Его рукопожатия я избежал, не прикасаться же к Иуде. С обязательного застолья мы ушли, сославшись на то, что я плохо себя чувствую. И не надо говорить, что я трус. Я обязан защищать, в первую очередь, того человека, который прикрывает мне спину. Террором тут не поможешь. Только ухудшишь ситуацию. Нанесёшь непоправимый вред собственной семье. А это единственное, что у меня есть. То единственное, что я заработал на этой войне.
Сказать, что я вернулся в эскадрилью воодушевлённым, отдохнувшим и набравшимся сил, было бы самообманом. Не спал всю ночь, требовалось принять решение. Тем более, что «коней на переправе не меняют». Я уже тут, и давно, с 41 года. Капитан, ГСС, 4 ордена и командир отдельной эскадрильи 4 воздушной армии. Худо-бедно, но… что имею… Вариантов несколько, все достаточно осуществимы, но требуют немалых усилий. Отсиживаться в стороне и слинять в Израиль? Первое время, там на происхождение особо не смотрели: впереди была война с арабами и построение социалистического общества на землях обетованных. Это потом с СССР поссорились! Сейчас Сталин рулит! Не вариант! Эти маму родную продадут за тридцатку! На фиг они мне нужны? Перелететь к союзникам в Италию? Но, нашу армию перебросят в Германию, а Светланка останется в Киеве. Так что, вариант единственный: служу Советскому Союзу. Тем более, что и совесть не позволит предпринять что-либо против Родины. Требуется сделать всё, для того, чтобы планы Хруща и остальных остались в их болезненном воображении. Другое дело, как это сделать.
Светлана остро отреагировала на произошедшее:
— Костя! Что произошло в Доме Советов? Что случилось?
— Свет! Я ещё сам не разобрался в этом вопросе. Просто очень не понравился Хрущёв, скользкий он какой-то! И какую-то гадость сказал или пошлость. Жаль, что не запомнил, что именно. Вот и разбираюсь. И в себе, и в нём.
— Он же 1 Секретарь УКПб!
— И что? Не имеет права ошибаться?
— Ну, партия его поправит, если что!
— А если нет?
— Ну, не знаю! Все говорят, что поправит.
— Если будет иметь право и желание поправить, солнышко. Ладно, спи! Не бери в голову! Мало ли что лётчику-фронтовику могло показаться! Мне завтра возвращаться в Днепропетровск.
Первым, кто попался под руку, оказался адъютант эскадрильи. Была такая должность в отдельных эскадрильях, исполнял обязанности начальника штаба. Бывший политрук, в тактике и планировании — дуб дубом, много гонору и никаких знаний. Пришёл ко мне с доносом на экипаж одного из Пе-3: дескать, пьянствуют в условиях нелётной погоды, хотят выгнать из экипажа вновь назначенного штурмана, который рекомендован штабом ВВС: молодого пацана со знаменитой фамилией. В армии с 41 года, старший лейтенант с ДВУМЯ боевыми вылетами за всё время войны. Командир, капитан Сердюков, ему не доверяет. Это сейчас разведчиков «ведут» и сопровождают две-три четверки истребителей. Потерь, за последние полгода, в эскадрилье не было. Почти. Если не считать стрелков и штурманов. Вначале, влепил адъютанту выговор, что не может разобраться без посторонних, затем пошёл в землянку ноль третьего борта разобраться и поговорить по душам. Там только командир, штурманца нет.
— Где Ярославский?
— В другом домике живёт, у техников.
— Палыч, что произошло? Почему Романец с «телегой» прибежал?
— После вылета 12 февраля, старший лейтенант Ярославский написал в Политотдел фронта, что мы уклонились от боя с восьмёркой «мессеров», и трусливо сбежали с поля боя.
— Не понял! А почему вы должны были вступить в бой? Задание какое было?
— Произвести аэрофотосъёмку района Умани. Задание выполнено. Сняли с двух заходов, пленки сданы в разведуправление фронта.
