Фру Хелена замерзла на веранде и перебралась в столовую. Она расположилась за обеденным столом, перед ней альбом и конверты с фотографиями. Старая дама педантично изучает каждую фотографию и на обратной стороне четким летящим почерком записывает, кто изображен на снимке и, по возможности, когда была сделана фотография. Если человек на снимке уже умер, она рисует крестик и ставит год смерти. Обработав таким образом фотографию, она вставляет её в толстый, переплетенный в кожу альбом с рамками, зажимами и золотым тиснением на переплете... Занятие это действует успокаивающе и соответствует мягкому, меланхолическому настроению. Супруг фру Хелены, Оскар Экдаль Первый, был страстным фотографом. У него было несколько фотоаппаратов, и он сделал тысячи фотографий, запечатлевших как его моментальные впечатления, так и людей, специально позировавших перед объективом. Он с удовольствием проявлял стеклянные негативы и печатал снимки, но сортировать и раскладывать их по альбомам ему было неинтересно. Постепенно эту обязанность взяла на себя фру Хелена, выполнявшая её порой со смешанными чувствами, поскольку в круг фотографических интересов Оскара входили также неизвестные красотки с сомнительной репутацией.

На подставке крутится недавно купленный фонограф, оглашая комнату томными звуками голоса Карузо. Дождь опять припустил, но время от времени выглядывает солнце, волшебно преображая ландшафт. Над заливом повисла радуга, часы бьют пять.

С причала доносятся радостные голоса, смех, возгласы, вскоре из других домов слышатся звуки открываемых и закрываемых дверей, быстрых шагов по гравию. Енни о чем-то возбужденно спорит с матерью. Май что-то говорит Петре, фрекен Вега и фрекен Эстер приближаются к веранде, пыхтя и увлеченно беседуя. Они открывают дверь и принимаются возиться на кухне, фру Хелена слышит их разговор: фрекен Вегу ужалила оса, икра на ноге распухла, фрекен Эстер ставит компресс и говорит, что укус осы опаснее, чем укус змеи, поэтому фрекен Веге нужен покой и она, фрекен Эстер, сама позаботится об ужине для фру Экдаль. Тут распахивается дверь веранды, и в комнату входят Густав Адольф и Альма, раскрасневшиеся от морского воздуха и вкусных напитков. Они целуют фру Хелену и спрашивают, как она себя чувствует и не было ли ей одиноко. Фру Хелена отвечает, что чувствует она себя превосходно и прекрасно провела время. Однако Густав Адольф и Альма так легко не сдаются, они оживлены и разговорчивы.

Альма: Фрекен Вегу укусила оса.

Густав Адольф: Оса жалит, моя дорогая. У нее есть жало, совсем как у твоего муженька.

Альма: А Петра свалилась в воду и промокла насквозь. Она оступилась на скользких скалах, этакая дуреха, и полетела прямехонько в воду.

Густав Адольф: Счастье, что у нее такой круглый задик. Правда, это у нее от тебя, Альмочка. (Смеется.)

Альма (смеется): И вот так он ведет себя целый день. Не понимаю, что с ним случилось. (Вскрикивает.) Ай, не смей щипать меня за зад!

Густав Адольф: А мамуля разбирает отцовские фотографии. Сколько тысяч уже успела рассортировать?

Хелена: Я нашла одну твою фотографию с братьями. Тебе здесь не больше пяти лет.

Густав Адольф: Сразу видно, кто из братьев...

Альма (указывая на один снимок): А кто эта красивая дама?

Хелена: Дождь шёл все время?

Густав Адольф: Вовсе нет, мамочка. Там, в шхерах, на небе не было ни единой тучки. Но мы видели дождь над сушей и слышали гром.

Хелена: Здесь лило весь день.

Густав Адольф: Эту даму в декольте я помню прекрасно. Это была одна из папиных подружек.

Альма: Если хочешь, тетушка, я загляну после ужина. Прихвачу с собой рукоделье.

Густав Адольф: От нее так чертовски здорово пахло, от этой малышки.

Хелена: Ты ошибаешься. Это моя одноклассница. Она вышла замуж за графа Экеншерна, произвела на свет двенадцать детей и стала необъятной, как дом. Она этой зимой умерла.

Густав Адольф: Всегда восхищался тем, как мама потрясающе относилась к папиным приключениям. (Поцелуй.)

