И тогда пришло решение — как и должно было прийти.

— Принимай нового ученика, Иешуа. Он пойдет с нами. До конца. Имя его Йоханан, ты знаешь, оно все то же. Только — не Предтеча, тот, к великому несчастью, погиб. А этого назовем Богословом. Йоханан Богослов — звучит?..

— Звучит, — согласился Иешуа. — А Йоханан согласится идти с нами?

Боже ж ты мой, восхитился Петр, он спрашивает у меня, потому что ему неловко спросить у самого Иоанна: пойдет ли он позади — не только на словах, как утверждал во время посвящения Иешуа январской водой Ярдена, а на деле, — в реальности, жизни? Сказать — куда легче, чем сделать. Тем более тому Иоанну, Предтече, Крестителю, которого впервые узнал Иисус и которого много лет знал Петр.

Но ответил Иоанн — другой, который шесть дней ждал Петра в подземелья Иродового дворца:

— Я пойду с тобой до конца. — И повернулся к Петру: — А ты знаешь конец, Кифа? Каким он будет?

— Понятия не имею, — засмеялся Петр.

И в данный конкретный момент он был абсолютно искренен в своих словах, но в то же время знал точно, что впереди у них — огромное множество конкретных моментов и каждый будет корректировать конец или, точнее, финал этой долгой истории. Хотя он все равно получится таким, каким должен получиться.

Шли в Капернаум — по новой иерархии. Впереди — Иешуа, чуть сзади — Петр и Иоанн, самые близкие ученики Мессии, если верить евангелистам.

Иоанн спросил Петра — непривычно робко, будто и не надеясь на ответ, который только что не получил:

— Не обманывай меня, Кифа. Ты знал, как будет сегодня. И знаешь, как будет дальше. Так?

И Петр ответил — серьезно и максимально честно:

— Я знаю, как должно быть. А как будет — знает только Бог. Иоанн помолчал, осмысливая услышанное. Спросил снова:

— Ты когда-нибудь расскажешь мне, как должно быть? Петр молчал. Иоанн не переспрашивал. Так, в тишине, дошли до Капернаума, до дома Филиппа. И тут Петр решился:

— Когда-нибудь расскажу, Йоханан. И очень надеюсь, что ты сумеешь все понять. Только не торопи меня…

В конце концов, что он терял, давая обещание? Ничего ровным счетом. Ему очень нужен был в проекте — а дальше больше! — помощник, соратник, единомышленник. Техники — не в счет, они — вне действия, а внутри действия только он, Петр, и никого рядом. Трудно? Не то слово. Как говорится: знал бы соломки подстелил бы… А Иоанн?.. Если он и вправду — другой, не яростный и бескомпромиссный вчерашний Предтеча, а спокойный и мудрый сегодняшний Богослов, то почему бы и нет? Лучшей кандидатуры Петр и не желал…

Как там в вечной, столетья не умирающей книге Владимира Ивановича Даля?.. Поживем — увидим. Время покажет. Что хорошо, то не скоро. Этой песни — конца нет…

Доморощенная гвардия Иешуавступила в Иершалаим в середине марта, или по-местному в самом конце месяца Адар. Город не сопротивлялся, напротив, встретил Машиаха с соратниками гостеприимно: тихой и ясной погодой, призывными криками торговцев, навязчивым людским гамом — непременным атрибутом столицы, и теплом нагретого весенним солнцем камня мостовых.

Теперь их было девять: Иешуа, Петр, Иоанн, с измененными Мастером чертами лица — легко измененными, почти неуловимо, а все ж никто в нем не должен распознать Крестителя, он теперь просто ученик; Андрей, который согласно Истории окажется через много лет Первозванным, рыбаки Фома и Иаков, бывший зилот Иуда, Левий-мытарь, и совсем молодой паренек из Каны по имени Натаниэль или просто Натан. Ему Иешуа вылечил ногу, неправильно сросшуюся после травмы: парень до встречи с Машиахом сильно и уродливо хромал. Выпрямившаяся на глазах у изумленного народа кость заставила Петра в очередной раз мысленно, — а, точнее уже, бессмысленно! — воззвать к небу: о Боги! Что же еще сможет эта матрица? Под Богами, очевидно, подразумевался шеф Службы Времени Дэнис, знавший про матрицу нечто, не положенное никому. Или тоже ни хрена не знавший и поэтому все затемнивший донельзя… Определение «бессмысленно» для Петра — не случайно. К собственному опасению — а, скорее, даже к некоему подспудному страху, — он давно понял, что глупо удивляться все новым и новым проявлениям матрицы в действиях Иешуа, надо просто быть всегда готовым к ним — любым! Как говорили древние, кстати, может, и недалекие современники сотоварищей Петра: «Nil admirari!» — «Ничему не удивляться!»…

Да, о Натане. После чуда, происшедшего с ногой, Натан сам попросился в ученики к Иешуа, а тот не отказал.

Они пришли в Иершалаимпо дороге, тысячи раз исхоженной галилеянами, вытекавшей узкими ручейками из городишек и деревушек северной приозерной земли, ручейками, сливавшимися в итоге в одну реку-дорогу, долгую, упиравшуюся в северные, естественно, городские ворота, по мере приближения к городу обраставшую все большим количеством хижин, лачуг и прочих сооружений, в которых шла жизнь абсолютно такая же, как и внутри городских стен. Но эти места не считались городом. В лучшем случае — пригород. Здесь жили те, кому в городе по тем или иным причинам жить было нельзя — чистильщики одежды со своими зловонными чанами, пожароопасные кузнецы, скотники, державшие в обширных загонах овец для жертвоприношений… Еще здесь обреталось немало тех, кто не хотел бы часто попадаться на глаза представителям закона — римской претории уследить бы за порядком в городе, а уж до трущоб руки точно не скоро дойдут.

Петр с интересом наблюдал за реакцией Натана и Яакова — из всех только они посещали Иерусалим впервые. Громада стены, опоясывающей город, величие башен, многоязыкая разноголосица — все это ошеломило их до крайности. Они вертели головами, то и дело останавливались, терялись в толпе, нагоняя, отставали опять. Классический, хотя и хамоватый, термин — деревня…

Интересный момент: у сопровождающих Машиаха людей, простых, в общем-то от сохи ребят, не было ни грамма напыщенности и высокомерия от осознания того, что они — свита. История знает множество примеров, когда члены свиты были куда пафоснее своего хозяина. Вернее: обратных примеров почти нет, Петр, во всяком случае, не вспомнил. Свита делает вождя. Свита играет короля… Затертые до дыр поговорки. Но всегда работающие. Даже если король — гол. Даже если никакого короля — нет. Свита — самодостаточна. А эти — непосредственны, как дети: охают, удивляясь, кричат, теребят друг друга за одежду — смотри, смотри! Казалось бы малообразованный крестьянин или рыбак должен моментально вздернуть нос: как же, я нахожусь среди избранных! Я приближен к Великому Чудотворцу, которого знает каждый в Галилее. А теперь еще и в Иершалаим пришли — а ну, скорей любите нас! Ничего подобного. Не ведающие, что за фрукт — слава, ученики Иешуа являют мудрость, которая должна быть присуща людям, уже прошедшим непростое испытание славой. И кстати, что редко, вышедшим из него без потерь. Хотя и сам Иешуа не очень похож на требующего великих почестей — идет себе простой, скромно одетый человек, каких здесь многие тысячи, а вокруг — друзья. Просто друзья. Или все же иначе, нереалистичнее — пока друзья… Но Мастер явно ощущал присутствующую у этих «друзей» скрытую гордость, похожую на ту, что испытывает солдат-новобранец, которого только что зачислили в элитное подразделение. Для него слово «счесть» далеко не пустой звук, и он готов за эту честь голову сложить, если понадобится.

Эх, хорошо бы, не понадобилось… Но охрана у Иешуа подобралась неплохая.

Петр предполагал, что ему и всем остальным ученикам придется исполнять некие охранные функции. По крайней мере во время визита в Иерусалим. Уж больно воинственно был настроен Иешуа. Всю дорогу теоретизировал на тему, как, в принципе, можно захватить город небольшим отрядом воинов, кому, как и где располагаться, какие объекты занимать в первую очередь. С Иудой они быстро нашли общий язык на этой почве. Оно и понятно — зилоты в своих кругах частенько ведут такие беседы. Но все, конечно, понимают, что занять город — не штука: если нет никаких праздников, количество легионеров там минимально. А вот удержать захваченное — это уже нереально: за пару дней к городу подтянется огромное войско римских солдат. А они свое дело знают — им города брать не впервой. Так что зилотам оставалось лишь горестно вздыхать, понимая, что многотысячную армию бесстрашных бойцов собрать не удастся. Да и устраивало их, как считал Петр, состояние постоянной партизанской войны. Его прелесть — в термине «постоянной». То есть — непрекращающейся. И, по сути, неостановимой. Никем… Но поупражняться в теории — не зазорно.