Выйдя к народу, бояре объявили народу, будто убитый перед смертью сам повинился в том, что он не истинный Дмитрий, а Растрига Григорий Отрепьев. Обнаженный труп царя поволокли к терему Марфы Нагой. Не помня благодеяний самозванца, она назвала убитого вором.

Наемники не оправдали возлагавшихся на них надежд. Лишь немногие пытались пробиться во дворец, но подверглись избиению.

Польские послы не понесли ущерба. Напротив, Канцелярия Лжедмитрия I подверглась подлинному разгрому. Об этом, надо думать, позаботились бояре-заговорщики, направлявшие действия толпы. Во всяком случае, ни Шуйский, ни его сообщники ничего не сделали, чтобы положить конец ярости нападавших.

Склиньский занимал двор против Кремля. Он держал при себе лиц «из своей роты» — Липницкого, Вонсовича. Поляки пировали до глубокой ночи, а наутро подверглись нападению. Захватив двор, мятежники учинили допрос, кто старший. Поляки назвали имя Склиньского. Советника Растриги четвертовали, а потом посадили на кол.

Жертвами бунта стали чужеземцы, случайно оказавшиеся на улице. Среди убитых были ксендз, многие польские дворяне, их челядь, польские музыканты. Некоторые из царских докторов, а также приезжие купцы, носившие польское платье, подверглись грабежу.

Стрелецкие сотни не выполнили приказа об охране польских казарм, но они не участвовали в уличных избиениях, — как и дворянские отряды. Данные о потерях служат тому доказательством. На польские дворы напала неорганизованная, вооруженная чем попало уличная толпа. Подняв посадских людей против «латынян», бояре-заговорщики спровоцировали неслыханное кровопролитие.

В резне повинны были не одни бояре, но и король Сигизмунд III, который давно поддерживал тайные сношения с заговорщиками в России и, по-видимому, использовал миссию Гонсевского в Москву, чтобы ускорить решительную развязку.

Во время мятежа послы и их свита не пострадали. Василий Шуйский и другие заговорщики позаботились о том, чтобы уберечь членов посольства от нападения толпы. Сразу после переворота они прислали войска для их охраны. Затевая самозванческую интригу, Мнишеки мечтали завладеть сказочными богатствами московской короны. Посеяв ветер, они пожали бурю. Не одни Мнишеки, но и вся их родня были ограблены до нитки.

Передавали, что в день переворота Марину спасла ее рослая и тучная фрейлина, спрятавшая государыню у себя под юбкой. Этот рассказ, конечно, легенда.

Шум поднял царицу с постели. Она едва успела надеть юбку, оставшись неприбранной и непричесанной. Сначала она пряталась в подвале, потом возвратилась в верхние покои. Когда Марина поднималась наверх, никто ее не узнал. Встречная толпа столкнула женщину с лестницы.

Поляки из окружения Марины с удивлением отмечали, что Юрий Мнишек печалится о смерти «Дмитрия» куда больше, чем его дочь. Московская царица в те дни громко сетовала на то, что у нее отняли любимого арапчонка.

Как только самозванец был убит, бояре поспешили прекратить кровопролитие и навести порядок на улицах столицы.

Князь Василий Шуйский проявил немало смелости, спасая поляков, осажденных на их дворах. На Покровке он уговорил толпу прекратить пальбу, обнял и расцеловал парламентера, высланного поляками. Затем Шуйский отправился на Неглинную, где вступил в переговоры с князем Адамом Вишневецким. Дом магната был окружен толпой и подвергся настоящему штурму. Посадские люди притащили к воротам пушку, снятую со стен крепости. Боярин целовал крест пану Адаму, что берет его под свою защиту.

Войдя в дом поляка, Шуйский дал волю слезам в переходах, заваленных трупами москвичей.

После того как волнение улеглось, князь Василий послал бирючей по всему городу, приказав посадским людям принести на Казенный двор все награбленное во дворце и на польских дворах добро, а также привести лошадей, «чтобы каждый мог взять свое». Из всего имущества возвращены были только экипажи и лошади, укрыть которых было невозможно.

