ТЕМНОЕ ЗЕРКАЛО

Темное зеркало i_001.jpg

РОБЕРТ САЛЬВАТОРЕ

Восход. Рождение нового дня. Пробуждение наземного мира, наполненного надеждами и мечтами миллиона сердец. Но полного также, как довелось мне узнать, безнадежных трудов столь многих иных.

В темном мире моего наследия не существует рассвета, и ничто в лишенном света Подземье не может сравниться с красотой солнца, медленно поднимающегося над краем восточного горизонта. Там нет дня, нет ночи, нет времен года.

Несомненно, в постоянном тепле и постоянной темноте душа что-то теряет. Несомненно, в вечной мгле Подземья невозможно испытать высокую надежду — пусть она и не имеет причин, но кажется столь достижимой в тот волшебный момент, когда горизонт серебрится с приближением утреннего солнца. Когда темнота неизменна, мрачное ощущение сумерек вскоре пропадает, волнующие ночные тайны наземного мира уступают место настоящим врагам и реальным опасностям Подземья.

Время года в Подземье так же неизменно. На поверхности земли зима возвещает время раздумья, время мыслей о смертности, о тех, кто ушел от нас. Но это всего лишь одно из времен года, и уныние не задерживается надолго. Я видел, как весной оживают животные, наблюдал, как просыпаются медведи, а рыбы пробивают путь к своим местам нереста сквозь быстрые течения. Я видел, как птицы играют в воздухе, как впервые свободно скачет новорожденный жеребенок…

Животные Подземья не танцуют.

Циклы наземного мира более изменчивы. Здесь нет одного постоянного настроения, ни мрачного, ни безудержно радостного. Эмоциональные высоты, которых можно достичь с рассветом, сменяются снижением по мере того, как огненный шар опускается на западе. Это лучший путь. Пусть страхи останутся для ночи, а день будет исполнен солнца и надежды. Пусть гнев успокоят зимние снега, чтоб забыть о нем в тепле весны.

В неизменном Подземье же гнев вынашивается до тех пор, пока жажда возмездия не будет утолена.

Это постоянство влияет и на религию, которая властвует над моими сородичами, темными эльфами. Жрицы правят моим родным городом, и все склоняются перед волей жестокой Ллос, Паучьей Королевы. Впрочем, религия дроу — лишь способ получения практической выгоды и достижения власти, и, несмотря на все свои церемонии и ритуалы, мой народ духовно мертв. Ведь духовность — это смешение чувств, контраст дня и ночи, которого эльфы-дроу никогда не познают. Это падение к отчаянью и восхождение к высочайшим пикам.

Вершины кажутся выше, когда поднимаются из глубин.

* * *

Я не мог подобрать дня лучше, чтобы выбраться из Мифрил Халла, где мой друг Бренор Боевой Топор некогда был королем. Два века родина дворфа была в руках злобных серых дворфов, дуэргаров, и их могущественного предводителя, дракона теней по имени Мерцающий Мрак. Теперь дракон был мертв, сраженный самим Бренором, и серые дворфы выметены прочь.

В горах вокруг дворфской цитадели лежал глубокий снег, но синева предрассветного неба была бездонна и чиста, и последние звезды упрямо догорали до конца, до тех пор, пока ночь не уступит свою власть над землей. Я удачно рассчитал время, чтоб занять место на обращенном к востоку плоском камне, очищенном ветром от снега, за мгновения до того ежедневного события, которое я надеюсь не пропустить ни разу.

Я не могу описать трепет и замирание сердца в моей груди в последний момент перед тем, как желтая кромка фаэрунского солнца пересекла сияющую линию горизонта. Я скитался по надземному миру почти два десятилетия, но не устал — и не устану — от созерцания рассвета. Для меня он стал полной противоположностью бед, пережитых мной в Подземье, символом побега из лишенного света мира, прочь от темных путей моего народа. Даже когда рассвет заканчивается, когда солнце полностью поднялось и быстро взбирается по восточному небосклону, я чувствую его тепло, пронизывающее мою черную кожу и дарящее мне энергию, которой я и не ведал в глубинах земли.

