— Может, погасить забыли — предположил Конь.

— Посмотри! — приказал Тяпа.

Конь пригнулся, добежал до пристроечки, прижимаясь спиной к стене, добрался до окна, осторожно заглянул в комнату и вернулся обратно.

— В шашки играют! — доложил он.

— Кто?

— Завхоз и этот… сторож.

— Не спится им, — проворчал Тяпа. — Ладно! Пускай играют. Мы тоже: фук, фук — и в дамки!

Тяпа как-то подленько засмеялся и скомандовал:

— Давай по одному!

Он первым перебежал двор и скрылся за сарайчиком. Оттуда послышался его тихий свист — и через двор побежал Игорь. За ним освещенное пространство двора пересек Шурик. Когда и его скрыла густая темнота, Пахомчик шепнул:

— Давай, Гена… Только не чуди.

А стоящий за Генкиной спиной Конь сипло подтвердил:

— Точно! Это самое… Без шуток!

Генка сунул руки в карманы и медленно пошел мимо пристроечки, стараясь, чтобы его тень упала на освещенное окно. Но увлеченные игрой Аркадий Семенович и дядя Кеша не обратили на него никакого внимания. Генка все так же медленно дошел до сарайчика и услышал свистящий шепот Тяпы:

— Выламываешься?..

Генка пошел прямо на него, Тяпа едва успел шагнуть в сторону, споткнулся о доски, с трудом удержался на ногах и, различив за спиной Генки подбежавшего Коня, пригрозил:

— Смотри, мало не будет!

Генка будто только этого и ждал, замахнулся, но Конь перехватил его руку, а подоспевший Пахомчик оттер Генку плечом.

— Нарочно шум поднимает! — брызгая слюной, шипел Тяпа.

— Хватит вам! — хрипловато сказал Пахомчик и еще дальше отодвинул Генку плечом. — Дело надо делать.

Тяпа, недовольно сопя, осветил фонариком штабель и распорядился:

— Вот эти берите. По два человека на доску. И чтоб ни звука!

Выбранные Тяпой доски ничем не напоминали те бросовые дощечки, которые дядя Кеша давал Генке на порчу. Те были хилые, сучковатые, тонкие. А эти толстые, длинные, тяжелые. И ровные-ровные. Одна к одной. Отличные доски! И стоили, наверно, немало.

Сцепив зубы, Генка смотрел, как несли их через двор сначала Игорь с Тяпой, потом Пахомчик и Шурик.

Хоть бы Муха залаяла! Собака, называется. Ни слуха, ни чутья. Не собака, а медведь в берлоге. Дрыхнет без задних ног! Когда Тяпа с Игорем, держась у самой стены, проходили мимо окна пристройки, Генка твердил, как заклинание: «Споткнись! Споткнись! Урони доску!»

Но две темные фигуры медленно скрылись за углом кухни, за ними еще двое, а вокруг по-прежнему было тихо.

— Пошли! — скомандовал Конь и взялся за доску.

Генка поднял свой конец и, машинально стараясь ступать в ногу с Конем, чтобы доска меньше раскачивалась, пошел через темный двор. Он смотрел на спину шедшего впереди Коня и думал о том, как будет стоять дядя Кеша перед разоренным штабелем, виновато и покорно смотреть на рассерженного начальника, давать объяснение следователю. Генка представил себе, как дядю Кешу поведут через весь лагерь в сопровождении милиционера, замычал от отчаяния, остановился и ткнул концом доски в спину Коня. Конь споткнулся и, выронив доску, упал. Генка бросил свой конец. Доска тяжело ухнула о землю.

Распахнулось окно, и в нем показалась круглая голова Аркадия Семеновича. В сенях пристроечки уже топал сапогами дядя Кеша. Конь вскочил и побежал в темноту, а Генка, выпрямившись во весь рост, остался стоять в освещенной полосе под самым окном.

Подбежал дядя Кеша, увидел лежащую на земле доску, схватил за шиворот неподвижно стоящего Генку, узнав его, вдруг сник, отвернулся, принялся шарить по карманам, ища папиросы.

Вытащив мятую пачку, он закурил и присел на крыльцо, стараясь не глядеть на Генку. Тот стоял и слушал, как с треском ломаются кусты под ногами убегающих ребят, как негромко и сердито кричит Аркадий Семенович. Потом он увидел свет приближающегося фонарика и вышедших из темноты Вениамина и завхоза. Аркадий Семенович сердито отдувался и потирал ладонью бритую круглую голову, а Веня что-то говорил ему, успокаивая и объясняя.