Иноземные купцы, передавшие Лжедмитрию привезенные драгоценности, просили оплатить им их товары. Князь Василий отвечал им, что «они должны получить деньги с Растриги, который у них покупал, а сверх того, в казне нет денег».

После переворота бояре, затворившись в Кремле от народа, совещались всю ночь. Одним из первых было принято решение низложить патриарха Игнатия, ближайшего соратника и помощника Лжедмитрия 1.)Как значится в Разрядах, «за свое бесчинство» Игнатий был лишен сана 18 мая 1606 г. Вина патриарха раскрылась незадолго до переворота, когда двое православных епископов из Польши прислали с львовским мещанином Корундой (или Коронкой) письмо к главе русской церкви с уведомлением, что царь являлся тайным католиком. Грамоты попали в руки бояр и были использованы для осуждения Игнатия.

Грека с позором свели с патриаршего двора и заточили в Чудов монастырь.

Наступила пора междуцарствия. «Почал (начал) на Москве мятеж быти во многих боярех, — записал современник, — а захотели многие на царство». Бояре, отметил автор польского Дневника, «в то время большую власть имели, нежели сам царь».

Одна дума могла решить, кто займет опустевший трон.

Но Лжедмитрий I оставил после себя на редкость многочисленную и неоднородную по составу думу. Бок о бок с законными членами в думе заседали вчерашние «воровские» бояре. Две думы никак не могли прийти к соглашению о приемлемом для всех кандидате.

Князь Василий Шуйский рисковал головой, возглавив заговор против «непобедимого императора». Он одержал верх и намеревался занять трон по праву победителя. Но у него немедленно нашлись соперники, не ударившие палец о палец для низложения «вора» и еретика.

В летописи можно найти рассказ о том, что после переворота дума выбрала двух кандидатов — бояр Ф. И. Мстиславского и В. И. Шуйского. Их вывели на Красную площадь и спросили народ, кто из них достоен занять царский трон.

Это скорее легенда.

Участники заговора еще при жизни Отрепьева должны были подумать о царском избрании. В то время руководители интриги предложили царский трон королевичу Владиславу. Гонец Безобразов в тайной беседе передал предложение бояр Сигизмунду III.

Кандидатура Владислава могла бы удовлетворить соперничавшие группировки. Но влияние польской партии в Думе было подорвано внешними и внутренними обстоятельствами.

Бесчинства наемного войска Юрия Мнишека и последовавшие затем народные волнения, сопровождавшиеся избиениями поляков, привели к тому, что идея передачи трона иноверному королевичу утратила привлекательность?) Ситуация в Польше изменилась, и боярам нетрудно было отказаться от своих обещаний королю. Борьба с оппозицией в Польше поглощала все силы Сигизмунда III, и Москве не приходилось опасаться вооруженного вмешательства извне.

Шуйские отказались от ориентации на Польшу, как только вступили в борьбу за российскую корону.

Боярская дума так и не смогла принять согласованного решения. Избрание главы государства было исключительной прерогативой аристократии, поэтому невероятно, чтобы члены думы согласились предоставить последнее слово народу — «черни».

Осведомленный современник Авраамий Палицын утверждал, что инициатива избрания Василия Шуйского принадлежала «малым неким от царских палат», то есть младшим членам думы, которые действовали вопреки воле главных вельмож. Дьяк Иван Тимофеев прямо на-¹ звал имя человека, более всего способствовавшего успеху Шуйских. То был окольничий Михаил Татищев, один из руководителей заговора против Лжедмитрия I. Татищевы сделали карьеру в опричнине. Они помогли взойти на трон Борису Годунову. Теперь им пригодился полученный опыт.

По инициативе Михаила Татищева сторонники Шуйского собрались на его дворе и после недолгого совещания объявили об избрании князя Василия на трон.

Иван Тимофеев желчно бранил Шуйского за неприличную поспешность. Боярин князь Василий, писал Тимофеев, воцарился так поспешно, как только позволили «скорость» и проворство Михалки Татищева.