Ланарис отошёл от стола и, заложив руки за спину, пару раз прошёл туда — сюда. Несколько раз посмотрел на стоявших вокруг стола офицеров, неизменно отводя глаза в пол. Потом вернулся обратно и заговорил спокойным расчетливым голосом, при этом будто продолжая обдумывать план:

— О попытках подавления мятежа не может быть и речи. Восстание со дня на день перекинется на соседние округа, скоро полконтинента будет гореть огнём. При этом в Лемурии у нас до неприличия мало сил. Абсолютно недостаточно для полномасштабной сухопутной кампании, а война на два фронта для нас самоубийство. Единственный шанс — это вывести войска на рубеж Сейланы и держатся там.

— Ваше превосходительство, вы предлагаете сдать без боя почти восемь миллионов квадратных вёрст территории с населением более миллиарда человек.

— Шаг назад — два вперёд.

— Но… но на востоке практически нет сельскохозяйственных районов, там начнётся голод невероятных масштабов.

— Искренне на это надеюсь, — тем же спокойным голосом произнёс Ланарис. — А для того, чтобы полностью предотвратить возможность распространения мятежа на запад, нужно отправить колониальному флоту двенадцать лучевых бомб. Восемь использовать немедленно, остальные оставить для предотвращения возможности создания хоть какого‑то подобия государства на оставленной нами территории.

— Вы хотите…

— Прижечь калёным железом очаги заражения, как действуют при попадании любой заразы, в том числе и революционной. Думаю, основные инструкции вам ясны. Руководителем данной операции, назовём её эмм — м-м… 'Немезида', назначается разжалованный в генерал — майоры Бергмен — Квайт. Надеюсь, он понимает, что для него это последний шанс реабилитироваться, — диктатор пристально посмотрел на бывшего наместника.

В зале повисло молчание, удар лучевыми бомбами по городам был процедурой обычной, а вот сдача такой огромной территории без боя — это было крайне необычно. В последнее время диктатор стал вести себя странно, как будто он имел в руке козырь, применение которого смогло бы окончить войну, а потому её ход был уже второстепенен.

— Думаю, все могут расходиться. Стойте, где министр финансов?

— Я здесь, Ваше превосходительство.

— Я надеюсь, уже началась чеканка золотых червонцев.

— Да, Ваше превосходительство. Тем не менее, я считаю, что это чрезмерная предосторожность.

— Хотите сказать, что с нашей финансовой системой всё в порядке, — диктатор с показным недоумением посмотрел на министра и тут же заорал. — Да вашими фантиками подтираться стыдно. Если у нас не будет валюты напрямую привязанной к золоту, нашей экономике конец. Вам было предоставлено полное право распоряжаться государственными золотыми запасами, и если к концу месяца я не увижу отчеканенные червонцы, ваши действия будут рассматриваться или как глупость или как измена, впрочем с одинаковыми для вас последствиями. Свободны все, кроме председателей продовольственного комитета и академии наук, а так же верховного канцлера.

Офицеры медленно вышли из комнаты, остались только четверо: диктатор и названные им личности. Канцлер сел за стол. Ланарис, заложив руки за спину и сцепив их в замок, прошёлся к окну:

— Чёрт возьми, этот мятеж путает нам все карты. Всё, что нам осталось, так это продержаться до отправки экспедиции, а тут чёрт знает что.

— А если на Антитерре не будет обнаружена жизнь, если она не пригодна для колонизации, — произнёс канцлер, пристально смотря на Ланариса.

— А тогда, — диктатор резко развернулся, быстро прошёл к столу и, встав напротив канцлера, опершись руками на стол, пристально посмотрел на него. — Тогда нам останется только пуля в лоб.

— В государственном резерве осталось только двадцать четыре миллиона тонн зерна, Ваше превосходительство, — начал глава продовольственного комитета.

— Но этого хватит… — Ланарис резко развернулся и посмотрел на него.

— На две недели в случае полного перехода на снабжение из запасов.

— Если в этом году будет неурожай — мы погибли, — сокрушённым голосом произнёс диктатор. — Мелерьян, я надеюсь, хотя бы постройка корабля для экспедиции идёт по графику.

