Он замолчал, бросив беглый взгляд через плечо девушки: к ним подошла княжна Реаглинская с дымящейся дорожной чашей в руках.

 - Свежий отвар, - коротко сообщила она, ставя чашу возле ног Галлу, и удалилась.

 Снова молчаливая и грустная-грустная.

 Галлу сняла со лба Сильфарина совсем остывшую примочку, окунула в горячий настой, отжала...

 - Почему ты замолчал, когда подошла Люсмия?

 - Потому что я не доверяю ей. И не хочу, чтобы она знала больше, чем положено рельмийской женщине.

 Обидевшись, Галлу с силой прижала обжигающую ткань к коже Сильфарина и скрестила руки на груди.

 - Ты ведь ничего не знаешь о ней!

 - Вот именно.

 - Но она… она такая добрая, ты не представляешь! Такая заботливая, ласковая, участливая… и такая несчастная.

 - Нууу… С тобой, может, и добрая, но как насчет других? Подумай о своих соплеменниках, Галлу: она же их ненавидит!

 - Даже это можно понять и простить, - отворачиваясь, прошептала Галлу. – Люди лишили ее всего, что было ей так дорого: дома, отца, матери и любимого мужчины. И все равно, найдя обессиленную после долгой дороги девушку из человеческого племени, умирающую среди гибельной чащи, она приютила ее, обогрела…

 - Ну, ладно, ладно! – Сильфарин похлопал Галлу по плечу. – Хорошо, не буду я ни в чем винить твою добрую княжну. Тебя это успокоит?

 Вместо ответа, девушка опять развернулась к больному.

 - Расскажи дальше про Правду.

 - Дальше… А что дальше? Она ушла, и не вернулась, сколько ни звал Её Рунн. Но Она была слишком прекрасна и сильна, чтобы Вселенная могла вот так просто забыть о Ней, и след Правды, призрачная тень Её, легкая, как последний вздох, осталась в грешном мире напоминанием о том, каким он был когда-то задуман. И отголоски великой песни, которую пела Она, бродя над новорожденной землей, еще звучат – еле слышно. Великие научились слышать их. Говоря со Знаками, они задают вопросы и прислушиваются к голосу Правды – но Она слишком далеко, чтобы они могли услышать все сказанное Ею. Слишком далеко… Поэтому нужны годы усердных занятий, чтобы овладеть искусством Чтения Знаков. Многие из тех, кто учился у Великих, умерли, так и не научившись свободно Читать, но все же… все же они умирали счастливыми, потому что Правда не делает различий между теми, кто служит Ей, и теми, кто о Ней даже не знает. Они умирали счастливыми, потому что божественный Её образ всегда был с ними. Ведь самое главное – просто помнить о Правде. Просто помнить – и Она никогда не оставит твою душу среди мрака.

 Отбросив в сторону примочку, Сильфарин резко сел, уже не чувствуя боли: заветные слова опять помогли, наполнив его тело энергией и силой. Успокоившееся было сердце вновь понеслось галопом.

 - Ты понимаешь, Галлу? Понимаешь? Перед Правдой преклонялся сам Рунн! Правда сильнее и могущественнее обоих сыновей Некто Без Имени и стоит над всем и всеми! Она везде, везде! Она скрывается даже за кровавой коркой нашей реальности. Она – как любящая мать, и Её след навеки в наших душах. Да, Галлу, да, и в твоей тоже.

 - Ошибаешься, сын Рунна. Если Правда и впрямь так прекрасна, как ты говоришь, откуда ей взяться в душе у той, которую создал Ганнус? Той, что обречена служить ему.

 Сильфарин весело рассмеялся, запрокинув голову.

 - Обречена служить? Не смеши меня, девочка, и не пытайся обмануть! Ведь ты уже не служишь Ганнусу, не отрицай! Ну, признайся: не служишь… Да ладно тебе, не бойся. Теперь ты – наша, и мы не дадим тебя в обиду. А Правда в тебе горит настолько ярким пламенем, что прямо из глаз так и брызжет. Потому что Правда есть любовь. Во всех ее проявлениях.

 На глазах у Галлу выступили слезы. За слезами – тоска.

 Бедная, бедная девочка. Прости, но придется потревожить твои раны.

 - Теперь мой черед задавать вопросы, сестренка. Хорошо?

 Не поднимая головы, девушка буркнула:

 - Так спрашивай. Кто тебе мешает?

 - Не убежишь?

