— Баской из Колчака охотник будет, — говорил отец. — Рука верная у лешака. Бьет из берданки без промаха.

До десяти лет ни за что не хотел отправлять сына учиться. Только когда приехала в становище комиссия во главе с самим предрика и прилюдно пристыдила его, назвала «близоруким червем, не желающим подумать о будущем», отец отвез Васятку в Жиганск. Но и после этого пользовался любым поводом, чтобы задержать сына дома. Придет Васятка на лыжах домой на зимние каникулы, а отцу только того и надо — заберет с собой в тайгу месяца на полтора, а то и два.

— Молчи, — скажет он, когда Васятка напомнит ему об учебе. — Писать, считать умеешь — и ладно. В нашем охотничьем деле более и не требуется. Добытчик ты, а не грамотей.

Вот и весь разговор.

Когда, наконец, Васятка вернется в школу, он всегда ходит в числе отстающих. Ребята уже вовсю задачки по алгебре решают, а он и понятия не имеет, как к ним подступиться. Спасибо директорше школы Анне Дмитриевне. Зазовет его вечером домой, усадит за стол, все объяснит, чаем напоит. Глядишь, неделя, другая пройдет — он уже с ребятами сравнялся, соображать стал.

В школе-интернате было меньше восьмидесяти учащихся. В десятом классе занимались только четверо. Интернат собирал учеников с огромной территории почти в сто тысяч квадратных километров, до самого берега океана. Ребята были детьми охотников-промысловиков, служащих редких факторий, рыбаков. Кроме Анны Дмитриевны, в школе было всего два учителя. Они преподавали все предметы.

Зимними вечерами, когда столбик термометра у входа падал к пятидесяти градусам, ребята собирались в большой комнате-зале. Анна Дмитриевна зажигала лампу-молнию. В печи уютно трещали дрова — звонкие, лиственничные, жаркие. Старшие ребята по очереди вслух читали книги. Больше всего любили о гражданской войне и приключениях. Девочки вышивали бисером кухлянки, шапки, торбаса, негромко пели. Мальчишки резали фигурки из моржовых клыков, хвастались друг перед другом охотничьими успехами.

Была в интернате одна общая забава — драмкружок. Рассказывали, что в молодости Анна Дмитриевна хотела стать актеркой, но не стала, а поехала с мужем на Север, в факторию. А потом, когда муж умер, осталась здесь учительствовать. В кружке ставили сначала одноактные пьесы, а потом замахнулись на «Грозу». Васятка тоже участвовал в спектаклях. Играл на дудочке, на балалайке, плотничал, рисовал, вместе с приятелем Егоршей, нарядившись в длинные сарафаны, танцевал шуточные танцы, да так весело, что ребята хохотали до слез.

Читать книги Васятка не любил. Да и не было дома никаких книг. К девятнадцати годам он даже не слышал о «Робинзоне Крузо», Жюле Верне, Майн Риде. «Как закалялась сталь» знал только по хрестоматии. Терпеть не мог стихи, а когда их задавали учить наизусть, был недоволен, ворчал. Зато был смел, решителен, не боялся никакой работы. Один раз увидел в десяти шагах потапыча, не растерялся и уложил с первого выстрела. Второй раз, когда подняли зверя из берлоги во время спячки и тот, рассвирепев, бросился на него, спас отец. До сих пор у Васятки на спине отметина от медвежьей лапы…

В январе 1940 года ушел из школы друг Васятки Егорша. Осталось их в десятом классе трое. Отец тоже уговаривал бросить школу и пойти штатным охотником Охотсоюза.

— Зарплата кажный месяц, оружие и припас бесплатно, а за сданную в факторию пушнину хочь товарами бери, хочь деньгами, — говорил он. — Стоящее дело, сынок.

Васятка подумал, согласился. И вдруг, когда уже все было решено, в Жиганск неожиданно приехал Тимоха, сын соседа по становищу Саввы Лочехина, и нарушил все планы. Тимоха старше Васятки лет на пять, парень рослый, бойкий. Был комсомольским секретарем в школе-интернате, потом его взяли в райком, а сейчас говорит, что работает инструктором аж в окружкоме комсомола. Тимоха и показал Васятке привезенную с собой страницу «Комсомольской правды», где Васятка прочел обведенное Тимохиной рукой объявление о приеме в Военно-морскую медицинскую академию.

— Академия! — почтительно, шепотом произнес Тимоха. — Слово-то какое! Вот куда, Вася, подаваться нужно. Жаль, семилетка у меня. А то б документы послал обязательно. — Он вздохнул, помолчал, широкое темное лицо его с толстыми, в палец, черными бровями на миг погрустнело, стало задумчивым. — А ты имеешь полное право.

