Обратимся к историку И. Дойчеру. Тот пишет, что российский рабочий класс 1917 г. представляет собой одно из чудес истории. Немногочисленный, молодой, неопытный, необразованный, он горел политическим энтузиазмом, идеализмом и редким героизмом. Он обладал способностью мечтать о великом будущем и стоически умирать в бою. Своим полуграмотным разумом он объял идею республики. На ее строительство он поднялся из глубин своей нищеты. Но рядом с мечтателем и героем жил в русском рабочем раб, ленивый, сквернословящий, несущий клеймо своего прошлого. Революционные вожди обращались к мечтателю и герою, но раб грубо напоминал им о своем существовании. Во время гражданской войны и еще больше после нее Троцкий в своих военных речах неоднократно сетовал на то, что русский коммунист и красноармеец скорее пожертвует жизнью ради революции, чем начистит ружье или сапоги. В этом парадоксе отражался недостаток в русских людях множества тех мелких привычек самодисциплины и культуры, на которых социалисты надеялись основать новое общество. С таким-то человеческим материалом большевики отправились строить пролетарскую демократию, где «каждая кухарка» сможет управлять государством. Возможно, это было самое серьезное противоречие из тех, которые пришлось преодолевать революции[107].

Недаром у этих событий было еще одно следствие: стихийная оргия массового пьянства, которое длилось неделями и однажды чуть не парализовало революцию. Пьяный разгул оказал определенное влияние на события, подготовившие почву для Брестского мира, ибо за это время большая часть старой русской армии как будто растворилась в пустоте. Тогдашние источники изобилуют описаниями этой странной вакханалии. Самый впечатляющий рассказ о ней находится в мемуарах Антонова-Овсеенко, в то время одного из главных комиссаров армии и командира Петроградского гарнизона: «Гораздо больше хлопот мне лично доставил самый гарнизон, начавший совершенно разваливаться. Никогда не виданное бесчинство разлилось в Петрограде. То там, то сям появлялись толпы громил, большей частью солдат, разбивавших винные склады, а иногда громивших и магазины. Никакие увещевания не помогали. Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца. К этому времени сохранявший ранее свою дисциплину Преображенский полк, неся караул у этих погребов, спился окончательно. Павловский — наша революционная опора — также не устоял. Посылались караулы из смешанных частей — перепивались. Как только наступал вечер, разливалась бешеная вакханалия. Пробовали заливать погреба водой, — пожарные во время этой работы напивались сами. Только когда за работу с пьяницами взялись гельсингфорсские моряки, погреба Зимнего были обезврежены. Лишь с большим напряжением удалось преодолеть это пьяное безумие»[108].

Во время пьяного разгула Петроградский гарнизон, сыгравший столь важную роль в Февральской и Октябрьской революциях, окончательно распался и прекратил существование.

Писатели-фантасты, конструируя альтернативы, немало внимания уделяют и Октябрьской революции, ставшей переломной в судьбах страны. Так, К. Булычев в своем романе «Штурм Дюльбера» рассказывает о том, как В. Ленин, не дождавшись специально приготовленного для этих целей германскими спецслужбами пломбированного вагона, решается ехать в Россию через Германию по фальшивому шведскому паспорту, в результате чего попадает в контрразведку и не успевает вовремя прибыть в Петроград. Революция лишается своего будущего лидера. Параллельно с этим в Крыму активизируются монархисты, а адмирал Колчак помогает представителям семьи Романовых бежать на свободу. Страной теперь правит Мария Федоровна. Русская армия берет Стамбул, и уже 8 июня 1917 г. в Брюсселе подписан мир. Монархисты оказываются тем не менее ничуть не лучше большевиков: из России точно так же бегут вынужденные эмигранты: А. Керенский, В. Набоков.

По версии А. Авраменко, Б. Орлова и А. Кошелева в повести «Смело мы в бой пойдем» Ленин убит в шалаше в Разливе, Октябрьского переворота не состоялось. Однако итоги Первой мировой для России оказались неутешительными: Англия и Франция сумели провести дело так, что Россия практически ничего не получила.

В романе Н. Иртениной «Белый крест» из-за космического катаклизма революция 1917 г. так и не произошла, и после кровавого хаоса история человечества пошла по другому пути. К середине XXI в. мир оказался полностью поделен между тремя государствами — православной Российской империей, Американскими Штатами под властью оккультных сект и азиатскими буддо-исламскими Соединенными Королевствами.

Но оставим пока в стороне причудливые изыскания писателей-фантастов. Что говорят историки?

