Она опередила его:

— Я выгляжу несчастной? Или счастливой?

— Да нет, несчастной вас вроде не назовешь.

— Почему вам так кажется?

Наверно, нужно было сказать: да, вы выглядите несчастной. Тогда бы каждый из них смог признать в душе, что они нужны друг другу.

— То, что мне кажется, как вы понимаете, не имеет никакого значения…

Оттопырив верхнюю губу, секретарша чуть улыбнулась и, резко отодвинув стул, встала.

— Не зайдете ко мне в кабинет?

Приподнимаясь, мужчина ответил:

— А какая мне будет от этого польза?

Щиколотку точно обожгло. Она пнула его носком туфли. Кожа содралась, и выступила кровь.

— Только о себе и думаете. Противно.

— Ничего не поделаешь.

Женщина, не оборачиваясь, пошла вперед. Мужчина промокнул ранку бумажной салфеткой, которой до этого вытирал рот, и двинулся вслед за ней, пробираясь по узким проходам между столиками; поднявшееся в нем раздражение смешивалось с болью от ссадины. Точь-в-точь избалованная обезьянка. Какое она имеет право вести себя так?

У выхода из столовой столпилось человек двадцать. Двое стриженых в спортивных трусах поочередно избивали мужчину средних лет в белом халате. Возможно, это были те самые парни, с которыми он уже встречался, а может и другие. Их жертва — мужчина в распахнутом белом халате с оторванными пуговицами — сидела на корточках, привалясь к стене. По майке, туго обтягивавшей его жирное тело, веревочкой вилась струйка крови, лившейся из носа. Один из стриженых с пухлой, как сдоба, мордой сорвал со своей жертвы очки и стал топтать их ногами. Сообщник его, выпучив глаза, один из которых был искусственным, пинал мужчину коленом в лицо, нос у того был разбит и сморщился, как переспелая виноградина. Но никто из толпы не вмешивался, не пытался остановить их. Впрочем, здесь это явно ничего не дало бы.

Пухломордый заметил секретаршу. Он приложил к вискам большие пальцы и помахал ладонями, будто это слоновьи уши. Одноглазый улыбнулся, оскалив ровные белые зубы. Ни к кому не обращаясь, секретарша сказала:

— Ну-ка повтори наизусть таблицу умножения.

Пухломордый горделиво поджал губы и поскреб пальцем щеку. Потом издал звук, будто щелкнул по горлышку бутылки. И стал нараспев декламировать:

— Дважды два — четыре, дважды три — шесть, дважды четыре — восемь, дважды пять — десять, дважды шесть — двенадцать…

Люди, наблюдавшие эту сцену, опустили глаза и замерли. У всех были недовольные, надутые лица. Правда, мужчина не понял, осуждают они секретаршу, пухломордого с одноглазым или их жертву. А в это время одноглазый уставился — не разберешь, настоящим или искусственным оком — на мужчину. Мужчине стало не по себе, будто его заставили справить нужду на людях.

Не дожидаясь конца таблицы умножения, женщина ушла. С некоторым сожалением мужчина двинулся следом. Кажется, они возвращались не тем путем, каким пришли сюда. Освещенных витрин становилось меньше, вместо магазинов и кафе стали все чаще попадаться запертые двери не то контор, не то складов. После каждого поворота в этом подземном уличном лабиринте людей попадалось все меньше, и наконец они с секретаршей оказались у узкой лестницы, ведущей вверх.

— Что вам нужно?

Он почувствовал, что угодил в ловушку.

— Я просто думал, вы ведете меня…

— Куда?

— Сам бы я здесь заблудился.

Секретарша, пожав плечами, рассмеялась, и мужчина снова последовал за ней. Они вышли наружу. Обернувшись, мужчина увидел на фоне темных фиолетовых туч здание главного корпуса клиники. Освещенные грязными фонарями, стояли в ряд, сцепившись рулями и колесами, сотни велосипедов. Женщина извлекла наугад один и помчалась вперед. Мужчина припустил вслед за ней. Тут-то и показали себя его туфли для прыжков. Соперница не профессиональная гонщица — и километра не проедет, сдастся. Женщина обернулась и, увидев, что мужчина почти догоняет ее, — казалось, все это происходит во сне, — прибавила скорость. Полы ее белого халата развевались, и ноги, обнажившиеся до бедер, рассекали тьму.