То был зимний день в южнейших отрогах гор Хребта Мира. Я вышел из Мифрил Халла всего несколько часов назад, передо мной лежал стомильный путь в Серебристую Луну — один из самых удивительных городов на свете. Меня огорчало то, что я покинул Бренора и остальных, когда в шахтах оставалось еще так много работы. Мы отвоевали город в ту зиму, очистив его от дуэргарского сброда и других чудовищ, которые бродили там в два века отсутствия клана Боевого Топора. И дым дворфских горнов уже вздымался в воздух над горами, а дворфские молоты звенели, неустанно отковывая драгоценный мифрил.

У Бренора появилось много работы, в особенности с помолвкой его приемной дочери Кэтти-бри и варвара Вульфгара. Бренор был счастлив, как никогда, но, как и многие из тех, кого я знаю, дворф не мог просто наслаждаться этим счастьем, с головой погрузившись в суматошную подготовку свадьбы и упрямо желая, чтоб эта церемония стала самой лучшей из всех когда-либо виданных на севере.

Я не указывал Бренору, что так он теряет часть радости. Я не видел в этом цели, и, впрочем, непомерный объем работ умерял мое желание покинуть залы.

Но нелегко проигнорировать приглашения от Аластриэль, великолепной владычицы Серебристой Луны, особенно дроу-отступнику, решившемуся найти прием среди людей, страшащихся его народа.

Мои шаги были легки. Я хотел пересечь реку Сарбрин и оставить позади высочайшие горы. И там-то, на речном берегу, во второй половине дня я обнаружил следы. Смешанная группа, числом примерно в два десятка, прошла здесь, и не очень давно. Крупнейшие следы принадлежали ограм. Эти создания нередки и часто встречаются в здешних местах, но куда больше меня беспокоили небольшие отпечатки обуви. По их размеру и форме я понял, что эти следы оставили люди, и некоторые из них походили на детские. Что было еще тревожнее, некоторые отпечатки обуви были частично перекрыты следами монстров, а другие, напротив, перекрывали их. Все они были сделаны примерно в одно время. Кто же тогда был пленником, а кто — пленившим?

Проследить их путь было не сложно. Мои страхи лишь возросли, когда я заметил несколько алых следов на тропе. Впрочем, меня немного успокаивало мое снаряжение. Кэтти-бри одолжила мне Тулмарил — Искатель Сердец, для этого первого путешествия в Серебристую Луну. С могучим зачарованным луком в руке я продолжал путь, уверенный, что смогу справиться с любыми опасностями, попадись они на моем пути.

Я ступал осторожно, стараясь держаться теней, сколь это было возможно, и тщательно скрывая лицо капюшоном своего плаща цвета зеленой листвы. Но при том я знал, что нагоняю их, что банда, придерживавшаяся берега реки, не могла быть более чем в часе ходьбы от меня. Пришло время призвать моего самого преданного союзника.

Я достал из мешочка на поясе фигурку пантеры, связывавшую меня с Гвенвивар, и положил ее на землю. Мой зов был негромким, но этого и не требовалось — Гвенвивар уверенно распознала мой голос. Появился расплывчатый серый дымок, a мгновением позже, его место заняла черная пантера, шестьсот фунтов боевого совершенства.

— Возможно, нам придется кого-то освобождать, — сказал я, показывая Гвенвивар глубоко вдавленные следы. Как всегда, тихое понимающее рычание Гвенвивар вселило в меня уверенность, и вместе мы пошли по следу, надеясь найти врага до того, как наступит ночь.

Я заметил неожиданное движение по ту сторону широкого потока Сарбрин и, пригнувшись, укрылся за валуном, натянув готовый к выстрелу Тулмарил. Гвенвивар проявила такую же реакцию, спрятавшись за камнем у реки и напряженно вжимая в землю задние лапы. Я знал, что Гвенвивар может с легкостью совершить тридцатифутовый прыжок на другой берег, но мне бы пришлось пересекать реку дольше, и я опасался, что не смогу предоставить пантере достаточную поддержку с этого берега.

Шум в том направлении говорил о том, что нас тоже заметили, это подтвердилось мгновением позже, когда стрела рассекла воздух над моей головой. Я подумал, не ответить ли тем же. Стрелок прятался за камнем, но я знал, что с Тулмарилом я наверняка мог пробить стрелой это ненадежное прикрытие.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: