— Так, слушай сюда, сопляк! — Он склонился над Максом и, вцепившись ему в волосы, заставил задрать вверх голову и посмотреть на себя. — Если ты ещё раз не выполнишь моих указаний — вылетишь отсюда! Понял? Держи позу, или я сейчас звоню этому Гартману, и пусть везёт тебя домой к маме и папе.

Парень с нескрываемой ненавистью глядел на фотографа. Тот тянул его за волосы весьма ощутительно, но эта боль почти не чувствовалось в сравнении с тем, как горячо и тесно стало у него в груди, сердце так и колотилось. Макс подумал, что сейчас не выдержит и врежет Воскресенскому, а там будь что будет…

— Ты зачем его за волосы дёргаешь? — послышался из дальнего конца зала недовольный вопль Влада. — Испортил всё!

Рука разжалась, а Макс, хотя и сидел, умудрился отпрыгнуть в сторону.

— А ты что здесь делаешь? — спросил Воскресенский, глядя в сторону стилиста. — Я же сказал: никаких посторонних.

— Ну, Ви, если я тут посторонний, — обиженно заявил Влад, входя в круг света, — то и причёсывай сам! Я на первом же поезде в Москву вернусь.

— Ладно, извини, — пробормотал фотограф. — Просто этот… этот… мартышка эта! Руки из жопы растут, честное слово, чашку не может удержать!

Макс уже открыл рот, чтобы высказать своё мнение по этому поводу, как Влад ухватил его за плечо.

— Вставай! Сейчас подправлю волосы.

Они вместе вышли в соседнюю комнату, где стилист в походных условиях организовал нечто вроде гримёрки. Свежий воздух, нормальная температура… Боже, какое счастье! Макс расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, чтобы хоть немного отдышаться.

Влад усадил его перед зеркалом и для вида пару раз провёл расчёской по волосам.

— Всё, теперь порядок. Отдохни немного.

Только тут до Макса дошло, что стилист вытащил его со съёмок не из-за испорченной причёски, а просто чтобы дать передых.

— Спасибо, — сказал он, чувствуя, как затёкшие мышцы расслабляются. Это тоже было больно, но и как-то по-особенному приятно.

Ладони Влада легли ему на плечо и нежно сжали.

— Давай помассирую, — предложил он.

— Нет, не надо! — дёрнул плечом Макс. — Я как-нибудь сам.

Господи, ну что за дурдом!.. В одной комнате сумасшедший фотограф хочет поджарить его живьём, и чтобы он при этом ни в коем случае не менял позы; в другой домогается озабоченный стилист… Единственная надежда на спасение: он так надоест Воскресенскому, что тот его погонит с проекта. Но что тогда будет со Стасом? Начальство ведь с моделями не общается и в тонкости не вникает, виноват в провале будет организатор.

Оставшаяся часть съемок прошла не многим лучше: Макс погибал от жары возле камина, проклятая чашка так и ходила ходуном в уставшей руке, а Воскресенский ругался. Ему всё было неладно. Он постоянно требовал от модели какого-то другого лица и чувства во взгляде, но весьма сложно было с теплотой и любовью смотреть на «женский силуэт», когда поблизости отпускают насчёт тебя и твоих умственных способностей комментарии один хуже другого.

Макс думал, что мог бы изобразить на лице что-то похожее на теплоту и нежность, если бы этот урод Воскресенский не портил весь настрой своим негативным отношением ко всему. В конце концов, после небольшого перерыва-перекура, парень собрался с силами и смог отсидеть две минуты с нужным выражением лица и лёгкой полуулыбкой.

Воскресенский выдавил из себя нечто вроде:

— Вот это сойдёт.

Макс ушёл переодеваться. Всё тело под одеждой было сырым и горячим, корни волос тоже стали влажными. Но всё это было ерундой по сравнению с тем, как болели рука, плечо и спина.

Стас, до этого слонявшийся где-то по окрестностям, повёз его домой. Но сил не было даже на то, чтобы наорать на него. Парень откинулся на спинку кресла и рассказал, что вытворял сегодня на съёмке Ви (он сам не заметил, как тоже начал так его называть).

— Ты подожди раскисать, — заявил дядя. — Это первый день. Потом привыкнешь, полегче станет.

— Нет, Стас, не станет. Он больной на всю голову. Там в сюжетах дальше бассейн есть — он меня точно утопит.

