Педагог вынес этюд на экзамен на том основании, что студенты, по его мнению, очень правдиво, т. е. искренне, свободно и увлеченно, при хорошем сценическом общении, разыграли этюд. Нет надобности доказывать ошибочность такого решения педагога.

Данный пример ярко характеризует тот порок в педагогической работе, который можно назвать "самодовлеющим техницизмом".

Педагогу следует взять себе за правило давать оценку технике исполнения лишь после того, как установлено раскрытие сущности отражаемого явления.

Если же в этом допущены ошибки, то о технике совсем не следует говорить. При таком подходе преподавателя к своим оценкам ученик привыкнет отводить технике служебную роль, а на первое место всегда будет ставить содержание. Самодовлеющий техницизм связан с равнодушием к сущности изображаемого, с безыдейностью, с нежеланием или неумением давать верную оценку тем явлениям жизни, которые показываются на сцене.

Педагог должен воспитывать в своих учениках любовь к содержательности и ясности формы.

Задачи, стоящие перед театральным искусством, требуют виртуозной техники и высокого мастерства. Поэтому, разбирая содержание той или иной ученической работы, необходимо вместе с тем делать самый придирчивый технологический анализ, с подробным выяснением причин, породивших тот или иной недостаток в области техники, формы, мастерства.

Из года в год полноценно выполнять обязанности по воспитанию художественного вкуса учащихся театральный педагог сможет только в том случае, если он непрестанно будет работать над развитием собственного художественного вкуса. А это возможно лишь при условии непрерывного повышения уровня своих знаний. Только тот, кто непрестанно учится, имеет право учить и воспитывать других.

Этическое воспитание

Как работник театрального искусства актер чувствует свою ответственность перед зрителями, перед театральным коллективом, перед автором пьесы, перед партнером и, наконец, перед самим собой.

Специфические особенности театрального искусства, и, в частности, его синтетическая природа, его ансамблевость, превращают организацию творческого процесса в этом искусстве в задачу необыкновенной сложности. Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов, коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного — эти важнейшие принципы должны служить основой театральной этики.

Выдающиеся деятели театра, такие, как К. С. Станиславский, Вл. И. Немирович-Данченко, Л. А. Сулержицкий, Е. Б. Вахтангов, придавали огромнейшее значение делу этического воспитания актера и режиссера. Больше того, этическое воспитание они считали не дополнением, хотя бы и очень важным, к профессиональному воспитанию, — они рассматривали его как необходимую часть профессионального воспитания.

И не удивительно! В создании произведения театрального искусства — спектакля — участвует множество людей, и плод их совместного творчества только тогда является полноценным, когда сложная система составляющих его образов приведена в состояние художественного единства. Но можно ли достигнуть этого единства, цельности и гармонии всех частей, если каждый из участников работы не поставит над собой как высший этический закон общую цель, общий замысел, единую для всех сверхзадачу? А это требует от каждого и весьма существенных "жертв", творческой дисциплины, известного самоограничения. Опыт показывает, что на такое самоограничение способны лишь те, кто, по выражению Станиславского, "любит искусство в себе больше, чем себя в искусстве".

Только высокая идея и благородная цель могут устранить, вытеснить все, что разъедает коллектив: честолюбивые стремления, борьбу самолюбий, зависть, вражду, апатию, закулисные дрязги, мелкие интересы.

"Гений и злодейство — две вещи несовместимые", — сказал Пушкин. Но, мне кажется, это верно и применительно к более скромным масштабам одаренности. Вахтангов говорил: "Нельзя быть дрянным человеком и большим актером". А Станиславский писал: "Вы хотите, чтобы пошляк и каботин бросал человечеству со сцены возвышающие, облагораживающие людей чувства и мысли? Вы хотите за кулисами жить маленькой жизнью мещанина, а выйдя на сцену, сразу сравняться... с Шекспиром?!"1

Один из крупнейших деятелей советского театра, Алексей Попов, считал, что душевные качества положительного героя нашего времени "не играбельны", т. е. что их нельзя сыграть — их надо иметь.

Как мы знаем, основой актерского искусства служит эмоциональная память актера. К примеру, для создания внутренней жизни положительного героя у актера нет никакого иного материала, кроме его собственного интеллектуального и эмоционального опыта. Поэтому, если актер на собственном опыте не познал, что такое радость труда, высокое чувство товарищества, выдержка и стойкость в борьбе, и если сам он не является носителем таких качеств, как принципиальность, правдивость, прямота, чувство долга, моральная ответственность, то ему неоткуда взять эти качества и тогда, когда он находится на сцене. Одними внешними приемами их не изобразишь: чуткий зритель даже в самом искусном изображении непременно подметит фальшь, лицемерие, кокетство, фразерство, позу, т. е. качества, в корне враждебные самой сущности благородного человека.

Впрочем, и отрицательный образ нельзя сыграть хорошо, если в сознании актера не утвердился некий морально-этический идеал, которому он стремится подчинить и свое творчество, и свое жизненное поведение. Только с этим идеалом в душе актер может ярко дать на сцене и его антитезу — изображение зла и порока. Тогда и у зрителя созданный актером образ вызовет представление о том прекрасном и высоком, что питало собой отрицающую мысль и темперамент артиста. Если нет в душе актера такого идеала, то откуда же он возьмет тот гнев, то негодование или, по выражению Гоголя, ту "злость", без которой не может быть настоящей сатиры? Недаром лучшие сатирические образы созданы актерами, обладавшими самыми высокими качествами ума и сердца.

Это, разумеется, не следует понимать в том смысле, что все большие актеры абсолютно лишены каких бы то ни было человеческих недостатков. Если бы дурные человеческие побуждения не были знакомы этим артистам по личному опыту и следы этих побуждений не хранились бы в их эмоциональной памяти, то они вряд ли могли бы с достаточной убедительностью воспроизводить их на сцене. Для сценического воплощения человеческих пороков исполнитель отрицательных ролей, так же как и создатель положительных образов, вынужден обращаться к своей эмоциональной памяти, оттуда, из ее сокровенных тайников, извлекать отпечатки нужных ему переживаний, всякого рода дурных побуждений и порочных страстей.

Нет человека, который мог бы похвастаться тем, что какое-нибудь из дурных чувств ему совершенно незнакомо. Хорошим человеком мы считаем не того, кто не испытал ни одного дурного побуждения, а того, кто способен в зародыше подавлять в себе такого рода побуждения. Вряд ли даже очень хороший человек может утверждать, что он совсем не знает, что такое зависть, корысть, злорадство, жестокость, тщеславие, жадность, трусость, — да мало ли их, всякого рода человеческих пороков! К. С. Станиславский справедливо отметил, что "в области отрицательных чувств и воспоминаний наши запасы в эмоциональной памяти велики"2. И при этом нам хорошо известно, что пережитое в жизни хотя бы в зародыше талант актера может развить на сцене до размеров всепоглощающей страсти.

Но добиться подлинных успехов на этом пути актер может только на основе самых высоких нравственных целей. Поэтому, приходя в театр, он должен приносить с собой все самое лучшее, что живет в его душе, и оставлять за порогом все, что может помешать творчеству, т. е. все мелкое, дурное, ничтожное, все, что лежит за пределами высокой настроенности человека. И можно надеяться, что в результате многократно повторяемых усилий в этом направлении — своего рода духовной тренировки — все лучшее, что есть в душе артиста, будет постепенно укрепляться, а отрицательное — отмирать.