Аркадий Семенович увидел Генку, взмахнул короткими ручками и, захлебываясь, залопотал, как рассерженный индюк:

— Что вы мне говорите? Какое недоразумение? Вы видите, кто это? Это — Орешкин. Где Орешкин — там скандал! Вы его задержали, Иннокентий Савельевич? И правильно сделали! Будем оформлять через милицию. И не уговаривайте меня! Все!

Генка слушал его и никак не мог сообразить, кто такой Иннокентий Савельевич, который его задержал. Потом понял, что это дядя Кеша. Тот, по-прежнему не глядя на Генку, сказал:

— Не задерживал я его… Сам столбом стоял.

— Испугался! — подхватил Аркадий Семенович. — Естественно! Еще не так испугается. Ай-ай-ай! До чего ты дошел, Орешкин!

— Вот что! — решительно вмешался Вениамин. — Пусть он идет. Я вам сейчас все объясню.

— Что вы мне объясните? — махал руками Аркадий Семенович. — Я что, не вижу? Это же кража!

— Иди, Гена, — твердо сказал Вениамин и обернулся к Аркадию Семеновичу. — Найдет его милиция, если надо будет. Никуда он не денется. — И опять повторил: — Иди.

Генка медленно пошел по двору. Проходя мимо крыльца, на котором сидел дядя Кеша, остановился, хотел что-то сказать ему, но тот отвернулся, делая вид, что ищет, обо что погасить окурок, и Генка пошел дальше.

Веня потянул Аркадия Семеновича за рукав, отвел подальше, к сарайчику, и доверительно сказал:

— Аркадий Семенович, ребята не виноваты. То есть они, конечно, виноваты, но, если разобраться, то виноват я, а они не очень виноваты.

— Благодарю за объяснение! — иронически хмыкнул Аркадий Семенович. — Вы думаете, я что-нибудь понял?

— Нам нужны доски! До зарезу! Для очень хорошего дела! Для настоящего дела, понимаете?

— Это же не горбыль. Это не дранка. Это семидюймовка. Я вырвал этот лес буквально из-под земли. А вы его тащите на какие-то цацки! Зачем вам семидюймовка? Вы что, строите себе дачи?

— Я больше ничего не могу сказать. Дал слово! Но вы поверьте мне, Аркадий Семенович! Это очень доброе дело!

— И вам нужна обязательно семидюймовка? — не успокаивался завхоз.

— Не обязательно! — улыбнулся Вениамин. — Но ведь они не знали.

— Все они знают! — фыркнул Аркадий Семенович. — Рядом лежал горбыль. Так горбыль они не берут, а тянут отборный лес. Зачем вам доски?

— Я дал слово, Аркадий Семенович! — прижал руки к груди Вениамин.

— Я спрашиваю — не для чего, а зачем? — опять рассердился завхоз. — На крышу, на стену, на пол?

— Нары надо сбить.

— Нары? — удивился Аркадий Семенович. — Вы что, сами себе тюрьму строите? Кому в наше время нужны нары?

— Аркадий Семенович! — засмеялся Вениамин.

— Я же не спрашиваю. Я высказываюсь. Имею я право на собственное мнение или нет?..

— Имеете.

— Так вот, — торжественно сказал завхоз. — Горбыль вам не подойдет. Семидюймовку я вам не дам. А тес я вам дам! От разобранного сарая. Присылайте детей.

— Ничего не получится! — вздохнул Вениамин.

— Почему?

— Надо, чтоб вы не знали.

— Чего? Где лежит мой тес? Что вы мне шарады загадываете?!

— Вы не должны видеть, когда они его возьмут.

— Ну, хорошо… Я сложу доски за кухней и скажу, что это для ваших мальчиков.

— Не надо ничего говорить.

— А если они опять попадутся?

— Пусть только попробуют! — пригрозил Вениамин. — И спасибо вам большое, Аркадий Семенович!

— Вы же знаете… Для хорошего дела… — По голосу было слышно, что завхоз улыбается. — Но зачем вам нары, слушайте? Возьмите лучше два столба и поставьте качели! Это идея, а?..

— Качели в следующий раз! — уверил его Вениамин и заторопился: — Пойду к мальчишкам. Только, Аркадий Семенович… Про сегодняшнее никому. Ладно?

— Что с вами поделаешь! — вздохнул завхоз. — Но зачем вам все-таки нары?

Вениамин рассмеялся и, включив фонарик, быстро пошел через хоздвор к дачам.