Исак (просыпается): Нет.

Хелена: Да, Карлу и Густаву Адольфу досталось в избытке, а Оскару ничего. Какая трагедия для молодой полнокровной женщины! Эмили мне все рассказала, когда забеременела Фанни. Бедняжка! Должна сказать, устроила она все весьма тактично. Оскар и Эмили очень привязаны друг к другу, несмотря ни на что, брак у них счастливый.

Исак: Счастливый...

Хелена: Тебе грустно, потому что ты стал старым, Исак?

Исак: Нет. Просто такое впечатление, будто все вокруг портится, становится страшнее. Портится погода, портятся люди, страшнее становятся машины, страшнее войны. Границы взорваны, и все то, что не имеет названия, расползается по миру, и остановить это не удастся. Тогда уж лучше умереть.

Хелена: Ты жуткий старик, презирающий мир, Исак, и был таким всю жизнь. Я с тобой не согласна.

Исак: И слава богу.

Хелена: И тем не менее мне хочется плакать. Ты не будешь против, если я немножко всплакну? (Пытается заплакать.) Нет, душенька, не получается. Ничего не выходит. С твоего позволения я выпью ещё чуточку коньяка.

Фру Хелена осторожно пригубливает свою рюмку, внезапно она начинает смеяться, откидывается на спинку, вытягивает ноги и хохочет.

Исак: Над чем ты смеешься?

Хелена: Вспомнила Оскара, мужа. Мы с тобой сидели здесь, на этом диване, и целовались как сумасшедшие. Ты расстегнул мою блузку, наверное, ты расстегнул и брюки, я уже точно не помню. И тут раздвигаются драпировки и появляется Оскар. (Смеется.) Сцена совершенно как из пьесы Фейдо. Я закричала, а ты бросился к двери. Оскар ринулся за пистолетом, я повисла у него на ногах. (Смеется.) И так мы стали друзьями на всю жизнь.

Исак: Твой муж был великодушный человек.

Хелена (заплакала): Вот видишь, теперь я плачу. Прекрасная, радостная жизнь окончена, надвигается кошмарное, дерьмовое время. Вот так-то. (Плачет.)

Исак Якоби привлекает фру Хелену Экдаль, урожденную Мандельбаум, к себе и заключает её в объятия. Он нежно гладит её по волосам и по щеке. Пусть выплачется, это не отнимет много времени.

Хелена: Нет уж, господин хороший, так дело не пойдет. Сейчас я умоюсь, подкрашусь, уложу волосы, надену корсет и шелковое платье. Плачущая, умирающая от любви женщина превратится в собранную деловую бабушку. Все мы играем наши роли, одни — спустя рукава, другие — весьма прилежно. Я отношусь к последней категории.

Исак: Спокойной ночи, моя прекрасная Елена.

Хелена: Ах, каким нежным любовником ты был, сладким, как земляника.

В дверях стоит фрекен Эстер, как она туда попала и сколько уже там стоит, сказать трудно. На ней черное платье и свеженакрахмаленный фартук. Она приседает, не поднимая глаз.

Фрекен Эстер: Фру Экдаль хотела, чтобы я помогла ей с утренним туалетом. Сейчас без десяти минут пять.

Той же самой ночью Густав Адольф Экдаль наносит визит гувернантке Май в её опрятной мансарде. Он угощает её шампанским, он добродушен, распален и в легком подпитии. Одежда его в беспорядке: на нем крахмальная белая манишка, нижняя рубаха, кальсоны и черные носки. Он стоит, опершись на спинку кровати, узкое, продавленное ложе издает жалобные звуки. Май забилась в другой угол, рыжая коса распущена, из-под рубашки виднеется белая веснушчатая плоть, девушка хихикает.

Густав Адольф: Кондитерская на Слоттсгатан! Собственная выпечка, печенье, торты, пирожные и конфеты. Что скажешь, Маюнчик? Недурственно, а? И ты управляешь всем этим, ты начальница, хозяйка. Только вчера я сказал Альме: «Погляди на эту малышку Май. Она настоящая принцесса!» Какие у тебя груди, моя лапочка, дай-ка рассмотреть их как следует, нет-нет, это совсем не больно, господи, ты сведешь меня с ума! А теперь мы немножко побалуемся, я замечательный любовник, все женщины так говорят. И силы достаточно, и нежности. Ну-ка, поглядим, какого цвета наш маленький снопик, такой же огненный, как и волосы? Ну, залезай к дяде Густаву, Красная Шапочка, я схожу по тебе с ума, моя девочка. Уже давно, с первого дня, как ты появилась в доме. Эта малышка будет моей, подумал я. Меня словно молнией поразило.

