23. Орлеанская дева

(Отрывок)

Р а й м о н д
…Молчи, идет Бертранд; он возвратился
Из города. Но что несет он?
Б е р т р а н д
                                   Вы
Дивитесь, что с таким добром я к вам
Являюсь?
Т и б о
       Подлинно; откуда взял
Ты этот шлем? На что знак бед и смерти
Принес ты к нам в жилище тишины?
(Иоанна … подходит ближе)
Б е р т р а н д
И сам едва могу я объяснить,
Как мне достался он. Я покупал
Железные изделья в Вокулере;
На площади толпилась тьма народа
Вкруг беглецов, лишь только прибежавших
С недоброю из Орлеана вестью;
Весь город был в волненьи; сквозь толпу
С усилием я продирался… вдруг
Цыганка смуглая со мной столкнулась;
В руках у ней был этот шлем; она,
Пронзительно в глаза мне посмотрев,
Сказала: ты, я знаю, ищешь шлема;
Вот шлем, не дорог он, возьми. — На что? —
Я отвечал ей, — к латникам пойди;
Я земледелец, мне нет ну́жды в шлеме. —
Но я никак не мог отговориться;
— Возьми, возьми! — она одно твердила, —
Теперь для головы стальная кровля
Приютнее всех каменных палат. —
И так из улицы одной в другую
Она за мной гналася с этим шлемом.
Я посмотрел: он был красив и светел;
Был рыцарской достоин головы;
Я взял его, чтоб ближе разглядеть;
Но между тем, как я стоял в сомненьи,
Она из глаз моих, как сон, пропала;
Ее толпой народа унесло…
И этот шлем в моих руках остался.
И о а н н а (ухватясь за него поспешно)
Отдай мне шлем.
Б е р т р а н д
                     На что? Такой наряд
Не девичьей назначен голове.
И о а н н а (вырывает шлем)
Отдай, он мой и мне принадлежит…
1821

24. Замок Смальгольм, или Иванов вечер

До рассвета поднявшись, коня оседлал
       Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
       Он коня, торопясь в Бротерстон.
Не с могучим Боклю совокупно спешил
       На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
       За Шотландию с Англией он;
Но в железной броне он сидит на коне;
       Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
       Укреплен двадцатифунтовой.
Через три дни домой возвратился барон,
       Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылён,
       Под тяжелым ступал седоком.
Анкрамморския битвы барон не видал,
       Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
       Где за родину бился Дуглас;
Но железный шелом был иссечен на нём,
       Был изрублен и панцырь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
       Но не английской кровью покрыт.
Соскочив у часовни с коня за стеной,
       Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул — и паж молодой
       На условленный свист прибежал.
«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,
       И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
       И слова непритворны твои.
Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;
       Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
       И кто был у твоей госпожи?»
«Госпожа по ночам к отдаленным скала́м,
       Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
       Не прокрасться во мраке ночном).
И на первую ночь непогода была,
       И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
       На вершину пустынную скал.
Тихомолком подкрался я к ней в темноте;
       И сидела одна — я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
       Одиноко маяк пламенел.
На другую же ночь — я за ней по следам
       На вершину опять побежал —
О творец, у огня одинокого там
       Мне неведомый рыцарь стоял.
Подпершися мечом, он стоял пред огнём,
       И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном,
       Я расслушать не мог их речей.
И последняя ночь безненастна была,
       И порывистый ветер молчал;
И к мая́ку она на свиданье пошла;
       У мая́ка уж рыцарь стоял.
И сказала (я слышал): «В полуночный час,
       Перед светлым Ивановым днём,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас;
       Он теперь на свиданьи ином;
Он с могучим Боклю ополчился теперь;
       Он в сраженьи забыл про меня —
И тайком отопру я для милого дверь
       Накануне Иванова дня».
«Я не властен прийти, я не должен прийти,
       Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
       Я пойду… мне товарища нет».
«О, сомнение прочь! безмятежная ночь
       Пред великим Ивановым днем
И тиха и темна, и свиданьям она
       Благосклонна в молчаньи своем.
Я собак привяжу, часовых уложу,
       Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
       Безопасен ты будешь со мной».
«Пусть собака молчит, часовой не трубит
       И трава не слышна под ногой, —
Но священник есть там; он не спит по ночам,
       Он приход мой узнает ночной».
«Он уйдет к той поре: в монастырь на горе
       Панихиду он позван служить:
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
       Будет три дни поминки творить».
Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,
       Он ужасен стоял при огне.
«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
       То, быть может, поминки по мне.
Но полуночный час благосклонен для нас:
       Я приду под защитою мглы».
Он сказал… и она… я смотрю… уж одна
       У мая́ка пустынной скалы».
И Смальгольмский барон, поражён, раздражён,
       И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
       Он, клянусь небесами, пропал!»
«Показалося мне при блестящем огне:
       Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
       Три звезды на щите голубом».
«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;
       Сей полуночный, мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
       Он в могилу зарыт, он мертвец».
«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне
       И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
       То был рыцарь Ричард Кольдингам».
И Смальгольмский барон, изумлен, поражён,
       И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой: он лежит под землёй,
       Ты неправду мне, паж мой, сказал.
Где бежит и шумит меж утесами Твид,
       Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
       Потаенным врагом умерщвлен.
Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;
       Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
       Чернецы за его упокой».
Он идет в ворота, он уже на крыльце,
       Он взошел по крутым ступеня́м
На площадку, и видит: с печалью в лице
       Одиноко-унылая там
Молодая жена — и тиха и бледна,
       И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
       На прозрачно бегущую Твид.
«Я с тобою опять, молодая жена». —
       «В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
       Поразил ли Боклю иль сражён?»
«Англичанин разбит; англичанин бежит
       С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
       И беречься недобрых гостей».
При ответе таком изменилась лицом,
       И ни слова… ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
       И за нею суровый барон.
Ночь покойна была, но заснуть не дала.
       Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;
       Мертвецы не встают из могил».
Уж заря занялась; был таинственный час
       Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
       Вдруг заснул близ жены молодой.
Не спалося лишь ей, не смыкала очей…
       И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
       Вдруг явился Ричард Кольдингам.
«Воротись, удалися», — она говорит.
       «Я к свиданью тобой приглашён;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,
       Не страшись, не услышит нас он.
Я во мраке ночном потаенным врагом
       На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
       Поминают — и труп мой зарыт.
Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!
       И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
       Где маяк, я бродить осуждён;
Где видалися мы под защитою тьмы,
       Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы… но ты
       Заклинала Ивановым днем».
Содрогнулась она и, смятенья полна,
       Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ — ты спасен ли, иль нет?..»
       Он печально потряс головой.
«Выкупа́ется кровью пролитая кровь, —
       То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь, —
       Ты сама будь свидетель тому».
Он тяжелою шуйцей коснулся стола;
       Ей десницею руку пожал —
И десница как острое пламя была,
       И по членам огонь пробежал.
И печать роковая в столе вожжена:
       Отразилися пальцы на нем;
На руке ж — но таинственно руку она
       Закрывала с тех пор полотном.
Есть монахиня в древних Драйбургских
                                                 стенах:
       И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
       И дичится людей и молчит.
Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?
       Та монахиня — кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
       То его молодая жена.
1822

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: