До счастья осиротевших детей немножко остывший Сеня Вол решил сам себе прогуляться по городу, чтоб просто без дел дышать воздухом Сеню остановил патруль и потребовал показать документов. Законопослушный Вол вытяг из кармана такую жменю бумаг, что у патруля разбежались глаза — которую из них раньше читать по складам. Может быть поэтому патруль решил проверить на какое счастье богаты карманы Вола. Так Сеня сам привык шемонатьпо чужим кишенямеще чаще этого патруля, но над собой такого насилия терпел с трудом. Тем более, что все власти поголовно орали за серьезные последствия тем, у кого при себе найдут хотя бы один ствол. Так за один шпаерна кармане Вола нет и речи. Сеня благоразумно не стал ждать, пока патруль без постановления прокуратуры завалится до него за пазуху и тут же схватится за трехлинейные винтовки. Исключительно для самообороны он приступил до защиты своей чести, достоинства и личного имущества. Патруль тоже умел стрелять стоя, лежа и с колена. Но палить прямо через карманы, как Вол, красногвардейцев никто не учил. Тем более, что из винтовки стрелять через собственный карман не очень удобно. Потом Вол побежал через надежно лежащий патруль в сторону Молдаванки с донельзя дырявыми карманами, которые местами даже дымились, и за то, чтобы спрятать в них зажатые в руках револьверы, нельзя было даже думать. При таком спортивном виде Вол сумел добежать до Торговой улицы, где по поводу отсутствия патронов его повязал патруль за незаконное ношение оружия и потарабанил прямо у тюрьму.

Вол еще не успел поздороваться с половиной местного населения, как до тюрьмы стали сбегаться подводы, пролетки, телеги. Больше того, до этого заведения подъехал личный автомобиль Михаила Винницкого, за которым бандюги волокли орудия и прочий скарб, на который были так богаты оккупанты и интервенты.

Следом за Молдаванкой до тюрьмы с другой стороны ограниченным контингентом прирысачили чекисты. Начальник тюрьмы, кинув глаз за окно через крупную клетку, сходу понял: если Молдаванка начнет нервничать, он останется безработным. Поэтому через несколько минут безобидный гражданин Вол сидел прямо у его кабинете и улыбался на незнакомый волосатый портрет со стенки.

Мотя Городенко поправил канотье над своим шикарным регланом, вытащил из карманов три гранаты, два нагана, один шабер и бережно положил на заднее сидение авто Винницкого. А потом прицепил до швайкиместами белый платок, поднял его над ушами и потопал на парламентские переговоры.

— Или вы выпустите до нас Вола, или Молдаванка проявит характер, — шваркнул ноту чекистам Мотя. — Тогда от этого шикарного здания останутся только устные мемуары.

— Ошибка вышла, товарищ, — ответили мудрые чекисты, — перегиб, так сказать. Нам бы встретиться с товарищем Винницким.

— Король сам привык командовать требованиями, — отрезал Мотя. — Но если хотите, я передам Мише этих просьб.

Когда Мотя зашел до кабинета начальника тюрьмы, то сходу усек Вола в шикарном кресле с гаваной между зубов. Хозяин кабинета разливал коньяк «Три журавля» в граненые стаканы.

— Пошли до хаты, Сеня, — тихо сказал Городенко.

— Подождите, Мотя, сейчас я ему дорасскажу нашу последнюю хохму, — попросил Вол.

Когда пять тысяч налетчиков со своим скарбом вернулись на Молдаванку, Мотя привел Вола с дырявыми карманами до Винницкого за руку. Вол чересчур смущался своего неприличного вида и поведения среди улицы.

— Сеня, я вами очень недовольный, — сказал король, — Зачем устраивать такой дешевый шухер и отрывать людей от дел, Сеня? Сколько можно вас воспитывать, вы же взрослый мальчик.

Сеня Вол сильно переживал этих слов и, потупившись, рассматривал на пол с понтом впервые в жизни увидел под ногами Миши чего-то нового.

— Миша, с вами хочут увидеться чекисты, — пришел на выручку кореша Городенко.

— Интересно, — сказал сам себе Винницкий, ощупывая золотой талисман — Я-таки могу иметь эту встречу, как вы считаете, Вол?

