— Обязательно заходи к нам. Первая улица, дом Новоселовых, — сказал он Зевину, прощаясь.

— И вы с Ольгой. Мы с Шендеровым обосновались на Задней у Самсоновых.

Уездный Яренск был самым бедным и самым заброшенным из всех городов губернии. «Макар к нам телят никогда не гонял», — с грустной улыбкой говорили приезжим яренцы. Про Яренск кто-то сочинил плохонькие и обидные стишки, которых патриоты города (а они конечно же были) стеснялись и старались не вспоминать, хотя стшики эти и были напечатаны в какой-то книжке:

И все же в захолустном этом городке, отстоящем от губернской Вологды на семьсот шесть верст, жизнь не замерла и не остановилась. Местная интеллигенция старалась скрасить провинциальное свое существование тем, что с помощью ссыльных устраивала любительские спектакли и музыкально-литературные вечера, выписывала «Ниву» с приложениями и жадно ловила политические новости, привозимые ссыльными…

— Батюшки-светы, сколько книжек принес! — воскликнула Ольга, когда Фиолетов ввалился в комнату с тяжелой пачкой в руках.

— Тут и тебе кой-что есть, и Ивану Ивановичу.

— Хозяину? — удивилась Ольга. — А ему-то зачем?

— Буду просвещать, — задорно сказал Фиолетов. — Во рассказы для народа Льва Толстого принес. Это ему. Не захочет сам читать — громкую читку устроим. А то псалтырь, тьфу!

Он деловито уселся за стол, с удовольствием разложил учебники и достал из баула ученическую тетрадь. Подумал и написал на первом листе: «План занятий И. Т. Фиолетова: с 9 час. утра и до 2 час. дня и с 7 час. вечера до ночи — подготовка к экзамену…»

— А с двух до семи что будешь делать? — спросила Ольга. Положив ему на плечи руки, она сверху смотрела, как старательно выводит буквы Фиолетов.

— Общаться с товарищами. Будут же у нас товарищи, а? — Он весело глянул на нее. — Вот скоро познакомимся… Да, забыл тебе сказать. Утром Зевина Якова встретил на улице. Из Баку. Помнишь…

Ольга перебила его:

— А на меня у тебя хоть несколько минуток останется?

Он весело рассмеялся:

— Да с тобой, Леля, в мыслях своих я ни на минуту не расстаюсь…

Шли дни. Впрочем, для Фиолетова они не шли — бежали.

Незаметно переломилась зима, и началась долгая северная весна. Всю вторую половину марта стояли ясные дни с редкими облаками в невероятно высоком небе. Дороги зачернели, свесились сосульки с крыш, появились первые лужицы, под снегом образовалась вода. На речках Яренге и Кижмоле стало промывать лед, я он уже прогибался под тяжестью человека, пытавшегося перейти на другой берег.

А потом с горушек побежали, забормотали ручьи. Фиолетов вышел на улицу и остановился, с нежностью глядя на эти ручьи, будто их видел впервые. В Баку не бывало снега и не было таких говорливых ручьев, а вот в Туголукове были. И глубокие, чистые снега, и ручьи, такие же, как эти, яренские. Он вынул из кармана завалявшийся листок бумаги, сложил из него кораблик, пустил по воде и долго смотрел, как он подпрыгивал на игрушечных волнах, преодолевал пороги и мчался все дальше, дальше, пока не скрылся из глаз.

— Що тако, Иван Тимофеевич, в бирюльки играш? — весело спросил Новоселов. Он увидел его из окошка и не поленился, вышел на крыльцо.

Фиолетов смутился.

— Да вот детство вспомнил.

— Быват, быват, — снисходительно заметил хозяин. Квартирант направлялся в «колонистский дом»; вчера он получил записочку от Платонова с просьбой зайти. В часы, отведенные «для общения», Фиолетов любил бывать в этом доме; там можно было и поговорить, и отдохнуть, и сыграть партию-другую в шахматы, особенно если удавалось застать Зевина.

Сегодня Зевина не было. В комнате кроме Платонова сидел один из постоянных жильцов дома, Михаил Борисов, и незнакомый человек лет двадцати на вид, с ухоженной русой бородкой и большими натруженными руками, которые, как видно, не чурались никакой работы.

