Прикосновение руки Понса к моему плечу пробудило меня от сна, когда было еще темно.

— Паркер, можете ли вы уделить мне день? — спросил он, когда я сел в постели. — У нас осталось времени ровно столько, чтобы успеть попасть на четырехчасовой поезд от Кингз-Кросс[4] до Эдинбурга.

— До Эдинбурга? — переспросил я, выбираясь из постели.

— Я испытываю настойчивое желание узнать, о чем разговаривал покойный сэр Рэндольф со своей племянницей. Отправившись позже, мы потеряем день. А четырехчасовой поезд прибывает в Эдинбург в половине второго. Мы получим вполне достаточную возможность побеседовать с мисс Эмили Кэрвен. А вы доспите свое в вагоне.

— Мисс Эмили! — воскликнул я. — За пять сотен фунтов? Немыслимо!

— Маловероятно, конечно, но чтобы немыслимо не сказал бы, — возразил Понс. — В конце концов, яд в основном является женским оружием, поэтому мы вправе подозревать и ее.

Понс уже вызвал кэб, который ожидал нас внизу. Как только я оделся и договорился со своим коллегой, чтобы он заглядывал к моим пациентам в ближайшие два дня, мы отправились на вокзал Кингз-Кросс, куда прибыли как раз вовремя, чтобы успеть на уходящий в Шотландию поезд.

Мы оказались в своем купе, поезд тронулся, направляясь на север из Лондона. Понс вновь погрузился в размышления, а я решил продолжить прерванный им сон.

Проснулся я, когда утро уже почти закончилось, и Понс сидел, вглядываясь в скользивший за окном сельский ландшафт. Мы пересекли шотландскую границу, вот-вот перед нами должны были проплыть знакомые высоты Артурова Трона[5], скал Солсбери, Брейд-Хиллз и Корсторфин-Хилл. Там и сям в лощинах еще прятались крохотные клочки тумана, однако солнце ярко светило и день обещал выдаться отменным.

Спокойное выражение на лице Понса ничего не говорило мне.

— Но вы же не можете серьезно предполагать, что мисс Кэрвен отравила своего дядю, — проговорил я.

— Положение еще не позволяет мне обратиться к этому предположению, — ответил Понс, отворачиваясь от окна. — Однако любопытная цепь событий просто требует нашего внимания. Ничто не указывает на то, что мисс Эмили посещала своего дядю до своего недавнего визита к нему. Потом она приезжает, они ссорятся, и она в расстройстве и спешке покидает дом. Что все это говорит вам?

— Очевидно, они поссорились.

— Но из-за чего? Два человека, которые, насколько нам известно, не видели друг друга много лет, едва встретившись, вряд ли будут иметь много оснований для ссоры.

— Если только между ними не стоит какой-то старый конфликт.

— Замечательно! Замечательно, Паркер, — глаза Понса блеснули. — Однако какой старый конфликт может разделять дядю и племянницу?

— Возможно, внутрисемейная неприязнь?

— С подобной возможностью следует считаться всегда, — согласился Понс. — Однако в подобном случае мисс Эмили едва ли приехала бы к нему без приглашения и извещения, как было в данном случае.

— Быть может, Дэвинсону не было известно о приглашении, — проговорил я.

— Быть может. Но я сомневаюсь в этом. Мисс Эмили покорилась порыву, требовавшему встретиться с дядей и попросить у него о какой-то милости. Отказ в этой милости рассердил Эмили, и она бросилась вон из дома.

— Но это едва ли согласуется с той преднамеренностью, которую обнаружило тщательное приготовление отравленной пастилки, — не мог не заметить я. Как обычно, скепсис оказался излишним.

— Согласен, Паркер. Однако ничто не мешает проявить подобную предусмотрительность на тот случай, если в милости, которой она добивалась от дяди, будет отказано.

— И что же это была за милость, если, не получив ее, мисс Эмили могла удовлетвориться только его смертью? — возразил я. — Если вопрос был давним, почему он не мог подождать еще? Нет, Понс, не складывается, никак не складывается. Боюсь, что вы позволили присущему вам тайному недоверию к женскому полу повлиять на ваше мнение о мисс Эмили Кэрвен.

Понс искренне расхохотался.

— Куда мы направляемся? Вам это известно?