 - Еще чего! – Она вскинулась и сверкнула глазами, решительно смахнув слезу. – Говори!

 - Расскажи мне… о Рагхане. – Сильфарин заметил, как изменилось выражение ее лица, как она испугалась, затрепетала и как будто хотела закричать. – Только не надо говорить мне, какой он великий вождь, заботящийся о своих подданных владыка, герой и безумно талантливый полководец. Я это уже слышал: все рельмы только о Кальхен-Туфе и говорят. – Он с трудом подавил болезненный вздох. – Нет. Расскажи мне о простом человеке Рагхане.

 Галлу ответила быстро и сухо:

 - Рагхан – не простой человек.

 - Ну, да, это и мне известно, - охотно согласился Сильфарин. – Не каждый зовется сыном Ганнуса… Но если отбросить и это в сторону? А, Галлу? Расскажи мне о молодом человеке, которого ты…

 Она тихо всхлипнула и быстро зажала ему рот рукой, глядя в глаза с мольбой и отчаянием. И замотала головой из стороны в сторону.

 - Я не могу. Не проси. Пожалуйста! И потом… ведь его самого уже почти не осталось.

 Недоумевая, Сильфарин осторожно убрал ее ладонь.

 - Что это значит – почти не осталось? – нахмурился он.

 - Это все Эйнлиэт, - не совсем понятно ответила Галлу.

 Но Сильфарин понял. Кто как не он, способен понять лучше всех?

 Опять вспомнились пустые черные глаза щуплого смуглого мальчика…

 Передернув плечами, сын Рунна поспешил прогнать мрачное наваждение, но – не сработало. Образ юного вождя людей верхом на огромном сером оборотне никогда не отпускал просто так, захватив в свои спутанные сети. На плечи вдруг навалилась смертельная усталость. Казалось, поднимись он теперь на ноги – не выдержат кости, рассыплются, раскрошатся. Тупая тянущая боль незримыми нитями выудила все силы из каждого пальца, внутри все сжалось, замерло – и взорвалось. Взрыв оставил зияющую черную дыру в душе, совсем как у несчастного вождя людей, истощенного темным колдуном. И огромный черный глаз этот мрачно и жутко уставился в прозрачный колодец сознания, и оттуда, снаружи, через дымящийся проход, приползла мерзкая тварь – отчаяние – и стала плеваться в колодец ядовитыми сгустками безнадежности, которые впивались в воспаленный рассудок, словно иглы. Сомнения. Обреченность… «Мне не справиться с Эйнлиэтом. Никогда. У меня никогда не получится освободить душу Рагхана».

 Со вздохом выпустив из груди внутреннее напряжение, Сильфарин сел бок о бок с Галлу, провел руками по лицу и сгорбился, поддаваясь накатившей слабости.

 - Да, я понимаю…

 Он удивился, когда теплая рука по-дружески легла на его предплечье.

 - Но он говорил мне о тебе, Сильфарин. Однажды.

 Его усмешка служила лишь прикрытием для родившегося волнения.

 - Дай угадаю: он – сын Рунна, сын нашего врага. Он – предатель, который бросил наше племя, когда оно больше всего нуждалось в его даре. Он… Как ты там сказала? Осквернитель человеческого рода! Ненавидьте его так же люто, как его отца. Так говорил обо мне твой вождь?

 Пальцы стиснули руку крепче.

 - Нет, не так. То есть… примерно об этом твердил он в одной из своих проповедей. Давно… В те годы, когда люди только-только начинали познавать самих себя и Ганнуса. Он называл тебя злейшим нашим врагом. А как еще можно было тебя назвать? Ведь Ганнус всегда был рядом с нами, и потому мы верили в него и думали, что он заботится о нас. Ганнус, а не Рунн. – Галлу тихо вздохнула. – Но знаешь, когда мы были наедине, Рагхан говорил совсем по-другому…

 - Да неужто? – Резкая боль раздавила сердце, словно грозясь стереть его в порошок. – И как?

 - Он рассказал мне о смелом мальчике, которого встретил, когда томился в заточении у крихтайнов. О мальчике, который говорил, что будет улыбаться перед смертью.

 Удивленно моргая, Сильфарин посмотрел ей в глаза.

 - Вот видишь: я знаю о тебе больше, чем ты мог представить. Рагхан подробно рассказал мне обо всем, что тогда случилось. Особенно о твоем выборе уйти на запад.

 - Я знаю: он осуждал меня, да? – Сильфарин не смог сдержать горечи в голосе.