Очень похоже на смену декораций, размышляла она некоторое время спустя, когда таксист высадил ее около дома Джеймса. Зайдя в здание, она уверенными шагами пересекла фойе, вновь ощущая легкий озноб от волнения. Он уже спит или нет? Задумчиво качая головой, Бет вышла из лифта: ее сегодня поцеловал приятный, привлекательный, интересный молодой человек, а она абсолютно ничего не почувствовала. А сейчас, просто от мысли о возможной встрече с Джеймсом, пульс ускорялся вдвое.

Бет помедлила у двери. Почему-то ее одолевали тревожные мысли. Панику вызывала сама перспектива остаться в этом доме еще на несколько недель. Чем дольше ей приходилось здесь жить, тем труднее было возвращаться к строго деловым, официальным отношениям с Джеймсом Феннером.

Медленно открыв дверь, Бет тихо прикрыла ее за собой. В прихожей горел свет. На кухне и в комнатах темно. Значит, он уже лег спать. Вешая пальто, Бет вновь ощутила запах духов Джулии.

Она словно окаменела, желудок свело судорогой. Какая же она наивная дурочка! Как же она не подумала, что Джеймс и Джулия все еще могли быть в квартире?

Молча Бет прошла через холл мимо двери его спальни, стараясь смотреть только вперед. Проверив Тимми, она быстро направилась в свою комнату. Машинально переодевшись, скользнула под одеяло и выключила свет. Было холодно. Крепко обхватив себя руками, Бет уставилась в темноту.

— О, Тим, дорогой, в чем дело? — умоляюще спросила Бет, озабоченно глядя в красное сморщенное маленькое личико. Она ходила по комнате и укачивала его, пытаясь успокоить.

Подавив зевок, Бет посмотрела на часы — половина второго ночи. А казалось намного больше. Она, должно быть, уснула в тот момент, когда ее голова коснулась подушки, а отчаянные крики Тимми разбудили ее.

— Не может быть, чтобы ты снова хотел есть! — неуверенно бормотала она. Невозможно было предположить, чтобы Джеймс, отвлеченный Джулией, забыл вечером покормить племянника. И все-таки…

Бет решила, что, как только Тимми успокоится немного, она пойдет и приготовит бутылочку. К ее облегчению, разрывающие сердце рыдания постепенно утихли, реснички начали опускаться и ребенок лихорадочно засосал палец. Осторожно положив его в кроватку, Бет направилась к двери, но не успела, отойти, как Тимми заплакал снова.

Расстроенная, она подняла его на руки и увидела Джеймса.

Одетый в широкий махровый халат, со спутанными волосами, он стоял в дверном проеме.

— Что произошло, Тим? — мягко проговорил Джеймс.

Разве у него нет пижамы? Бет попыталась проигнорировать открытую мужскую грудь, но безуспешно. Он раздражал и притягивал ее в одно и то же время.

— Тебе не надо было вставать. Я отлично могу справиться сама. — Бет понимала, как холодно и грубо это прозвучало, но она хотела только, чтобы он ушел из комнаты. От усталости она чувствовала себя слишком беззащитной, чтобы изображать спокойствие или безразличие перед этим мужчиной, имеющим над ней необъяснимую власть.

— Ты дала ему сироп? — спросил Джеймс. На лице его заходили желваки, а глаза сузились, когда она непонимающе нахмурилась. — Сироп парацетамола, — коротко уточнил он. — У него, вероятно, режутся зубки.

Бет что-то промямлила в ответ. Конечно, как она могла быть такой глупой, чтобы не додуматься до этого самой? Внезапно она почувствовала себя совершенно беспомощной и бесполезной. Джеймсу следовало нанять профессиональную няню. Так было бы лучше для Тимми.

— Бутылочка с сиропом и ложка — в кухонном шкафу, там, где хранится детское питание, — отрывисто добавил Джеймс.

При тусклом освещении его глаза казались темно-голубыми, бездонными.

— Я принесу, — твердо сказала Бет.

Сам виноват. Она предупреждала, что почти ничего не знает о детях. Когда Джеймс забирал Тимми из ее рук, Бет ни о чем не могла думать. Она только видела, как сильно бьется жилка на его шее, она наслаждалась мятной свежестью его дыхания и чистой, пахнущей мылом кожей. Бет быстро повернулась к двери.