— Почему два раза снимали?
— Ярославский доложил, что не уверен в качестве снимков узловой станции, могли попасться облака. Я развернулся и ещё раз прошёл над станцией.
— Ты с головой-то дружишь, Палыч? Сбить могли!
— Нет, там, на первом проходе, ахт-ахтов было не густо. Мы высоко шли, на семи километрах.
— Это что, высоко, что-ли?
— Ну, относительно. Всего сорок пробоин с двух заходов.
— А буча из-за чего?
— «Мессера» нас нагнали у Пятихатки, восьмерка 16 полка осталась их сдерживать, а мы и звено «кобр» на пикировании ушли.
— Пострелять мальцу не дали, что-ли?
— Ну, где-то так. Понимаете, Константин Васильевич, он заканчивал Ейское, как лётчик, на Пе-2, а летает штурманом. Видимо, хочет сесть на первое кресло. Во всяком случае, больше всего похоже на это. Постоянно подставляет под удар. В методах и средствах не стесняется.
— Понял, Иван Павлович. Бум думать.
— А что тут думать! Я в эскадрилье с 42 года.
— Успокойся, я не про тебя, Палыч. Я про этого говнюка. Но, Романец пишет, что, дескать, пьянствуете всем экипажем.
— Бутылку принёс Ярославский, выставил, якобы мириться, а через пять минут прибежал боец и позвал его к телефону. Мы его ждали-ждали, потом начали без него, всё остыло. Он так и не появился, зато Романец заходил. После этого я его и переселил отсюда.
— Смысл? Он же опять «телегу» напишет?
— Напишет, «сучность» у него такая! Убрал бы ты его, командир, или совсем, или на «Бостон».
— Я только прилетел, схожу к командующему, поговорю.
— Кстати, поздравляю! Единственное, что жалко, так это то, что у нас не задержитесь. Троим командирам уже ГСС давали, и, почти сразу, переводили на повышение.
— Посмотрим.
Нашёл инженера эскадрильи Силантьева и вооруженца Андреева. Перед самым отлётом в Киев пришёл долгожданный «Спитфайр PR XI», я его ещё не видел, решил узнать, как дела.
— Олег Иванович, что там со «Спитом»?
— Да лучше б не присылали! Союзнички!
— Что так?
— Латанный — перелатанный. Выпуска января 43 года, из первых серий, ни один наш штуцер не подходит, подвесных танков только два. У механизма ВИШ люфт почти 2 с половиной градуса, на шестернях — наклёп. Только, что движок новый, даже не обкатан. Заказал новый винт, ждём. Так что, машина не готова к вылету. И кресло необходимо переделывать: у нас парашютов под него нет, а с ним ничего не прислали.
— Пойдём, покажешь.
Да!!! Машина совсем старая! Планер изношен, как старый валенок. Судя по документам, он воевал в Египте. Во всех лючках большое количество пыли и песка. В мастерских в Багдаде в него кинули новый двигатель: «Мерлин 70». Состояние гермокабины неизвестно. Переоделся в спецовку, запустил компрессор, начал чистить машину, продувать все отсеки, разбирать все точки смазки, менять смазку, проверять места посадки и крепления узлов. Нашёл кучу мелких неисправностей, износов, потёртостей и прочих мелких коз. Затем ободрал машину, вместе с тремя техниками. Они не понимали, что я делаю, зачем изводить дефицитную резину и АК-88 на это старьё. На следующий день закончили полировку и нанесли первый слой краски. Опять заполировали, долго пришлось возиться с передней кромкой крыла и предкрылками. Замерив отсек вооружения и точки крепления, установили два УБК с боезапасом по 250 патронов на ствол. Убрали наплыв на крыле под установку пушек. По образцу и подобию накладок пушек Испано-Сюиза выполнили накладки на стволы УБК. После этого выкрасили машину ещё раз, затем залакировали матовым лаком АЛК-М. Через четыре дня пришёл четырёхлопастный винт «Ротол». Механики установили его, сдали, наконец, модернизированную кислородную станцию для зарядки кислородных