— Да кто ж меня примет? — Васятка засмеялся, привычно пригладил светлые волосы пятерней. — Там экзамены по немецкому, экономической географии, а мы их и не учили вовсе. И пишу с ошибками.

— Оно верно, — согласился Тимоха. — Нашему брату с городскими не сравняться. Так просто ни за что не примут. — Некоторое время он молчал, потирая смуглый лоб ладонью, что было у него всегда признаком глубоких раздумий, потом оживился: — Слышь, паря. Ты Ворошилову напиши. У тебя ж отцов брат воевал с ним вместе. Верно? Так и напиши. Живу, мол, далеко, чуть не на краю света. Учительш в интернате только две, по многим предметам и учить некому. Опять же книжек нету. И про семью вашу напиши обязательно, что одних братьев и сестер девять душ. А про врача, мол, давно мечтаю и хочу стать им обязательно.

Васятка засмеялся. Они все, Лочехины, хитрованы, брехать горазды. Чего это он будет писать про врача, когда сроду об этом не думал? За всю жизнь не написал никому ни одного письма, а тут сразу Ворошилову? Пошли советоваться к Анне Дмитриевне. Она поддержала Тимофея без колебаний. Письмо написали сообща, про отцова брата Семена фразу вставили, и Тимоха забрал письмо с собой.

Прошло четыре месяца. В тот год весна в Восточную Сибирь пришла необычно рано. Уже в мае вздулся и почернел лед на Лене, а в двадцатых числах пришел в Жиганск первый пароход. Анна Дмитриевна разыскала Васятку во дворе, где он плотничал, протянула ему письмо. Васятка вертел его в руках, несколько раз прочел адрес: «Ученику десятого класса Петрову Василию Прокофьевичу».

— Читай! — нетерпеливо приказала Анна Дмитриевна.

На тонком, сложенном вдвое листке бумаги, было отпечатано на пишущей машинке: «На Ваше письмо, адресованное маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову с просьбой о зачислении Вас слушателем Военно-морской медицинской академии, сообщаю, что маршал К. Е. Ворошилов принял решение удовлетворить Вашу просьбу. Вам надлежит незамедлительно по получении воинских перевозочных документов следовать в Академию, в город Ленинград. Соответствующие указания в Академию посланы. Начальник канцелярии». И подпись.

— Ребята, идите сюда! — позвала Анна Дмитриевна. — Кричите «ура». Наш Васятка будет учиться в Академии!

Занятия в школе-интернате уже закончились, но выпускные экзамены еще не начинались. Сдавать их уже не было времени. Не нашлось в школе и бланков аттестата об окончании десятилетки. Их должны были прислать позднее из Якутска. Поэтому Анна Дмитриевна дала справку об окончании средней школы и приписала в ней, что аттестат будет выслан позднее.

На попутном рыбачьем кунгасе Васятка спустился домой. Еще издалека увидел на берегу свою просторную избу, хозяйственные постройки, любимую бесстрашную лайку Дымку. А вот и Глафира в длинной бордовой юбке и сапогах склонилась с ведрами над водой. Даже частые сборки ее юбок не могли скрыть мощных бедер, а налитым красным щекам тесно под платком.

— Дочка у меня добрая, — любил смеяться отец. — В подпол не пролазит.

Собрался в дорогу быстро, попрощался с родными. Он уезжал далеко и надолго, может быть, навсегда. Мать плакала, не вытирая слез. Отец стоял молчаливый, хмурый. Он был рад за сына, но лучше бы уехал Зиновий. Не будет теперь у него помощника. А семья большая. Попробуй вырасти всех, прокорми.

Старый пароходик «Баргузин» устало пыхтел одной трубой и неторопливо шлепал по воде плицами. Впереди глухой стеной возвышались скалы, перечеркнутые наискосок пластами пород. Временами казалось, что пароход сейчас врежется в эту скалу, но каждый раз среди скал обнаруживался проход, заметный только вблизи. По берегам тянулась тайга — густая, буреломная. Даже когда проглядывало солнце, она выглядела мрачно. Погода все время была скверная — тянуло холодом, часто моросил дождь. Постоянных пассажиров, кроме старухи с пятилетней внучкой и усатого мужчины в брезентовой куртке, не было. Местные жители садились и сходили на ближайших пристанях — станках. Иногда река суживалась, скалистые берега сближались, и тогда усатый попутчик говорил, обращаясь не то к старухе, не то к Васятке: