И капитан ушел, забыв о Каншелле — серв был настолько ничтожен, что мог привлечь внимание легионера лишь на несколько секунд.

Гальба, оставшийся в ложе, посмотрел вниз.

— Поднимайся, Йерун.

Каншелл кое-как встал на ноги.

— Что ты здесь делал? — вопрос Антона не был риторическим, сержанта действительно интересовал ответ.

Серв не понимал, в чем заключен истинный смысл «поклонения», пока не познал учений «Лектицио Дивинитатус». Но до этого Йерун испытывал нечто схожее, и объектом его преданности был Гальба. Среди всех Железных Рук на борту «Веритас феррум», только Антон по-настоящему замечал слуг легиона. Сержант не воротил нос от жалких смертных, доброжелательно относился к ним и порой, казалось, даже понимал слабых созданий, которые шныряли кругом, трудясь в недрах великого корабля. По крайней мере, Гальба сочувствовал им.

Каншелл не ответил Аттику, понимая, что это окажется бессмысленным. Зная, что Антон воспримет новую правду из уст серва не более радостно, чем капитан, Йерун также понимал, что не должен ничего скрывать от своего господина.

— Подношение Богу-Императору, — произнес он.

Увидев, как Гальба на мгновение закрыл глаза, Каншелл с удивлением осознал, что космодесантник может выглядеть уставшим. Затем сержант снова посмотрел на слугу, в этот раз со страдальческим выражением лица.

— Я должен наказать тебя. По крайней мере, мне следует объяснить абсурдность твоих действий, указать, что ты прямо нарушил указы Императора и Его пожелания.

— Да, господин сержант.

— Но, думается мне, если ты способен превозмогать здравый смысл до такой степени, что бредовая парадоксальность поклонения существу, которое строжайше запретило считать себя богом, ускользает от тебя… То я не стану тратить время на перечисление твоих менее безумных поступков.

Промолчав, Йерун склонил голову в знак согласия, смирения… и непреклонности.

— Этот культ широко распространился среди сервов?

— Да.

Антон хмыкнул.

— Из-за ночей, должно быть, — пробормотал сержант, скорее говоря с самим собой, а не Каншеллом. — Безотчётный ужас приводит к безотчетной надежде.

Он коротко, тихо и мрачно усмехнулся.

— Йерун, если бы ты знал, сколько подобных вещей творится вокруг… — повернувшись к выходу, Гальба продолжил. — Я не собираюсь тебя наказывать, и, к тому же, — он обвел ложу правой рукой, — всё это скоро закончится.

— Господин сержант? — позвал серв, но Антон уже уходил. Каншелл побежал было следом, но вспомнил о «Лектицио», и бросившись обратно к центру ложи, увидел, что книга исчезла.

Штурмовики и транспортники, готовые к взлету, стояли с опущенными рампами, и к воротам поселения уже прибыли «Поборники». «Мотор ярости», въехавший за частокол, сманеврировал и занял позицию перед «Громовыми ястребами». Всех колонистов, несколько тысяч человек, собрали в центре, словно стадо, а пастухами оказались воины 111-й роты. Пока Аттик забирался на корпус «Мотора ярости», Гальба изучал открывшуюся картину. Сержанту показалось, что он наблюдает за вторжением — по одному слову командира Железные Руки могли бы уничтожить население деревни. Нетерпение капитана вылилось в жестокую эффективность всей операции.

Вокс-динамики на боевых машинах разнесли голос Аттика над толпой. Речь Дуруна словно разорвала ночной воздух; капитан не стал приветствовать слушателей.

— Мы вступили в новую стадию войны, — начал он. — Требуется предпринять решительный шаг, который сделает территорию плато небезопасной. Вас эвакуируют обратно на базу легиона и в её окрестности, до тех пор, пока мы не найдем более подходящего места. На этом всё.

Аттик уже собирался слезть с танка, но тут к нему подошел верховный жрец. Мужчина остановился прямо под орудием «Поборника», направленным на его паству.

— Это место — самое подходящее, — заявил жрец.

— Больше нет.

— Простите, если разгневаю вас, капитан, но мы не согласны. Мы должны остаться здесь.