Она мчалась по тропинкам, проложенным в густой траве между рядами деревянных двухэтажных зданий. Видимо, это и были корпуса для больных, помещенных в клинику на длительный срок, которые он видел из кабинета заместителя директора после несчастного случая с врачом. Прямо по гладиолусам цвета запекшейся крови велосипед понесся к крутому склону. Женщина резко нажала на тормоз, и мужчина едва не налетел на нее. Дорогу преграждал стоящий особняком трехэтажный железобетонный корпус. Серовато-голубые стены были сплошь увиты диким виноградом, вокруг окон красные кирпичные обводы — довольно старомодное здание. В прошлом здесь помещались, наверно, некоторые отделения, переведенные сейчас в главный корпус. А теперь на деревянной доске черной тушью было начертано: «Специализированное отделение хрящевой хирургии».

Поняв, что в этом здании не может находиться квартира секретарши, мужчина вздохнул с облегчением. Приведение приговора в исполнение откладывалось.

Мужчина толкнул плечом тяжелую входную дверь в конце узкой дорожки, и они оказались в холле, напоминающем приемную врача. В нос ударил запах карболки, по полу стлался гул вентилятора. Где-то поблизости в доме явно находились люди, но никого не было видно. Секретарша, тяжело дыша, распахнула ворот халата и наклонилась к вентилятору, мужчина, тоже с трудом переводя дух, отирал пот с подбородка. Направившись к лифту рядом с лестницей, женщина сказала:

— Подождите меня здесь. Я зайду к заместителю директора, возьму у него ключ от комнаты и принесу вам.

— От какой комнаты?..

Женщина резко обернулась, ткнула его кулаком в бок и сердито топнула ногой:

— Ничего плохого я не предлагаю, делайте, что вам говорят. Чем таскаться сюда из дому, лучше ночевать в клинике — хоть сэкономите время.

Что бы она ни говорила, мужчина все равно решил вернуться домой. Жена не ответила, когда он звонил ей, скорее всего потому, что и сама повсюду разыскивает его. Потом, в глубине одного из ящиков комода он, может быть, обнаружит нечто неожиданное, могущее навести на ее след. Но сейчас спорить бессмысленно. Золотое правило изыскателя — пока не рассеется туман, надо быть осмотрительным и беречь силы. Молча проводив взглядом секретаршу, вошедшую в лифт, мужчина опустился на узкую деревянную скамейку, обтянутую черным пластиком. Он безумно устал. Даже представить себе невозможно, какой это тяжкий труд — выискивать нужные звуки в хаосе шумов, поступавших одновременно от шести источников сразу.

Мужчину сморил сон — точно занавес опустился. Мгновением раньше ему показалось, будто откуда-то сверху зовет его нежный, как дыхание, голос. Ему привиделся сон. Он моет руки изъеденным жучками мылом, и руки его тоже насквозь проедает жучок. Потом он упал со скамейки и проснулся.

Пробудившись так внезапно, он не сразу сообразил, сколько прошло времени. Ему казалось — один миг, но, возможно, он проспал и несколько часов. В страхе, что секретарша нарочно бросила его здесь, он вскочил на ноги. Ему захотелось поскорее вернуться в кабинет главного охранника и снова заняться записями подслушанных разговоров. Упав со скамейки, мужчина, видимо, ушиб локоть — мизинец на левой руке затек.

От лифта в глубь здания вел коридор. Его скупо освещали тусклые дежурные лампочки, ни в одном окошке над дверьми по обе стороны коридора света не было. Крадучись, мужчина стал подниматься по лестнице. Курительная комната, левая стена украшена цветной фотографией спаривающихся лошадей. По сравнению с акварелью в кабинете заместителя директора эта фотография была гораздо натуралистичнее и даже производила впечатление научного пособия. Коридор уперся в застекленную до половины дверь, свет за нею притушен, почти ничего различить невозможно, но видно — там ни души. На рабочем столе бумаги, приборы из нержавеющей стали и стекла, склянки с лекарствами, инструменты, вызывающие ощущение боли, — все брошено в беспорядке; с первого взгляда ясно: это — процедурная.