— Может они хотят совместный гешефт? — кончил делать на себе переживания тут же оживившийся Сеня.

— Нехай сперва отдадут нашу типографию, — начал опять жмотиться по добру хозяйственный Мотя Городенко.

Чекисты пришли до Винницкого, сверкая улыбками и пуговицами. От имени советской власти в переговоры с Молдаванкой вступил чекист Левка Черноморский, который до этого трудился исполнителем сатирических куплетов на Ланжероне.

— Миша, это же беспредел, когда люди из-за ваших босяков не могут выйти на улицу, — начало петь королю это олицетворение ума, чести и совести своей эпохи.

Винницкий посмотрел на сапоги чекистов, густо смазанные конфискованным дегтем, щелкнул по лацкану своего белоснежного смокинга и заметил:

— Мальчики, вы приканали до занятого человека. Говорите напрямки чего вам надо, вывезти контрабандно революцию у Грецию или имеете предложить немножко боезапаса?

— Миша, — важно сказал чекист Левка со своей козлячей бородой под наркома Дзержинского, — перестаньте этих глупостей. Можно подумать, вы нуждаетесь в боезапасе. Мы просто хочим сделать концерт, чтобы немножко заработать для детей.

— Так об чем речь, — серьезно ответил Винницкий, — дети — это святое. Хотя бы потому, что их нет у меня. И слава Богу. Иметь детей в этой стране может быть страшным даже для короля. На когда назначена ваша увертюра?

— Концерт через три дня. Вы нас понимаете, Миша?

— Я вас понимаю. Но кто бы понял мене. Значит, через три дня у наших мальчиков будет маленький выходной день. Слово короля.

— Тут такое дело, Миша, — замялся чекист Левка, — ваши мальчики — это хорошо. И даже лучше, чем вы имели предложить. Но в городе сейчас творится такое, что понять мозгом вообще невозможно. Каждый, кому не лень, считает своим долгом сбегать на грабеж. Как с такими людями делать мировую революцию? И кто, кроме вас, Миша, поможет этим маленьким бандита… то есть детям, нашему светлому будущему?

— Ловите ушами моих слов, чекист Черноморский. Наши мальчики-таки не будут отдыхать, они возьмут под охрану город. И причем задаром. Так что нехай ваша контора сделает на себе усталый вид в день бенефиса. Пишите свои афиши крупным почерком. И чтоб на каждом углу одесситы могли прочитать своими собственными глазами: лично Михаил Винницкий гарантирует тишину и покой даже на Ближних Мельницах, не говоря за центр, от начала спектакля до двенадцати при двух нулях.

Одесса поверила обещаниям короля Молдаванки и выползла на свежий воздух. Даже те, кто не пошел до этого концерта, сами по себе гуляли улицами и никто их не разу не раздел. Город патрулировали налетчики с таким знанием дела, какое ни снилось ни одной власти, чтобы, не дай Бог, какой-то случайный фраерский гоп-стопне ударил по слову Винницкого. Зато когда уцелевшие городские бимбарыобъявили полночь, ребята Винницкого перестали охранять все подряд, сняли с себя вид патрулей и приступили до своих прямых обязанностей. И хотя они непогано разжились, никто не мог сказать, что в день концерта по заказу чекистов среди города пропало даже кислое яблоко. Зато с первых минут следующего дня Одесса вновь зажила по всей полнокровной программе революционного времени.

В один из редких пасмурных дней до короля вдерся лично мосье Павловский с таким понтом, что Винницкий сразу почувствовал — в городе произошли громкие события. Если б события случились потише, Павловский прислал бы до Вола приказчика, а не пригнал на собственных ногах до короля. Винницкий понял за серьезность обстановки и отставил в сторону фужер с водкой.

— Вол, поцелуй мине у зад, — орал Павловский, напирая животом до Сенькиной селезенки и тараня его сквозь открытые двери, — тоже мине вышибала Грабовский с кафе Фанкони.

Хотя Сеня Вол старался удержаться на месте, он ехал по полу впереди живота Павловского прямо до стола с фаршированной рыбой.

— Я тебье дам «подождите», — грозно махал в разные стороны Павловский своим шнобелемна морде длиннее живота под жилетом, — это ты кому-то рога мочи, а мине ты пацан-легковес.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: