С.К. Каширин,

начальник штаба Военно-национального движения им. генералиссимуса А.В. Суворова

ЛИЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ГЕНЕРАЛЕ ВЛАСОВЕ

2 августа 1946 года по приговору московского суда был казнен генерал Власов и его ближайшие помощники. Очередная трагедия российского народа. Трагедия, по своим размерам уступающая трагедии гибели Белого движения, но по своему историческому значению она, вероятно, займет одно из первых мест в истории русской революции и в борьбе против советской власти. Русское освободительное движение и генерал Власов ждут еще своего беспристрастного историка, ибо все, что было написано до сих пор, было написано главным образом его злейшими врагами, которые искажали не только историческую правду, размеры и цели, но, что намного хуже, — саму истину, то есть идею этого великого и многострадального движения

Искажение это, доходя до границ преступления, вылилось в конце концов в очень модный лозунг нашего времени, то есть времени «военных преступников», в неистовый крик: «Распни их!» И распяли. Культурный Запад, который так кичится превосходством своей цивилизации над нашей русской, византийско-восточной, эти представители западно-христианской культуры, всевозможных демократических свобод и прав человека, считающие всю нашу тысячелетнюю историю проявлением одного только варварства — от великих князей, царей, императоров до последнего революционного периода, — действительно показали нам и всему миру, что называется гуманностью, священным правом убежища, демократической свободой слова, мнения и выбора места жительства.

Генерал Власов и десятки тысяч его офицеров и солдат были выданы в руки его противников, и он вместе с ними пошел по тернистому пути к Голгофе революции. Крови генерала Власова, его офицеров и солдат, а также всех ужасов лагерей Платг-линга и других² Россия, какой бы она ни была, никогда забыть не сможет. Забыть не имеет права, ибо иначе мы недостойны быть великим и державным народом.

Другая часть, значительно меньшая, пытающаяся писать историю движения генерала Власова — это оставшиеся в живых и чудом спасшиеся его сослуживцы или яростные поклонники его идеи. Понятно, что после всего пережитого они не могут во всем прошлом разбираться объективно даже тогда, когда хотят это сделать честно. А потому все их повествование является субъективным восхвалением всего того, что было, и часто даже того, чего не было, а им только казалось, что так должно быть. Это, вернее всего, вопль измученных душ: «Неправда, неправда! Мы не изменники, а русские патриоты! Нас не поняли. Ни нашей идеологии, ни наших целей, ни нашей тактики. А главное — не поняли, почему мы шли вместе с немцами».

Этот крик вырывается, главным образом, из груди молодежи, ибо старые вожаки почти все расстреляны, а новые, пришедшие к власовцам теперь, во время войны, ничего с ними общего не имели — ни в каком из освободительных движений никакого участия не принимали.

Тыловые герои, пытающиеся теперь строить свое материальное благополучие на светлой памяти власовских героев!

Поневоле хочется задать вопрос: где были вы раньше и что вы делали, когда мы дрались и работали?

А молодежи, жертвенной, высокопатриотической русской молодежи надо сказать: «Голову выше и тверже шаг! Вы не преступники, а герои. Вы — славные потомки тех, которые в течение тысячи лет построили величайшую империю мира. Потомки — наследники не европейской, а нашей, чисто русской культуры со всеми ее гениями в деле государственного строительства, безропотной верности и воинской доблести. Потомки тех, чья литература, музыка, живопись и театр прошли торжественным маршем через все страны мира». Нам учиться не у кого и нечему.

Голову выше, власовцы! Ваш час еще не пришел, но он уже грядет. Это так же верно, как и то, что после каждой ночи восходит солнце и наступает рассвет.

Солнце русской правды взойдет, и вы, молодежь, а не кто иной, будете первыми вестниками этого грядущего свежего утра. Вы — это утро русской весны, а потому, верные заветам нашего великого Суворова — вперед! Вперед и только вперед! Вы — русские, и с вами Бог!

Я не собираюсь писать историю Русского освободительного движения. Во-первых, в маленьком «Суворовце» нет для этого достаточно места, а, во-вторых, у меня под рукой не имеется исчерпывающего материала. Я хочу только набросать несколько штрихов из характеристики самого генерала Власова и его мыслей, так сильно влиявших на руководимое им движение. Хочу рассказать совершенно объективно о наших встречах и о наших разговорах. Льщу себя надеждой, что это небольшое повествование поможет будущему историку лучше разобраться в личности генерала и идеи РОА.

Станет, быть может, ясно, почему я, идя с ним, так сказать, параллельно, стремясь к одной и той же цели и действуя в одно и то же время и в одной и той же обстановке, не соединился с ним, а пошел отдельно, своей собственной дорогой.

Наши дороги привели генерала Власова к назначению 11 февраля 1945 года Главнокомандующим вооруженными силами РОА, а меня — к назначению 22 февраля 1945 года на должность командующего 1-й Русской национальной армией. Вверенная мне армия ничем не была связана с генералом Власовым ни в политическом, ни в оперативном отношении. Первая русская национальная армия входила в состав немецкого вермахта и подчинялась непосредственно немецкой Главной квартире. Я не был ни поклонником, ни сотрудником, ни подчиненным покойного генерала. Больше этого — я не разделял ни его политической идеологии, ни его, если можно так выразиться, оперативного плана. Мы виделись всего четыре раза, из которых только два раза, вернее две ночи, чрезвычайно сердечно поговорили. И нас связала та невидимая нить взаимного доверия и уважения, которая при благоприятных условиях и времени могла бы перейти в так называемую политическую дружбу. Кроме того, я знаю закулисную сторону политического рождения генерала Власова, когда он из героя Советского Союза, пройдя через проволоку лагеря военнопленных, пришел к славе нового жертвенного служения той же многострадальной родине. По многим причинам я предпочитаю пока умолчать и не рассказывать всех деталей техники зарождения РОА и выхода генерала Власова на свободу. Пока этого не нужно. Официальная биография генерала Власова и история РОА хорошо известны, и об этом, как уже сказано, я не собираюсь писать, но думаю, что, рассказывая объективно о наших встречах и разговорах, я тем самым помогу истории осветить беспристрастно внутреннюю сторону личности генерала Власова.

Первый раз я встретился с генералом Власовым по поручению немецкой Главной квартиры (ОКН) и мы поговорили около двух часов. Разговор, как принято говорить, совершенно не клеился. Власов — он был тогда в форме советского генерала и, если память мне не изменяет, в лампасах, но без погон. Я же — в форме немецкого полковника. Власов говорил со мной с тем хорошо укрытым недоверием, с каким привыкли говорить «подсоветские» люди, прошедшие полную школу революционного коммунизма. Старался больше слушать, чем высказывать свое собственное мнение. В моей манере говорить, как он мне потом сказал, была сдержанность и обдуманность каждого слова, воспитанная суровой дисциплиной германского Генерального штаба. Я приехал слушать Власова, а не говорить сам. Он же не хотел говорить, а только слушал, а потому, как я уже сказал, в течение нашего первого двухчасового свидания мы так и не смогли найти общего языка. Власов сухо, очень сухо относился к возможности говорить с кем-нибудь, кто носил германскую форму и, конечно, с особенным подозрением, если носящий эту форму был по происхождению русским.

У генерала Власова во всем еще сказывалась привычка на многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев, как на исторических врагов России. Мне чрезвычайно трудно было перейти Рубикон не столько русско-немецкий, сколько бело-красный. Мысль, что я говорю с крупным советским генералом, в молодости воевавшим против нас, белых, сыгравшим большую или меньшую роль в причине нашего великого исхода и 22-летний эмиграции, а потом долго и успешно строившим Советскую армию, — мысль эта камнем стояла поперек горла, и мне было очень трудно взять себя в руки и скользить по той объективной политической плоскости, по которой мне было приказано. Мы оба пробовали и хотели, но нам это ни в какой мере не удалось. Мы расстались еще суше, чем встретились, и несколько месяцев об этом свидании не думали, тем более что носило оно исключительно секретный и военный характер. Власов, прощаясь со мной очень вежливо, думал: что же, в конце концов, хотел от него узнать этот полковник и где же кончается его германский мундир и начинается русское сердце? А я унес с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешенную проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа и где же начинается его русская душа?