тоже главные. Без них никакого тоннеля вообще не будет.

— Не будет, — серьёзно соглашается отец.

Обычно он готов посмеяться вместе с Катей.

А сейчас она шутит, а он не откликается на шутку. Никак она его не развеселит.

— Папка, а бетонщики? Первые они люди или не первые? Если они не положат хорошо бетон, всё может рухнуть.

— Правильно рассуждаешь. Бетонщики — это бетонщики. Здесь и говорить много не приходится.

— А изолировщики-то, пап? Без них шахту зальёте, а надо, чтобы ни одной капли не капало.

— Конечно. Надо, чтобы не капало.

Кате совсем весело.

— А маркшейдер? Ты вот только что, на этом самом месте, сказал, что без маркшейдера на метро шагу не сделаешь.

— А ты как думаешь? Он же сквозь землю видит. Он — первый человек на метро.

— Всё ты, папка, выдумываешь. Но я тебя поймала! Все первые, все главные! Так не может быть.

— Может, — очень серьёзно говорит отец.

Завтра Катя сделает в тетрадке запись и назовёт её: «Первый человек на метро». Это будет самая последняя запись в самой последней, шестой, тетрадке. И Сашка Пучков скажет:

«Выдумала! Все первые, все главные — так не бывает».

А Катя ему ответит:

«Бывает. Не знаешь, Пучков, не говори».

Мишка кричит на весь двор и сам приседает от своего крика. Его голос влетает в открытые форточки, пробивается сквозь стены, звенит в переулке:

— Метро пустили! Эй, метро пустили!

Даже Борис услыхал, прибежал с чужого двора.

Топают ноги по лестнице.

— Миша! — кричит бабушка. — Сию минуту почисти ботинки. Ты посмотри, в каком ты виде. А ещё собираешься кататься на метро.

Что это сегодня с бабушкой?