— Мы как раз о вас говорили, — сказал Платонов, поднимаясь из-за стола навстречу Фиолетову. — Познайомьтесь, пожалуйста. — Он показал на молодого человека. — Вадим Папиевич Подбельский. За нарушение режима переведен к нам из Кадникова, где отбывал срок ссылки.

Подбельский встал и поклонился Фиолетову, по-солдатски щелкнув каблуками хорошо начищенных сапог.

— Мы с Вадимом Папиевичем знакомы еще по Якутии, — продолжал Платонов, — и могу заверить, что наша колония с приездом его к нам обогатилась еще одним очень хорошим человеком, волевым, чутким, принципиальным…

— Павел Антонович, ну что это вы… — запротестовал Подбельский, но Платонов остановил его движением руки.

— Кроме того, Вадим Папиевич мастер устраивать побеги. А из ссылки, как вы знаете, люди бежали, бегут и будут бежать. Короче говоря, есть необходимость создать в Яренске специальную тройку для устройства побегов, и я предлагаю в нее включить товарищей Подбельского, Мишу Борисова и вот — Ивана Тимофеевича.

— Но почему же меня? — Фиолетов удивился.

— А потому, Иван Тимофеевич, — ответил Платонов, — что таково мнение коллектива колонии. И кроме того, вы еще только начинаете ссылку…

— …и у вас все впереди, — шутливо добавил Подбельский.

— Совершенно верно, Вадим Папиевич, и это имеет немаловажное значение. Вот, например, меня в тройку включать бессмысленно, так как летом я покину сии благословенные места…

— И мы лишимся прекрасного колониального старосты, — сказал Подбельский, — человека волевого, чуткого, принципиального…

— Благодарю вас. — Платонов церемонно поклонился Подбельскому. — Так сказать, око за око… Но я шучу, конечно. Что касается побегов, то одними своими силами нам не справиться и надо к этому делу привлечь кое-кого из местного населения. — Он посмотрел на Фиолетова. — С кем, Иван Тимофеевич, вы уже успели познакомиться?

— С библиотекаршей… Немного с семьей Добряковых… Доктора Волка однажды вызывал к жене, и он категорически отказался взять гонорар за визит…

— Владимир Леонидович — очень порядочный человек. У него наши люди не раз получали фиктивные справки, чтобы поехать в Вологду… Заведите знакомство с сестрами Писаревыми — Натальей, Верой и Софьей. Софья Константиновна дружит с политическим ссыльным Сандлером, и не исключена возможность, что отец Иосиф их скоро обвенчает.

— Не забывайте, Павел Антонович, о сестрах Титовых, — напомнил Борисов.

— Совершенно верно, Миша. Учительницам Титовым можно доверять безоговорочно.

Домой Фиолетов возвращался вместе с Подбельским. Разговаривали о только что организованной тройке, о том, как много надо приложить усилий, чтобы обмануть бдительность полицейских, которые каждый вечер проверяют, на месте ли их подопечные. Надо будет научиться изготовлять фальшивые паспорта, найти подводу или лодку, чтобы добраться до железной дороги.

— Может быть, ко мне зайдем? С женой познакомлю, — предложил Фиолетов.

— С удовольствием, Иван Тимофеевич.

Ольга что-то строчила на хозяйской швейной машинке и при виде гостя стала поспешно убирать шитье со стола.

— Мы вам помешали, — сказал Подбельский, здороваясь.

— Ничего… И отдохнуть пора, — ответила Ольга. — Это я хозяйке шью за то, что она своей машинкой разрешает пользоваться.

Подбельский хмыкнул и, прищурясь, взглянул на Ольгу:

— А вы бы могли сшить… подвенечное платье?

— Могу и подвенечное… А что?

— Возможно, я обращусь к вам с этой просьбой. — Он доверительно улыбнулся. — Сюда должна приехать одна очень симпатичная девушка… Такая же бедолага, как и мы с вами.

Зашли на огонек Зевин и низенький рыжебородый Шендеров. Зевин принес шахматы в надежде обыграть Фиолетова.