— Солнце пошло на закат. Скоро спадёт жара.

— И что будет? — лениво поинтересовался Чернов.

Напускной ленью, дурацким цинизмом, наглостью даже — всем этим он гнал от себя, давил страшненькую вообще-то мыслишку, которая как оформилась в башке, так её и не покидала: он здесь надолго, пути назад нет. То есть, может, и есть, обязательно где-то есть, но искать его — жизни не хватит. Как там в Книге Пути: «Никогда не сворачивай со своего пути…» Ну, во-первых, его ли, Чернова, этот путь, на который он попал отнюдь не по собственному желанию? А во-вторых, куда он приведёт, если не сворачивать, вернее — не поворачивать вспять?..

Как ни хорохорился, а страшно было.

И Кармель, не ответив на вопрос, вдруг сказал — тихо и проникновенно:

— Тебе сейчас плохо. Страшно. Так и должно быть, Бегун.

Ах, это каким-то Сущим данное Знание! Или со строчной буквы: знание людей! И ведь опять попал в точку, Хранитель грёбаный…

— Что должно? — И не хотел, а прорвалась грубость. Но Кармель не обратил внимания.

— Ты не помнишь тех Путей, которые были у тебя до сего дня. Это мучает тебя. Именно это, хотя ты сам не осознаёшь — что. Но ты и не можешь их помнить. Так сказано в Книге Пути.

— Что сказано?

— «И только у Бегуна не один путь, а много всяких, и много ему придётся узнать, но он никогда не будет помнить пройдённого, но всегда станет ждать пути впередилежащего и готовиться к нему как к единственному, то есть первому и последнему. Такова судьба Бегуна, пока эта судьба — его».

— И что эта белиберда означает?

— Это Книга, — обиженно сказал Кармель: всё-таки достал его Чернов. — Книга права во всём. Никогда не было такого, чтобы Книга ошиблась. Проверено. Она существует всегда — столько, сколько существует наш народ, и пока она с нами — мы будем жить. И правильно жить.

— Возможно, — не стал спорить Чернов. Его вдруг заинтересовало другое. — Выходит, в этой Книге написано и про меня?

— Я же говорил тебе ранее. Ты привёл наш народ в этот мир. Ты видел в Храме святую доску с твоим изображением, — Да, это я помню: ты говорил, я видел. Но извини: не могу вспомнить, как я кого-то куда-то приводил… — сказал раздражённо и осёкся: только что цитата прозвучала — про Бегуна, который не помнит ни хрена, пардон за дурацкую рифму. Надо быть повнимательней. Беспамятный — да, это, как видим, по Книге. Но не бестолковый же!.. — Но я и не могу помнить, так утверждает Книга, верно, Хранитель?

— Совершенно верно, Бегун.

— Ты ещё говорил — там, в Храме, — что я опять встал на Путь, раз я здесь…

— Как и положено судьбой, Бегун.

— Но как я поведу ваш народ в новый мир, если я не могу вспомнить, откуда вывел вас в прошлый раз? И, к слову, зачем вывел…

— Книга, Бегун. Там описан твой путь — тот, который стал нашим.

— Дай мне её. Я должен прочесть…

— Никто не может коснуться Книги, кроме Хранителя. Но ты прав: ты должен знать свой предыдущий Путь, чтобы не ошибиться в последующем. Я расскажу тебе… Ещё вина? Рассказ будет долгим…

— Наливай, Хранитель. Говоришь, солнце заходит, жара спадает… Давай пойдём на воздух. Я видел: у тебя на крыше есть где прилечь и предаться долгому рассказу.

Чернов произнёс это и усмехнулся про себя: перенимаешь разговорную манеру собеседника, стайер. А впрочем, местная языковая арамейско-еврейская смесь с неведомо откуда взявшимися — вот ещё загадка! — вкраплениями баскских слов и оборотов вполне располагала к этой манере.

Вместо ответа Кармель встал, подошёл к входу и поманил к себе Чернова. Тот легко, словно и не грузило желудок мясо с вином, оказался рядом с хозяином, выглянул на улицу сквозь отодвинутую занавесь. Увиденное ошарашило. Улица — узкая, кривая, пыльная — была полна народом — как давеча, когда вбегал в городок. Мужчины, женщины, дети стояли, сидели, прислонившись к стенам домов, и не отрываясь смотрели на вход в дом Кармеля. Молчали. Чернов отшатнулся: ему показалось, что десятки глаз просто протыкают его насквозь.

— Что это они? — спросил он.

— Ждут, — кратко ответил Кармель.