Глядя на неподвижного Дуруна, Гальба думал, не снесет ли тот голову с плеч смертного за такую наглость. Оказалось, что нет.

— Решение зависит не от вас, — ответил Аттик, — и оно уже принято. Перевозка начинается сейчас.

— Нет.

Казалось, что последующее молчание заглушило шум двигателей.

— Каким образом вы собираетесь противостоять нам? — спросил капитан.

— Очень просто — никуда не пойдем.

Наклонившись с танка, Дурун сгреб жреца за складки бронеплаща и поднял перед собой на вытянутой руке. Смертный висел, не вырываясь и спокойно опустив ноги. Подобное самообладание впечатлило даже Гальбу, испытывавшего в тот момент приток отвращения к непокорной плоти.

— Всё ещё не готов покориться? — спросил Аттик.

— Нет.

— Как видишь, я могу перемещать людей по своей воле. Вы уйдете отсюда.

— Нет, — жрец говорил с трудом, но всё так же горделиво. — Сначала вам придется убить нас.

— Вы погибнете, если останетесь здесь.

— Думаю, что нет.

— Ты не знаешь, что произойдет завтра. Ты просто глупец.

— Думаю, что нет.

— Значит, вот как? — хмыкнул капитан. — Что же, нет так нет.

Аттик бросил жреца, и тот грузно рухнул наземь, но сразу же поднялся одним плавным движением. Выпрямившись во весь рост, смертный всё равно казался лилипутом рядом с махиной «Мотора ярости» и мрачным великаном на корпусе танка.

— Вы хотите, чтобы ушли мы — так и будет, — провозгласил капитан. — Вы не хотите нашей помощи — так не получите её. Вы хотите остаться? Ну. Так. Оставайтесь.

Последние три слова капитан произнес медленно, раздельно и грозно, словно ударяя в поминальный колокол.

— Конечно, вы всегда можете изменить свое мнение. Если пожелаете бежать в джунгли и отдать себя в гостеприимные лапы ящеров, не стесняйтесь — мы не станем вас останавливать. Мы не будем вмешиваться. Мы не станем помогать. Нас вообще здесь не окажется. Но, впрочем, мы ещё напомним о себе: этим утром плато перестанет существовать. Ярость Железных Рук выжжет его из памяти людей.

Отголоски приговора Аттика эхом разнеслись по деревне. Из толпы не слышалось и шёпота, жрец остался на прежнем месте, соперничая в неподвижности с капитаном.

— Легионеры, — произнес Дурун, — нам здесь нечего больше делать.

Исход из поселения начался. Наблюдая, как сервы забираются в транспортники, Антон заметил Каншелла, который выглядел намного хуже, чем несколькими минутами раньше. Тогда серв казался напуганным, потрясенным и отчаянным, а сейчас — просто больным и сломленным. Йерун посерел лицом и осунулся от ужаса, и многие другие слуги выглядели точно так же. Сервы страшились не предстоящей ночи и кошмарных созданий, что явятся за кем-то из них, а той угрозы, что нависла над их новыми друзьями.

Гальба ощутил искру сочувствия и тут же затушил её. Как получилось, что сержант стал отщепенцем в роте? Если Антон не был псайкером, в чем тогда крылась слабость, за которую его невзлюбили? Ответ несложно было угадать: плоть. Гальба недостаточно избавился от неё, и эта слабость открыла врагу путь в разум воина. Но теперь Антон вернул себе расположение Аттика и не собирался предавать доверие командира, не мог позволить сантиментам помешать воплощению принятого плана. Сервам недоставало дисциплины, чтобы видеть мир глазами Железных Рук, и космодесантники — как теперь понял Гальба — должны были вести себя более бдительно и тщательнее искоренять «сказочное» мышление, охватившее столь многих слуг легиона.

Он не должен был терять бдительность. Он не должен был так расслабляться.

Быть таким человечным.

Сжечь их.

Отвернувшись от потрясенных людей, Антон направился к «Несгибаемому», где ждал Аттик. По правде говоря, Гальба не представлял, что капитан ответит на упрямство колонистов с такой… бесповоротностью. Сержант ещё мог позволить себе удивление, но потрясение уже стало бы излишним.