Альма: Нам надо идти!

Густав Адольф: Завтра рано утром я еду в город. У тебя есть какие-нибудь поручения?

Хелена: Спасибо, милый Густен, мне ничего не нужно, но я хотела бы поговорить с тобой о Май.

Густав Адольф: Черт возьми. С ней ведь все в порядке?

Хелена: Ты в этом уверен, Густен?

Густав Адольф: Извини, мама, но я сейчас, кажется, разозлюсь по-настоящему. Разве эта девочка не получила все, что...

Альма: Успокойся, Густен. Стоит только упомянуть имя Май, как он выходит из себя и начинает шипеть и орать.

Хелена: Ты должен понять, дорогой Густен, что Май не твоя личная игрушка. Благодаря великодушию Альмы она стала членом нашей семьи, и она ждет ребёнка — моего внука. Ты со свойственными тебе диктаторскими замашками распланировал её будущее. Но возможно...

Густав Адольф (сердито): К черту, мне плевать, что Альма и...

Альма: Мне не нравится, когда ты ругаешься в присутствии твоей матери, слышишь, Густен?

Густав Адольф (сердито): Мне нравится эта девчонка. Я желаю ей добра. Я хочу обеспечить её будущее. Я не желаю, чтобы она зависела от хорошего отношения семьи, ежели я отдам богу душу. Она согласилась со всеми моими предложениями. И она не нуждается, дьявол меня задери, в защитниках, по крайней мере от меня! И пожалуйста, не называйте меня диктатором. Май все решила сама. Она мне нравится. Я к ней добр. Альма к ней добра. И я чертовски оскорблен, доложу вам. Чертовски. У вас нет ни малейшего повода защищать Май от меня. Я люблю её. Альма любит её. Мы любим её так же, как любим Енни и Петру. Ладно, ладно, я вижу ваши мины. Не совсем так же, как других детей, но почти. Она хорошо ко мне относится, не считает, будто я толстый, старый, противный. Впрочем, так никто не считает. Густав Адольф Экдаль обожает женский пол. Ну что с этим поделаешь? У Май должна быть своя дорога в жизни, а я дам ей возможность крепко встать на ноги. И довольно болтать об этом. Альма, пошли домой ужинать, этот оперный певец обещал заглянуть к нам с женой и детьми. До свидания, мама. Поцелуй меня. И убедительно прошу тебя, не надо тут с Альмой строить всяческие планы относительно будущего Май. Этим займусь я сам. То есть, я хотел сказать, она сама. Спокойной ночи, мама. Не сердись, что я тут покричал немного. Вот только эти тощие сороки на кухне, конечно же, все слышали и рады небось до смерти — будет о чем посудачить. Идем, Альма!

Альма (поцелуй): Я приду через пару часов.

Густав Адольф: Какого дьявола!

Хелена: Я буду рада тебя видеть, даже если ты освободишься поздно.

Альма: Успокойся, Густен, а то тебя удар хватит. Смотри, весь побагровел.

Они, переругиваясь, удаляются. Густав Адольф повторяет вкратце свои основные доводы, а Альма выговаривает ему за несдержанность в выражениях, диктаторский характер и крикливый голос. В дверях появляется фрекен Вега и спрашивает, можно ли накрывать ужин. Фру Хелена благодарит, отвечает, что она не голодна, и просит фрекен Вегу поставить на столик у кровати бутылочку портера и бутерброд с холодной телятиной и огурцом. Затем разговор переключается на осу, ужалившую фрекен Вегу, в частности, и на опасность ос в целом. Исчерпав эту тему, фрекен Вега удаляется и вместе с фрекен Эстер устраивается на скамейке под раскидистым дубом полюбоваться заходом солнца. Дождь перестал, темнеющая зелень колышется под теплым вечерним ветерком.

Слышны звуки рояля, это играет Петра, окна распахнуты настежь, навстречу комарам и заходящему солнцу, вечерний свет дрожит от музыки. Фру Хелена вернулась на веранду, у нее не хватает больше терпения разбирать фотографии Оскара, и ни книги, ни пасьянс, ни рукоделье её не соблазняют. Печаль и тревога то усиливаются, то утихают — в такт дыханию. («В любую минуту может случиться что-то ужасное, а я сижу здесь, не в силах помочь».)