баллонов. Машина была готова к облёту. Я сдал зачёты, и втиснулся в тесную кабину «Спитфайра». В зимнем обмундировании это довольно сложно. Кресло «кобры» не подошло по ширине, в «кобре» кабина гораздо шире. Установленное кресло КМ-3 с Ла-5 заставило утопить педали почти до упора, и так же до упора вперёд выдвинуть РУД. Было откровенно неудобно сидеть. Пришлось ставить обратно родное кресло и искать к нему парашюты. Пошла задержка уже на неделю. Я летал на «Кобрёнке», но, у него подходил к концу ресурс двигателя, упала максимальная высота. Дважды пришлось вступать в бой с «Фоккерами», пока всё заканчивалось удачно, даже засчитали три из пяти сбитых, потому, как нашлись свидетели боя, который происходил недалеко от линии фронта. Но первых двух никто не видел. Наконец, из Баку, пришли парашюты, и «кобрёнок» встал на профилактику, а я выполнил первую подлётку на «Спите». Прошёл на малой высоте несколько кругов, не убирая шасси. Опробовал механизацию крыла, всё работало. Опробовал автомат курса и высоты, перезарядку оружия, работу двигателя, рулей. В кабине жарко. Неудобно поворачиваться, а самолёт пришёл без зеркал заднего обзора. Пришлось ехать в 16 полк и выпрашивать зеркала с кобр, потом на наждаке их обтачивать, сооружать крепления для них, поэтому несколько полётов выполнял «вслепую». Начальство ждать не любит, и постоянно поторапливало, а после двух первых вылетов, вообще поставило его в план полётов. Часть из них удалось отменить, но три полёта пришлось выполнить с неполной комплектацией машины. Радиус действия у него больше, чем у «Кобры» километров на 500–600, а если подвешивать ещё и подвесной бензобак, то на все 900. На Севере эта модификация летала вообще без оружия, но я предпочёл вооружённый самолёт невооружённому, а перегруз в сто килограммов: 2х21 — пулемёты плюс 62 кг боезапас, компенсировал полировкой впускного коллектора и регулировкой беспоплавкового карбюратора, доводкой планера, герметизацией всех лючков. Ну, и у меня стоял новейший винт! Те машины, которые летали на Севере, имели трехлопастные винты. По замерам фактической максимальной скорости в горизонтальном полёте машина разгонялась до 739 км/час на высоте 12500, и могла подниматься на 13700 метров, там она имела скорость 640 км/ч. Плюс, на тех машинах, которые гоняли на Севере, не было гермокабины. Но, в любых условиях, в бой мне проще не вступать. Бронирование полностью отсутствует. Моторный отсек забит механизмами так, что единственный осколок или пуля превратит двигатель в кусок железа, а все крылья и большинство отсеков корпуса забиты бензином. В общем, летающий танкер, с соответствующей живучестью. В общем, машина мне не понравилась: тесно, не пошевелиться, всё тело затекает во время длительных полётов, а это четыре часа пятнадцать минут минимум! Обзор задней нижней полусферы практически отсутствует. А немцы продолжали держать на нашем участке высотные истребители. Да, у меня есть небольшое преимущество в скорости и манёвренности на больших высотах, но, плохая обзорность съедала всё. А тут ещё наш доморощенный правдолюб и правдоруб, с писательским даром, после получения порции «берёзовой каши» от меня, не успокоился, а переключился на меня, заваливая Политотдел фронта «закладными записками». Убрать его не получилось, кто-то у него «сидел» в Политотделе фронта. В конце концов, я попытался посадить его на «Спита», так и тут ничего не получилось, переучиваться он отказался, сославшись на то, что он, дескать, лётчик-бомбардировщик, хотя Пе-3 — истребитель. Вершинин развёл руками, сказав, что нужно ждать, когда сам проколется.