— Что уставились? — вдруг вспыхнула Лайди. — Чего не видели? Не наберём креветок — не будет нам пощады от старой карги!

Сёстры быстро скинули туфли и закатали штанины, а малышка Цюди вообще осталась голышом. Стоя на илистом берегу, Лайди окинула взглядом неторопливые воды реки и мягко, послушно покачивающиеся на дне водоросли, среди которых играли рыбки. Низко над водой летали ласточки. Она зашла в реку и крикнула:

— Цюди остаётся на берегу креветок подбирать, остальные — в воду!

Девочки со смехом и визгом последовали за ней.

Когда удлинившаяся от бинтования пятка Лайди погрузилась в ил и нежные, как шёлк, водоросли коснулись ног, она ощутила какое-то удивительное, дотоле незнакомое чувство. Нагнувшись, она стала осторожно шарить руками у корней речной травы, где чаще всего прячутся креветки. Что-то маленькое вдруг забилось между пальцами, и её охватило радостное волнение. В руках трепыхалась и водила красивыми усиками скрюченная, почти прозрачная, величиной с палец креветка. Она бросила её на берег, и к ней с радостным воплем устремилась Цюди.

— Сестра, я тоже поймала!

— Сестра, и я поймала!

— И я!

Подобрать всех креветок двухгодовалой Цюди оказалось не по силам. Она споткнулась, шлёпнулась на попу и заревела. Несколько рачков добрались до реки и снова скрылись в воде.

Лайди подняла сестрёнку и стала отмывать попу от ила. От каждой пригоршни воды маленькое тельце вздрагивало, раздавался пронзительный визг, к которому примешивался бессмысленный в устах ребёнка набор грязных ругательств. Напоследок Лайди шлёпнула сестрёнку и отпустила. Та чуть ли не бегом взлетела на ровное место на берегу, схватила там ветку с прибрежных кустов и, покосившись на старшую сестру, снова разразилась ругательствами, как заправская скандалистка. Лайди не выдержала и рассмеялась.

Остальные сёстры уже ушли вверх по течению. На залитом солнцем берегу подпрыгивало несколько десятков креветок.

— Сестра, собирай быстрей! — крикнула одна из младших.

Лайди подняла корзину и обернулась к Цюди:

— Вот вернёмся домой, ужо доберусь до тебя, глупышка маленькая! — И принялась быстро подбирать улов.

Однообразное занятие позволило забыть о переживаниях, и она даже замурлыкала неизвестно откуда запомнившийся мотивчик:

— Нет у тебя сердца, матушка моя, за торговца маслом выдала меня…

Вскоре она поравнялась с сёстрами, которые вплотную друг к другу двигались вдоль берега, высоко подняв зад и почти касаясь подбородком воды. Они шарили вокруг, медленно продвигаясь вперёд. За ними, покачиваясь на поверхности помутневшей воды, плыли оторвавшиеся жёлтые водоросли. Выпрямлялись девочки — то Линди, то Паньди, то Сянди, — лишь поймав креветку. Все пятеро бросали их на берег почти без остановки. Лайди приходилось подбирать их чуть ли не бегом, за ней хвостиком еле поспевала Цюди.

Они и не заметили, как вплотную подошли к горбатому каменному мостику через реку.

— Выходите! — крикнула Лайди. — Всё выходите! Корзина полная, пора возвращаться.

Сёстры нехотя вышли на берег: руки белые от воды, ноги в красноватом иле.

«Сестра, почему сегодня в реке так много креветок? Сестра, а мама, наверное, уже родила нам маленького братика? Сестра, а японские дьяволы — они какие? Они правда маленьких детей едят? Сестра, а почему у немых всех кур перерезали? Сестра, а почему бабка нас всё время ругает? Сестра, а мне приснилось, что у мамы большой вьюн в животике…» Они засыпали Лайди вопросами, но она ни на один не ответила. Её глаза были прикованы к мосту, посверкивающему красноватыми бликами. Рядом с ним остановилась примчавшаяся из деревни коляска — та самая тройка на резиновом ходу.