— Мисс Эмили проживает в доме своего отца на Нортумберленд-стрит, в Новом городе. Вчера я потратил некоторое время, чтобы установить этот и прочие факты. Они с сестрой оказались единственными детьми Эндрю, брата сэра Рэндольфа. Сестра Эмили вышла замуж неудачно, и муж промотал ее значительное наследство. Оба старших Линдолла давно умерли, семью представляет единственный сын Рональд, который работает в книжном магазине на Торпичен-стрит. Однако мы уже приехали, вот и Эдинбург.

Через час мы уже стояли на крыльце дома на Нортумберленд-стрит. Понс три раза позвонил в колокольчик, после чего дверь приоткрылась и в щели появилось вопрошающее лицо.

— Мисс Эмили Кэрвен?

— Да?

— Мистер Солар Понс, из Лондона, к вашим услугам. Мы с доктором Паркером приехали, чтобы переговорить с вами по поводу смерти вашего дяди.

На какое-то мгновение воцарилось красноречивое молчание. Потом дверь широко распахнулась, и в ней появилась мисс Кэрвен уже целиком, несомненно шокированная и удивленная.

— Неужели дядя Рэндольф скончался? Я видела его в этом месяце. Воплощение здоровья! — воскликнула она. — Но простите меня. Входите, джентльмены, входите.

Мисс Эмили провела нас в гостиную старомодного дома, некогда вне сомнения служившего обителью благосостояния. Ей было уже под пятьдесят, однако фигура еще оставалась хорошей, а тщательно ухоженные каштановые волосы и косметика свидетельствовали о старании сохранить как можно более молодой вид.

— Прошу вас, садитесь, — сказала она. — Расскажите мне о смерти дяди. Что произошло? Несчастный случай?

— Возможно, в известной мере вы правы, — проговорил Понс. — Его обнаружили мертвым в собственном кабинете.

— Бедный дядя! — воскликнула она без особенной горечи в голосе. Глаза мисс Эмили никак не могли остановиться ни на мне, ни на Понсе. Руки ее деловито поправляли одежду, пальцы то соединялись, то оказывались вдруг возле губ.

— Кстати, вы знаете, что он оставил вам пять сотен фунтов?

— Нет, не знаю. — Тут взгляд ее вдруг прояснился. — Бедный, милый дядя! Он мог бы и не делать этого. Теперь, когда его не стало, я получу все! Все!

— Примерно две недели назад вы посещали своего дядю, мисс Кэрвен.

— Да, я была у него. — Она скривилась.

— Вы нашли, что он хорошо выглядит?

— Полагаю, что я уже говорила это, сэр.

— Вы вышли от него в расстройстве. Он был с вами не любезен?

— Сэр, это старая история. И теперь она уже улажена.

— Не изволите ли вы рассказать нам о ней?

— О, здесь нет никакого секрета, уверяю вас. Здесь, в Эдинбурге, о ней все знают. — Дернув головой, она повела плечами, на мгновение отдавшись жалости к себе. — Дядя Рэндольф был не менее жестким человеком, чем мой отец. Моя старшая сестра Сесили, с точки зрения отца, крайне неудачно вышла замуж. Он выделил ей ее долю наследства, и когда увидел, как Артур обошелся с ним, сделал все, чтобы я не могла поступить подобным образом. Посему он поместил мою долю наследства, пятьдесят тысяч фунтов, под опеку, поручив ее дяде Рэндольфу. Я могла только получить годовое пособие на жизнь, сущие гроши. Однако мир изменился, и всякий знает, что теперь не так-то легко жить на ограниченный доход, как было двадцать пять лет назад, когда умер мой отец. Но теперь все это закончено. Дядя Рэндольф скончался, и мое вернется ко мне без его или чьего-либо контроля.

— Должно быть, вам помогали, мисс Кэрвен, — с симпатией промолвил Понс.

— О, да. Мой племянник, мой дорогой мальчик! Он — все, что у меня есть, джентльмены. Он заботился о своей старой тетушке так, как если бы я была его собственной матерью. Мне было здесь достаточно одиноко. Что я могла сделать, в каком обществе вращаться, имея столь ограниченный доход? Но теперь все переменилось. Мне печально слышать, что дядя Рэндольф умер, однако я не могу сожалеть о том, что с моего наследства будут сняты ограничения.