Маша Цыганочка уселась на пороге балкона и, перебирая карты, не спускала глаз с Алексея Максимовича. Все молчали, ожидая, что скажет он. А он, покашливая, потирая руки выше локтей, прохаживался посредине комнаты и тоже молчал, кисло улыбаясь.

— Долго вы молчать будете? Что говорено было? — сурово спросил Абзац.

— А что говорено было? Что именно? — прикинулся непонимающим Пешков.

— Должен сам помнить, не маленький.

— А все-таки?..

— Что «все-таки»? Было говорено: в субботу ехать в кругосветку. С тех пор сколько суббот прошло? И все вам не время, да некогда, да денег нет. А вот у некоторых нынче последняя суббота. На той неделе некоторым учиться. Говорили вам это или нет?

— Говорили! Говорили! — отозвалось сразу несколько голосов.

— Верно… Вспомнил… Было это говорено…

— А вы что сказали?

— Я сказал, что в эту субботу непременно поедем…

— Ага, попались! — закричали ребята.

— Нельзя ехать сегодня! — заявил Пешков, несколько помолчав.

— Так вы опять отказываетесь? — вскочив с койки, сердито закричал рыжий мальчишка в бабьей кофте, подпоясанный шелковым поясом. В руках он держал связку воблы и крутил ею над своей головой.

Пешков с любопытством взглянул на него:

— Постой-ка, парень, да ведь я тебя вижу впервой…

— Ничего, Алексей Максимович… это парень стоящий, — заговорили разом мальчишки. — Это «Стенька стой улицы». Мы его пригласили. «Будь уверен, — говорим, — Алексей Максимович сегодня не обманет».

— Гм, для первого знакомства обманывать, разумеется, не следовало бы…

— Сдается! — громко прошептал кто-то.

— Верьте мне, именно сегодня я хотел исполнить свое обещание. Но сам я сегодня обманут кругом, — заговорил Пешков. — Сегодня день гонорарный. Я так и думал: зашевелятся деньжонки в кармане, и махнем с ребятами в горы. Для усиления средств пообещал редакции написать большой фельетон. Вместо большого вышел маленький. Редакцию я обманул. А маленький фельетон цензор зачеркнул. Просил выдать аванс, говорю: «Дайте хоть десять рублей вперед, мне с ребятами в горы ехать». Обещали — обманули. Пришлось мне построчного гонорара на неделю тридцать три рубля с копейками. А мне долги платить да жить до той субботы — неделю.

— Эх вы! Зачем чиновнице выкинули три пятерки? Ей бы и одной пятишницы за глаза…

— Что делать, погорячился… Назад она не отдаст…

— Ничего, проживете до той субботы. У лавочника-то, мы знаем, на книжку берете, — сказала деловито Маша Цыганочка.

Напоминание о лавочнике опечалило Пешкова.

— Лавочнику я тоже клятвенно обещал сегодня выплатить хоть часть. Не заплачу — он мне больше в долг не поверит.

— Поверит… Обязательно поверит.

— Значит, вы мне лавочника обмануть велите.

— Эка дело — лавочника! Да вы же сами говорили: он сок из нас всех пьет.

— Обманите лавочника! — в один голос решили мальчишки.

— Сколько на вас долгу-то? — справилась Маша Цыганочка.

— Без малого полета.

— Ему расчет кредит продлить, а то и все за вами пропадет. Перейдете в другую лавочку. А с вас чего взять: палка да шляпа, — рассудительно заключила девочка.

Пешков «освежил кровообращение в голове» при помощи безымянного пальца правой руки — так он называл это движение, которое передается в просторечии словами «почесал в затылке».

— Лавочника обмануть боится! А народ обманывать не боится! — насмешливо кинула Маша. — А кто народ обманывает? Сами вы нам говорили: цари!

Пешков обратился ко мне:

— Преподобный, что ты на это скажешь?

Я присоединил свое молчание к безмолвию разгневанного народа. Пешков тряхнул головой:

— Я отчаянный человек, товарищи. Кругом сегодня обман, пускай и я буду обманщиком. Категорически и бесповоротно отказываюсь от исполнения своих обещаний, в том числе и вам.

— Ах! — возмущенно выдохнула Маша. Все поникли.