Коротышка-возница сдерживал разгорячённых лошадей, и они, звонко цокая копытами и высекая из камня искры, ступили на мост. В коляску вскочили несколько полуголых мужчин, опоясанных широкими ремнями из воловьей кожи с медными бляхами, сверкающими на солнце. Лайди узнала их: это были охранники из усадьбы Фушэнтан. Сперва они выбросили из коляски кипы соломы, потом начали выгружать бутыли с вином — всего двенадцать. Возница стал поворачивать коренного, чтобы тот сдал назад, и поставил коляску рядом с мостом. Тут она увидела младшего хозяина, Сыма Ку, — он мчался со стороны деревни на велосипеде. Чёрный сверкающий велосипед всемирно известной немецкой марки, первый в Гаоми и во всём Дунбэе. Её дед, Шангуань Фулу, — этому всегда невтерпёж, — улучив момент, когда никто не видел, подержался как-то за ручку руля. Но это было прошлой весной, а сейчас жёлтые глаза младшего хозяина, казалось, метали голубые молнии. Он был в длинном халате из дорогого плотного шёлка поверх белых заграничных брюк, перевязанных на лодыжках синими ленточками с чёрными кистями, и в кожаных туфлях на белой каучуковой подошве. Ноги казались невероятно толстыми, словно штанины надули изнутри. Полы халата были заткнуты за белый шёлковый пояс с бахромой на обоих концах. С левого плеча у него спускалась узкая портупея из коричневой кожи. На ней висела кобура, из которой язычком пламени выглядывала полоска красного шёлка.

Под звуки заливистого звонка Сыма Ку летел на немецком велосипеде как ветер. Соскочив с него и сняв соломенную шляпу с загнутыми полями, он стал обмахиваться ею как веером, и красное родимое пятно у него на щеке смотрелось как горящий уголь.

— Живее! — громко скомандовал он. — Сваливайте солому на мост и поливайте вином. Поджарим этих собак!

Слуги принялись торопливо носить кипы соломы на мост, и через некоторое время там выросла куча в половину человеческого роста. Вокруг разлетались белые мотыльки, которых привезли вместе с соломой: одни попадали в реку на корм рыбам, другие стали добычей ласточек.

— Лей вино! — заорал Сыма Ку.

Слуги, кряхтя, стали таскать бутыли и открывать их. Забулькало прекрасное вино, по реке поплыл пьянящий аромат, под потоками вина шелестела солома. Много вина растеклось по каменной облицовке моста; оно скапливалось в лужицы, а потом стекало в реку подобно дождевым струям. Когда вылили все двенадцать бутылей, мост засиял, словно вымытый. Солома изменила цвет, а вино всё стекало с моста прозрачной завесой. Прошло ещё немного времени — одну трубку выкурить, — и на реке белыми цветами стала всплывать опьяневшая рыба. Младшие сёстры вознамерились было собрать её, но Лайди негромко одёрнула их:

— Не смейте заходить в воду! Сейчас домой пойдём!

Происходящее на мосту было необычно и притягательно, и они просто застыли на месте. В том числе и Лайди, которая звала сестёр домой, а сама не спускала глаз с моста.

Стоявший там Сыма Ку с довольным видом хлопал в ладоши, глаза у него блестели, а лицо расплылось в улыбке.

— Кто ещё смог бы придумать такой блестящий план! — похвалялся он перед слугами. — Никто, кроме меня, мать вашу! Ну-ка суньтесь теперь, гнусные япошки, узнаете, на что я способен.

Слуги одобрительно зашумели.

— Так что, поджигать, второй господин? — спросил один.

— Нет! Вот появятся, тогда и зажжём, — ответил Сыма Ку и в окружении слуг зашагал с моста.

Коляска повернула обратно в деревню.

Над мостом вновь повисла тишина, которую нарушала лишь капель стекающего вина.

Раздвигая заросли кустарника на склоне, Лайди с корзиной креветок в руке вела сестёр на гребень дамбы. Вдруг перед ней возникло смуглое худое лицо. Испуганно вскрикнув, она выронила корзину. Та спружинила на кусте и, подпрыгнув, покатилась вниз, к реке. Вывалившиеся креветки хлынули из неё вьющейся блестящей лентой. Линди устремилась за корзиной, остальные сёстры бросились собирать креветок. Боязливо отступив к реке, Лайди не спускала глаз со смуглого лица. На нём появилась извиняющаяся улыбка, и открылись два ряда зубов, сияющих подобно жемчужинам.

— Не бойся, сестрёнка, — послышался негромкий голос. — Мы партизаны. Давай без шума и постарайся побыстрее уйти отсюда.

Только теперь она разглядела в кустах на дамбе множество людей в зелёной форме. Они вжались в землю, лица и взгляды напряжены, у одних ружья, у других гранаты, а у некоторых лишь ржавые широкие мечи-дао. Смуглолицый, что улыбался ей белозубой улыбкой, в правой руке держал отливающий синевой пистолет, а в левой что-то блестящее и тикающее. Позже она узнает, что это карманные часы, по которым определяют время. А со смуглолицым они в конце концов будут спать под одним одеялом.