Была ли альтернатива Октябрю? — задается вопросом А. Самоваров. Была! — полагает он. В октябре 1917 г. Ленину не было никакого смысла идти на революцию, если бы он хотел реальной работы на Россию. Ему никто не мешал делать добро России. Временное правительство и новая власть вообще встретили Ленина, как брата. Все эти Львовы, Керенские и Милюковы относились к реальным революционерам-подпольщикам с огромным уважением, и все они принимались в России с радостью. Никто не мешал Ленину работать вместе с прочими левыми на благо России. Более того, Керенский перед самым крахом делает выбор не в пользу Корнилова, а в пользу Ленина. Россия в тот период страна революционная, страна левых взглядов, реальная власть принадлежит Советам, в которых большинство у эсеров, меньшевиков, анархистов и большевиков[109].

По мнению М. Доброго, два исторических шанса были упущены сразу после Октябрьского переворота. Первый — соглашение между всеми социалистическими партиями. В конце 17 года большевики были еще совсем не уверены в прочности своей власти и готовы были пойти на это. Но ни правые эсеры, ни меньшевики не хотели партнерства с большевиками. Их не устраивало даже соглашение на основе равного представительства. Большую часть мест в правительстве они хотели закрепить за собой, большевикам и левым эсерам дать только пару незначительных портфелей. Ленина и Троцкого вообще в правительство ни под каким видом не пускать. Окончательно шанс на широкую левую коалицию был утрачен после разгона Учредительного собрания.

Второй шанс: сохранение блока «большевики — левые эсеры». Но здесь роковую роль сыграл Брестский мир, из-за которого эти две политические группировки резко и окончательно разошлись. Если бы условия Брестского мира были помягче… Кстати, это было не так уж и невозможно. Большая вина тут лежит на большевиках, которые, вместо того чтобы вести честные переговоры (если, конечно, эпитет «честный» применим к переговорам по предательству союзников) и без лишнего шума искать взаимоустраивающий вариант соглашения с Германией, использовали их как повод для развертывания пропагандистской войны, нацеленной на революцию в Германии. Во имя германской революции и наплевали на национальные интересы. Между тем первоначальные требования немцев были вполне терпимы и обсуждаемы — Царство Польское (которого Россия лишалась при любом раскладе, даже в случае победы) и Курляндия (тут от немцев можно было бы потребовать уступок). В итоге демократическая альтернатива Октября не состоялась. Однако это было не результатом заранее спланированного обмана, а следствием давления злой силы обстоятельств, чрезмерных амбиций некоторых политиков (и далеко не только тех, кто этот переворот затевал), а также политических ошибок[110].

Другие историки говорят о продолжении линии Февраля как альтернативе Октября. Историк В. Старцев в своей статье, опубликованной в журнале «Коммунист» еще в 1988 г. «Октябрь 1917-го: была ли альтернатива?» и перепечатанной в 2007 г. журналом «Свободная мысль», рассматривает проблему: можно ли было в 1917 г. «избежать» Октябрьской революции или «обойти» ее? Возможность продолжения развития России по буржуазно-демократическому пути не только существовала, но и была в сложившихся условиях наиболее вероятной. Ее обеспечивали победа Февральской революции, вооруженное свержение царского строя и существенное преобразование государственного аппарата, значительная поддержка массами демократического Временного правительства. Создание после апрельского кризиса правительственной коалиции из представителей Петроградского совета — от руководства партий эсеров, меньшевиков и народных социалистов — значительно расширило социальную базу Временного правительства. Мятеж Корнилова сам по себе и то, как он был разгромлен, изменили политическую обстановку в стране. Социальная база Временного правительства и сторонников коалиции, национального согласия заметно сократилась. Но успешное формирование Керенским третьего коалиционного правительства, одобрение руководством Демократического совещания идеи коалиции вообще, формирование предпарламента (Временного совета Российской Республики) вновь несколько увеличили доверие к Временному правительству Керенского. Поддерживавшие его партии продолжали представлять большинство населения России. Это показали и результаты выборов в Учредительное собрание. Большевики смогли получить на них только около четверти голосов, а эсеры, меньшевики, народные социалисты и прочие — свыше 70 %. А ведь выборы проходили в середине ноября 1917 г., через 20 дней после прихода к власти большевиков в Петрограде. Так что вполне можно допустить, что Временное правительство Керенского имело шансы довести страну до Учредительного собрания, если бы не было свергнуто Октябрьским вооруженным восстанием в Петрограде. Итак, теоретически исследователь проблемы вправе допустить, что альтернатива Октябрьскому вооруженному восстанию действительно существовала. Однако для ее осуществления в 10 дней, остававшихся до восстания, должно было произойти слишком много событий, главное — таких, какие, как мы хорошо знаем, на деле не произошли. Случилось же совсем другое[111].