— Ну, что я тебе могу сказать… Отступать некуда, позади Москва.

— Да знаю я, что теперь уже некуда, — вздохнул Макс, уставившись на дорогу.

***

Следующий день был выходным, но только не у Макса, который, потеряв вчера на съёмках полдня, теперь готовился к последнему экзамену. Чем занимался Воскресенский и его люди, он не знал и знать не желал.

Темой завтрашней фотосессии назначили «вечер трудного дня»: для сюжета про сорт чая, придающий бодрости и поднимающий жизненный тонус, Макса собирались снимать в образе успешного бизнесмена, который в конце дня черпает силы и вдохновение в чашке живительного напитка. Парень искренне считал, что для образа бизнесмена он слишком молод и будет выглядеть неправдоподобно, но никого это, похоже, не смущало.

Влад заявил, что сделает его на вид постарше и посерьёзнее. Соня сказала, что всем плевать, лишь бы было смазливое личико. «Это же для женщин реклама. Они в основном этот чай и покупают, — пояснила она. — Тут тонкий расчёт: красивая женщина в рекламе иногда вызывает зависть читательниц, мол, вон как ей естественным образом всё досталось, да и молодая ещё. А на красивого молодого человека всем приятно посмотреть». Воскресенский вообще ничего не говорил: сидел в углу и что-то изучал в телефоне, пока кабинет «успешного бизнесмена» приводили в окончательный товарный вид перед съёмками.

На этот раз неудобных поз не было: Макс сидел в большом уютном кресле перед роскошным полированным столом, одетый в совершенно обалденный деловой костюм. Причём Воскресенский настоял, что костюм нужно надеть полностью: и брюки, и подходящие по стилю ботинки, хотя в кадре модель было видно только до пояса.

— Пусть почувствует себя в образе, — заявил он.

Через десять минут после начала съёмок фотограф объявил, что всё не то. Команда молчала, пока не понимая, что бы это значило.

— Не похоже. Не похоже это на бизнесмена в конце рабочего дня.

Макс про себя злорадно хихикнул — я же говорил!

— Он, — Воскресенский кивнул в сторону модели, — слишком свеженький. Должна быть всё-таки какая-то лёгкая усталость в глазах, а сейчас утро.

Фотограф почесал заросшую двухдневной чёрной щетиной щёку и распорядился:

— Всё оставляем так до вечера. Собираемся, ну, скажем, в половине десятого вечера. Съёмки начнём ровно в десять.

Макс вскочил из-за стола. Его это никак не устраивало! Он не мог проторчать тут полночи — у него завтра в восемь экзамен.

— Я не могу так поздно. Можно пораньше? В восемь хотя бы?

Все повернулись к нему и уставились как на сумасшедшего. Неужели кто-то осмелился перечить великому и ужасному Ви?!

— Я сказал в десять — значит в десять, — удивительно спокойным тоном произнёс Воскресенский, окидывая взглядом вышедшего вперёд Макса с головы до ног. По выражению его лица сразу было понятно: он мог бы и в восемь подъехать, но сказанного менять не будет. Принципиально.

Макс стиснул зубы и пошёл переодеваться. С Воскресенским спорить было бесполезно. Уходя, он услышал насмешливый голос фотографа:

— Оно ещё и разговаривать умеет…

— Может, планы какие… Все же живые люди, — вступилась Соня.

— Мне его планы…

Дальше Макс не слышал — закрыл дверь. Вернее, хлопнул ею со всей силы.

Всего планировалось отснять десять сюжетов. Один был готов. Осталось девять. Девять кругов ада. Алексей Воскресенский в роли Люцифера. Максим Ларионов в роли грешника.

После первых двух фотосессий Воскресенский взял недельный перерыв. Максу было интересно, куда он делся, потому что чёрный «кадиллак» фотографа так и простоял все дни на парковке позади гостиницы, где жил Ви. Разумеется, парень не специально туда бегал, чтобы посмотреть на машину. Просто гостиница находилась недалеко от бизнес-центра, в котором Стас арендовал офис.

На последней съёмке ничего особенного не произошло: фотограф был в своём репертуаре, Макс всеми силами изображал профессиональную модель. И даже с экзаменом всё оказалось не так уж плохо: он сумел сдать его на четвёрку, несмотря на то что спал всего три часа. Зато какие у него были усталые и красные глаза! Воскресенскому бы понравились…