2) сангха после смерти Будды до раскола на тхераваду и махасангхику (4—3 вв. до н.э.).

Буддизм часто называют «слабой религией», подразумевая под этим несколько вещей. Во-первых, отсутствие теистического элемента (концепции бога-творца и правителя вселенной). Обычно считается, что «сила» религии определяется могуществом бога или богов, в которых в ней верят. В этом смысле монотеистические религии «сильнее» политеистических, как государства, власть в которых сосредоточена в одних руках, сильнее государств с «распыленной» властью. Могучего и всевидящего Бога не только почитают, но и боятся. Для многих людей страх перед наказанием — более сильный стимул нравственного поведения, чем туманная награда на небесах. Сильный бог, как и сильный хозяин, берет на себя ответственность за свои чада. Кроме того, сильный бог требует безусловной веры и абсолютной преданности. Это тоже огромная сила, способная поднять человека над самим собой и условиями его существования, сделать его «пассионарием», несущим свет своей веры другим людям. Третьим фактором силы является религиозная организация, четко структурирующая жизнь верующих, определяющая их взгляды на мир, приоритеты, модели поведения. Словом, «сила» таких религий в том, что они указывают человеку на высшую инстанция вне его, наделенную всей полнотой власти над миром, и определяющую и его индивидуальную жизнь. В буддизме такой высшей инстанцией является сам человек, буддийский взгляд на мир — это взгляд, направленный на психологическое устройство человека. Именно в нем ищут и находят источник духовного преобразования. Будда никогда не рассуждал на тему, как устроен мир и как он возник, а если ему задавали подобные вопросы, отказывался отвечать на них, повторяя, что его учение имеет лишь один вкус — вкус спасения: не спасения, приходящего извне, от Бога, а спасения, которое человек способен достичь собственными усилиями, если изменит самого себя, используя методы, открытые Буддой («Будьте сами себе светильниками!»). Физиков, ищущих религиозное учение, которое позволило бы объяснить множество парадоксов современных исследований "структуры мироздания (работы Фритьорфа Капры и многих других) буддизм привлекал своей теорией дхарм (элементов потока существования) и идеей относительности и взаимозависимости всех вещей и явлений (пратитья-самут-пада). Отвлечемся от всякой критики или апологетики религий и попробуем взглянуть на вещи с чисто прагматической точки зрения (точки зрения психологической эффективности). Мы должны признать, что «слабость» буддизма (прежде всего раннего) состоит как раз в том, что он замыкает человека на самом себе, требуя от него быть «сильным», «взрослым», активизировать сознание и волю, и при этом не давая никакого утешения, в то время как религия в привычном нам понимании всегда служила тому, чтобы вывести человека за пределы самого себя и поставить перед Богом, который не только наказывает, но и дает утешение и надежду (мы все прекрасно знаем, сколь малодейственно утешение, которое в момент отчаянья мы можем придумать себе сами, и как остро мы нуждаемся в том, чтобы переложить часть нашей тяжкой ноши на кого-то другого).

Но эта «слабость» буддизма составляет и его «силу». Он учит человека брать ответственность за свои собственные мысли и поступки, воспитывая в нем сознание того, что только сами эти мысли и поступки, а не их оценка Богом и Его суд определяют его будущее (в теистических религиях всегда есть лазейка: грех, конечно, это плохо, но ведь можно покаяться и Бог все простит). В человеке же буддизм делает ставку не на веру и преданность, а скорее на сознание и волю как локомотив духовного прогресса и достижения спасения. А что же касается утешения, то на его место становится знание, как в знаменитой буддийской притче о горчичном зерне.

У женщины умер единственный сын. Убитая горем, бродила она по деревне, когда кто-то подсказал, что в окрестностях обосновался отшельник Готама (монашеское имя Будды), который наверняка сможет ей помочь. Она бросилась к Будде и стала просить его вернуть ей сына. Будда согласился, но с тем условием, что она принесет ему горчичное зерно из дома, где никто не умирал. Женщина страшно обрадовалась и поспешила назад в деревню. Но оказалось, что ни в этой и ни в какой другой деревне не нашлось такого дома. Осознав, что смерть носит всеобщий характер, женщина вступила в буддийскую общину и стала монашкой.

А вот та же самая ситуация в христианской легенде (я нашла ее в книге Антония Сурожского «Жизнь. Болезнь. Смерть», Клин 2001). Женщина пришла со своим горем к святому, а он сделал так, чтобы она увидела сон, в котором ее выросший сын грабил и насильничал. Проснувшись, женщина поблагодарила Бога за то, что ее сын вовремя умер.

Разумеется, с точки зрения утешения, христианский подход оказывается куда более быстродейственным. Женщина верила и оттого заслужила утешение. Мы не знаем, стал бы ее сын действительно бандитом, или святой навеял такой сон ради облегчения ее страданий. Будда же даже не пытался утешить женщину, он создал ситуацию, в которой его просительница испытала некоторый опыт и поднялась на новый уровень понимания реальности. Надобность в утешении отпала сама собой. Не то чтобы она поверила в Будду, ведь Будда не ничего такого не требовал и не совершил никаких чудес (не показал никаких снов). Она сама пришла к пониманию того, о чем он учил — к пониманию всеобщности страдания.

Сравнивая эти две близкие по сюжету и вместе с тем такие непохожие истории, мы ясно видим разницу. В первом случае важна вера. Христианский Бог сострадателен — он послал испытание, он же — через своего посредника — посылает и утешение. Во втором случае — внутренняя работа личности.

Для многих верующих буддизм был привлекателен тем, что не требовал от них немедленной и бесповоротной ломки их образа жизни и привычек, в том числе и отказа от служения местным богам (очень часто именно эту толерантность буддизма считают одним из проявлений его «слабости»). Буддист может одновременно исповедывать и даосизм, и синтоизм, и любую другую религию (трудно себе представить, чтобы христианин или мусульманин, не нарушая принципов своей веры, могли исповедывать еще какую-то религию — «сильная» религия не терпит конкуренции). В силу этой и ряда других причин (например, в некоторых странах Юго-Восточной Азии дети и подростки практически в обязательном порядке живут в монастырях, но это не значит, что в дальнейшем они становятся практикующими буддистами) установить точное количество буддистов в мире крайне сложно. С большей или меньшей точностью можно говорить лишь о численности буддийских монахов — их около 1 миллиона. Число же светских приверженцев буддизма просто не поддается оценке.

1. Пятигорский А.М. О психологическом содержании учения раннего буддизма // Уч. зап. Тартус. гос. ун-та, вып. 201. Тр. по востоковедению I. Тарту, 1968.

2. Померанц Г.С. Европоцентрическая модель религии и парадоксальные религии Индии (буддизм, индуизм) // Там же.

1. Каково основное отличие буддизма от авраамистских религий?

2. Что делает буддизм религией?

3. Что такое «ранний буддизм»?

4. В чем «слабость» и «сила» буддизма как религии?

Тексты многочисленных буддийских школ и каноны разных направлений — это не просто большое собрание книг, а колоссальная библиотека на разных языках: пали, санскрите, китайском, тибетском, монгольском, японском, корейском, уйгурском, вьетнамском, тайском, индонезийском, бирманском, сингальском и многих других. И это при том, что значительная часть буддийского наследия не дошла до нашего времени. Но не только чрезвычайная обширность делает буддийскую литературу уникальной. Еще целый ряд ее характеристик не находит прямых аналогов в литературном наследии других мировых религий.