— И, черт возьми, надень хотя бы халат!

Пораженная, Бет бросила на него холодный взгляд через плечо. Как он смеет говорить так осуждающе? Ее длинная, до пола, без выреза ночная рубашка, которую прошлым Рождеством ей подарила тетя, была образцом пристойности и уж гораздо приличнее его распахнутого халата.

— О, ради Бога, Бет! — проворчал он. — Когда ты стоишь против света, эта вещь фактически прозрачна.

Что? Обиженная, она повернулась и, войдя в свою комнату, начала с пристрастием разглядывать себя в огромном зеркале, встав так, чтобы свет из дверного проема освещал ее сзади. Ну и что? Видны только ступни ее ног. Сквозь белый хлопок — и то при ближайшем рассмотрении — можно было разглядеть лишь неясный силуэт, только незначительный намек на стройные изгибы.

Едва ли это может служить для Джеймса поводом изображать из себя викторианского священника, оскорбленного распущенными нравами. Бет, черт возьми, совершенно уверена, что он видел женщин в гораздо более откровенном дамском белье.

Надев халат, она крепко завязала пояс и направилась на кухню. Проходя мимо открытой двери в спальню Джеймса, Бет напряглась от любопытства. Разве могла она пройти мимо, даже не заглянув внутрь? Конечно, не могла, и глаза метнулись направо.

Зелено-белое одеяло было брошено на пустой кровати королевских размеров. Бет вздохнула с глубоким облегчением и поспешила на кухню. По крайней мере ей не придется поддерживать вежливую беседу с Джулией за завтраком.

Бет нашла бутылку с сиропом в глубине шкафа за горой банок. Она взяла ее и вернулась в комнату Тимми.

Джеймс стоял к ней спиной. Белый махровый халат плотно облегал широкие сильные плечи. Чтобы не выдать своего интереса и волнения, Бет постаралась отвести взгляд, когда он повернулся.

Тимми, посапывая, спал у него на руках. Джеймс многозначительно посмотрел на нее и осторожно положил ребенка в кроватку. Глаза Тимми оставались крепко закрытыми.

— Спокойной ночи. — Не дожидаясь ответа, Бет направилась через холл в свою комнату. Подойдя к двери, она обернулась и увидела, что Джеймс идет не в спальню, а в кабинет. Неужели будет работать? Совсем ненормальный.

Пожалуй, надо поскорее закрыть дверь, пока он не попросил к нему присоединиться.

— Бет, прочитай еще раз последний абзац, — недовольно потребовал Джеймс, откидываясь в кресле.

Вздохнув про себя, она перелистала страницы блокнота и начала вслух переводить стенографическую запись.

— Проснись, Бет, — отрезал он, — последнее предложение — чушь, плод твоего воображения. Оно не имеет смысла и совершенно не связано с текстом.

Она заскрежетала зубами и вычеркнула раскритикованное предложение. Оно не имело смысла уже тогда, когда он в первый раз диктовал его, но и ее вариант был сразу же отклонен. Она сердито посмотрела на Джеймса из-под ресниц и тут же почувствовала угрызения совести, заметив на его лице следы усталости.

Он совсем не спал прошлой ночью? К тому времени, как она и Тимми появились к завтраку, Джеймс уже работал у себя в кабинете. Она не имела представления — продолжение ли это его ночной работы, или он вчера все-таки пошел спать, а сегодня встал пораньше? Неужели это было настолько важно, что не могло подождать несколько часов? Бет не собиралась жалеть Джеймса: этим утром он был похож на медведя с больной головой, а она стала жертвой, которая принимала главный удар из-за его дурного настроения.

Тимми сидел в манеже на коврике и, к счастью, никак не реагировал на напряжение, воцарившееся в комнате. Он что-то гулькал, тщетно пытаясь оторвать уши плюшевого зайца.

Пальцы Бет сжали карандаш, когда Джеймс возобновил диктовку. Его обычный плавный стиль сегодня прерывался длинными нехарактерными паузами. Бет бросила на него взгляд, когда он еще раз остановился. Этим утром Джеймс был весьма небрежно одет в черные джинсы и белую рубашку, что отражало его настроение. Судя по всему, он собирался работать дома весь день.