— Так точно, Ваше превосходительство, — произнёс глава академии.

Диктатор, сложив руки в замок за спиной, подошёл к окну, пристально вглядываясь в раскинувшийся до горизонта город.

— Антитерра — наша последняя надежда, — произнёс он суровым голосом, обернувшись к находившимся в комнате.

— Ваше превосходительство, а как насчёт кандидатов для экспедиции?

— О, не беспокойтесь, об этом я позабочусь.

Утром, позавтракав у себя дома, собрав свои небольшие пожитки и сдав ключи от своей каморки, Адриан Валенрод направился на найгосский вокзал.

Здание вокзала стояло ещё с довоенных времён, когда Найгос был имперской столицей. Тогда это было второе по значимости здание столицы после императорского дворца. Сюда приезжали делегации союзников подписывать договора и враги подписывать капитуляцию. Он стоял на другом конце центральной улицы города, начинавшейся у дворца.

Валенрод прошёл весь путь от дома пешком. На нём было чёрное пальто, как обычно. Но на этот раз оно было расстёгнуто, и его край развевался на ветру. В руке он нёс небольшой саквояж со всеми вещами, которые собрал с собой. Он шёл твёрдым, уверенным шагом, словно свысока смотря на проходивших по улице людей. Теперь всё должно было быть иначе, он покидал этот материк, где творилось чёрт знает что, называемое по какой‑то старой привычке мировой войной, хотя оно являлось чем угодно только не войной. По крайней мере, так думал Адриан, воспитанный на Аквилонских кинохрониках о прошлых победах его страны.

Так или иначе, теперь он сможет, хотя бы на время, забыть это, как страшный сон. Сейчас его, лейтенанта Адриана Валенрода вызывает к себе не кто‑нибудь, а лично Его превосходительство, диктатор Александр Ланарис. Значит, он ещё чего‑то стоит, значит, ещё ничто не пропало.

Впереди показался украшенный барельефами фасад вокзала, виднеющийся из‑за голов разношёрстной толпы, собравшейся на площади. Адриан быстро добрался до дверей и вошёл внутрь.

Потолок и большая часть стен были расписаны картинами из жизни крестьян и рабочих, ныне эти картины потускнели, местами и вовсе краска опала вместе со штукатуркой. В зале было полно людей, все скамейки были заполнены, как и остальное пространство помещения. Все, кто мог покинуть город, покидали его и уезжали на север континента, подальше от линии фронта. У каждого входа и выхода, как в город, так и к поездам стояли солдаты — коллаборационисты с винтовками.

Адриан снял пальто, сложив и перекинув его через руку, чтобы была видна военная форма, и пробрался к кассам. Растолкав очередь, подошёл к окошку, достал значок в виде герба республики. Всё, чего ему сейчас хотелось, так это убраться отсюда поскорее. Гул, крики, детский плач вместе с духотой и полумраком, царившим в зале, могли кого угодно свести с ума.

— Один билет до любого из северных портов, — произнёс Адриан, пытаясь перекричать шум в зале, и приложил к стеклу значок.

По ту сторону сидела явно немолодая женщина, не растолстевшая только благодаря голоду и карточной системе. Она презрительно посмотрела на Валенрода и гнусавым голосом пробубнила:

— Молодой человек, куда вы лезете без очереди.

Валенрод не понял: был это юмор или нет. Он в тот момент уже стоял боком к окошку, готовясь рвануть с места и убраться отсюда восвояси.

— Перед вами лавразийский офицер, чёрт возьми, я должен через шесть дней быть в столице, — прокричал Адриан.

— Да хоть гондванский, здесь всем куда‑то надо, молодой человек. Не задерживайте очередь.

Валенроду, как человеку военному, часто приходилось встречаться с людской глупостью, однако редко он видел, чтобы из‑за этой глупости начисто было атрофировано чувство самосохранения. Стоявшие позади него в очереди, благо, не то, что не стали напирать, но и отошли на пару шагов назад от офицера в форме с правительственным пропуском, как бы что ни вышло.