Май: Стоит господину Экдалю уложить меня на спину, он тут же забудет про кондитерскую. (Хихикает.)

Густав Адольф: Клянусь, Маюнчик. Подожди-ка, дай мне на чем писать, вот ручка. Я пишу: Мая Клинг — управляющая моей кондитерской, подпись: Густав Адольф Экдаль, рождественская ночь 1907 года. Это контракт, понимаешь? Теперь, если я не выполню своего обещания, тебе нужно только заглянуть к адвокату.

Май: Господин Экдаль должен быть поосторожнее, чтобы я не забрюхатела.

Густав Адольф Экдаль смеется и, осыпая девушку ласками и сочными поцелуями, устраивается поудобнее.

Густав Адольф: Невинность ты уже потеряла, это ясно. Ну, что скажешь, разве дядя Густав не славный парень? Ты когда-нибудь видела такого кронпринца, крепкого, как деревяшка! Недурственно! Опля! Черт! Ракета взорвалась без задержки. Да, бывает и такое! Ну, разве это было не упоительно? А?

Май: Господин Экдаль, вы настоящий козел.

Густав Адольф: А Май — моя маленькая козочка! Господи всеблагой, я должен лечь на спину, весь вспотел. Чересчур много съел и выпил.

Май: Вам плохо, господин Экдаль?

Густав Адольф: Черт возьми, нисколько — я чувствую себя как принц в хлебной лавке или, скорее, в кондитерской. Ха-ха-ха! Разве можно плохо себя чувствовать вместе с такой улиточкой!

Май: Вы совершенно невозможный человек, господин Экдаль.

Густав Адольф: А теперь споем «Веселую вдову», (напевает) «Бедный рыцарь, ты скачи». Теперь мы с тобой в настоящем свинском раю! (Смеется.)

Май испускает крик.

Густав Адольф сопит.

Кровать разваливается, матрас летит на пол, спинки смыкаются над любовниками. Густав Адольф издает ужасающий рев и затихает точно мертвый, Май лежит раскинув руки, её волосы рассыпались по его лицу.

Май: Господи, как у тебя сердце бьется.

Густав Адольф: У меня великолепное сердце.

Май: Теперь тебе придется купить мне новую кровать.

Густав Адольф: Ты получишь кондитерскую, квартиру, красивую мебель и огромную кроватку.

Май: И красивые платья.

Густав Адольф: Ты будешь самая красивая. Ты будешь любовницей Густава Адольфа Экдаля, и я буду приходить к тебе каждую среду и субботу в три часа.

Май: Глупый ты.

Густав Адольф: Что?

Май (смеется): Я говорю, что ты глупый.

Густав Адольф: Я глупый?

Май: Ага, настоящий дурак.

Густав Адольф: И вовсе я не дурак.

Май: Конечно, дурак, ты ведь думаешь, будто мне от тебя чего-то надо.

Густав Адольф: Что-что?

Май: Ты что, не понимаешь, что я с тобой шучу?

Густав Адольф: Шутишь? Как это шутишь?

Май: Но ты ведь не сердишься?

Густав Адольф: Я не сержусь, только я не люблю, когда со мной обращаются как с идиотом. Перестань смеяться.

Май: Ты такой смешной.

На это Густав Адольф ничего не отвечает. Лежит молча, отчужденно, потом поднимается, выбирается из-под обломков кровати, натягивает кальсоны и брюки, надевает жилет и фрак и во внезапном изнеможении садится на единственный шаткий стул, лоб блестит от пота. Май, стоя на коленях, пытается погладить его по щеке, он осторожно отталкивает её. Она стоит в обрамлении длинных распущенных волос, сложив ладони.

Густав Адольф: Я не люблю, когда надо мной смеются.

В ту же ночь на профессора Карла Экдаля находит приступ глубокой депрессии. Его жена Лидия, маленькая, толстая, узкоплечая, сидит съежившись на кровати, борясь со слезами и сном, а профессор слоняется по темным, загроможденным безвкусной мебелью комнатам в халате, ночном колпаке, ночной рубашке и шлепанцах.