— Чего?

— Решения.

— Какого решения?

— Твоего. Когда ты начнёшь.

— Что начну? — Чернов сам не услышал, что почти кричит.

А Кармель отвечал, как начал — тихо и с почтением:

— Искать Путь.

— Я должен его искать? Уже?!

— Конечно. Он даётся не сразу. В прошлый раз ты искал его сорок восходов и сорок закатов.

Высоко! Сорок дней и сорок ночей, если по-простому… Любимая Библией цифра — сорок. Всё-таки Земля в любой точке пространства-времени одинакова! «Там» — Библия, Книга Книг. «Здесь» — какая-то Книга Пути… Или это Чернову так повезло — провалиться в мир, столь похожий на его, только отнесённый во времени назад на добрую тысячу лет? Или это не везение московского бездельника, а судьба Бегуна — выбирать некий загадочный Путь, который возможно и необходимо преодолеть?..

— Да, Кармель, ты прав, под столькими взглядами спокойно не побеседуешь. Убедил… — Чернов вернулся к столу, залпом выпил вино из чашки. Сел на табурет. — Начинай рассказ, Хранитель. Раньше начнёшь ты — раньше начну я. Откуда фраза? Не из Книги ли Пути?.. Ладно, не обижайся, шучу… Поехали.

И Кармель послушно сел напротив, отодвинул от себя вино — мешает оно ему, что ли? И начал:

— Это случилось двенадцать поколений назад…

Он, невольно или специально, посмотрел в низкое оконце — вырубленное в стене или выложенное в ней, а в оконце только небо и видать, выцветшее, как стираные-перестираные джинсы.

Чернов воспользовался паузой, прикинул: двенадцать поколений это сколько? Здесь обзаводятся детьми рано, лет в двадцать уже, значит, двенадцать на двадцать да ещё прикид на всякий пожарный… Ого! Лет под триста тому «это случилось», давненько. Только что «это»?

Хранившееся где-то в подвале вино здесь, наверху, теплело в кувшине и чашке молниеносно. Но вкуса не теряло.

Ты прямо идол каменный, то ли огорчалась, то ли восхищалась ушедшая в века (теперь уж точно так!) жена, тебе всё по фигу, случись сейчас землетрясение, извержение, цунами, метеорит брякнется, а ты так и будешь сидеть себе и пиво тянуть… А что делать, вроде бы полемизировал тогда с женой Чернов, а на самом деле сидел себе, молчал и тянул пиво, а что зря трепыхаться, коли ничего изменить нельзя?.. Сейчас он тянул тепловатое красное вино и всё-таки удивлялся: вот он в другом времени и явно в другом мире, вот произошло, наконец, обещанное женой землетрясение, или извержение, или метеорит упал и всё к хренам изменил в черновском мире, а он, Чернов, прямо идол каменный. Удивлялся так и сам себя успокаивал: а что зря трепыхаться?.. Но отмечал машинально: раз успокаивает себя — значит волнуется, значит не всё потеряно, дорогая жена, не идол я, а человек, и у меня свои пределы покоя имеются. На исходе они, ох, на исходе…

— Я сказал тебе о том, что есть у моего народа роды — род Хранителей, род древоделов, род землепашцев… Много разных… А ещё был род Царей…

— Был? — подал реплику Чернов.

— Для нас здесь — был, — с явной горечью подтвердил Кармель. — Вот уже двенадцать поколений мы живём без единого представителя этого великого рода…

— Вымерли всё, что ли?

— Верю в Сущего: не может Он допустить такого.

— Так куда ж они подевались, Цари ваши?

— Ты увёл нас от них.

Как выражалась семилетняя соседская девочка — издалека, из Сокольников, — «а жизнь всё кручее и кручее».

— Двенадцать поколений назад?

— Именно.

— Ах да, я же — Бегун, бессмертный! Я же существую в единственном экземпляре во все времена… А зачем я увёл вас от ваших Царей?

— От Царя. Он всегда один, пока не умрёт и его не сменит законный наследник… Сейчас там сменилось, наверно, пять или даже шесть Царей. А может, и больше: вряд ли великий Арам сам справлялся с волшебными чудовищами, их пришло слишком много даже для могучей царской силы.

Не к месту вспомнился дурной анекдот про туристов в тайге, которые выясняли у прохожего старца причину ужасной вони в округе. Тот, из анекдота, тоже, как и Кармель, начал объяснения с древних волшебных чудовищ, а завершил весьма прозаично… Хотя почему не к месту? Очень даже к месту: Чернову хотелось прозаичности.