— Вы подумайте маленько, — сказал, нарушая печальное молчание, «Стенька с той улицы». — Ведь мы тоже издержались. Вот взять меня к примеру: я у торговки десяток воблы купил. Хорошая закуска! — Стенька потряхивал связкой воблы. — Двугривенный отдал.

— А где двугривенный взял? — спросил Пешков.

— Мамка дала, послала на заварку чаю купить…

— Ну вот, стало быть, ты мать обманул.

— Зачем это? Мать нельзя обманывать. У меня свой обманный двугривенный был, я его в орлянку выиграл. Торговка все сомневалась: «Десяток воблы… Да есть ли у тебя, мальчик, столько денег?» — «Во, — говорю, — настоящий». Повертела она двугривенный в руках, хотела его спрятать. «Ишь ты, — говорю, — хитрая какая… Давай мои деньги сюда!» Она отдала. «Сначала, — говорю, — товар подай, а потом деньги. Всегда так делают!» — «Да ты убежишь!» — «А ты меня за ворот держи, пока я деньги не отдам». Она и согласилась. Одной рукой мне воблу подает, а другой за ворот держит. Я руку в карман, сразу нащупал обманный двугряш: он как намыленный. Сунул ей. Она меня отпустила. Я с воблой бегом. А она сразу все поняла: «Ах-ах! Полицейский! Полицейский! Держи его!» Да где тут!

— Стало быть, ты торговку тоже обманул. Вот я и говорю: сегодня кругом обман! — промолвил Пешков.

— Слушайте, мальчики, — вставила Маша Цыганочка. — Он опять свое: торговку ему жалко.

Пешков пропустил мимо ушей это колкое замечание и спросил:

— Ну, а мать-то велит тебе с нами ехать?

— Она мне еще гривенник дала, — ответил Стенька. — Вот! Гривенник-то, может, раз в жизни дала, а вы…

Стенька вдруг плюхнулся на пол, хлопнул оземь связкой воблы и заплакал. Громко заплакала и Маша Цыганочка. Мне показалось, что Маша плачет притворно. Мальчишки вздыхали и сопели. Стенька вдруг вскочил и сунул в руку Пешкова гривенник:

— Нате вот, возьмите! Лавочнику, что ли, отдадите?..

Выходка Стеньки была последней каплей, переполнившей чашу наших испытаний.

Алексей Максимович улыбнулся, попробовал гривенник меж пальцами:

— Этот хороший! Видно, придется ехать…

— Ехать! — хором завопили мальчишки. Пешков отвел меня в угол посоветоваться: надо было

составить смету, подсчитать нашу наличность. Нам предстояло нанять две лодки — это десять рублей. За две подводы мужикам в Переволоке — перевезти лодки из Усы в Волгу — тоже две пятерки. Итого двадцать рублей. А у Алексея Максимовича после уплаты за мою квартиру осталось 18 рублей 35 копеек, у меня в кармане было полтора рубля да Стенькин гривенник — всего 19 рублей 95 копеек. Дефицит ясен: не хватает пятачка. Рыбы-то мы на уху наловим! Но ведь нужно купить хлеба, сахару и чаю.

Ребята, видя, что у нас разговор серьезный, не мешали нам, тихо разговаривая между собой. Маша Цыганочка поняла наши затруднения и, обходя мальчишек, что-то нашептывала каждому, а потом подошла к нам с протянутой рукой:

— Вот это с нашей стороны.

На ладони у нее лежало несколько меди и серебра. Алексей Максимович поблагодарил и пересчитал деньги. Маша Цыганочка скромно отошла на свое место. У нас прибавилось еще 75 копеек. Все-таки ехать нам было не с чем. Ребята терпеливо ждали конца нашего совещания.

— Блестящая идея! — хлопнул я себя по лбу. — Попробуем, Алексей, их надуть.

— Боюсь, что это у нас не выйдет.

— Слушай…

Я пересказал тихонько Пешкову то, что придумал. Просветлев лицом, Алексей Максимович кивнул головой, видимо соглашаясь, и обратился к ребятам:

— Ну, довольно баловаться! Едем, ребята. Только ют…

Пешков подошел к открытой двери на балкон, посмотрел на небо и свистнул:

— Беда, ребята… Чувствую, погода испортится. Быть ненастью. Уж вы мне поверьте.