Этот эпизод не очень‑то хорошо характеризует Балу. Ведь Владыка Цапану — герой, могучий воин, который, казалось бы, не должен страшиться смерти. Но Балу проявил явное малодушие. Такие черты, приписываемые утаритянами своему главному покровителю, в определенной мере очеловечивают его образ.

Убийство Балу показывает, что он принадлежал к умирающим и воскресающим богам.

Описание траура Илу воспроизводит реальный траурный ритуал, существовавший в Угарите. Интересны и стенания Илу. Он скорбит и по людям, и по самому себе. Из содержания всего цикла сказаний о Балу видно, что Илу не относится к тем богам, кто особенно любит Балу. Но после победы над Йамму, после постройки дворца Балу стал царем, и его гибель нарушает установленный порядок. Поэтому, при всей своей нелюбви к Балу, Илу скорбит. Кто понимается под народом сына Дагану, т. е. Балу? Все народы или только утаритяне? Скорее всего, первые. Хотя Балу был покровителем преимущественно Угарита, его «обязанности» распространялись на всю землю. К тому же людям, особенно в древности, было свойственно не просто ставить себя в центр мира, но и придавать своим судьбам вселенский характер. Илу сокрушается и о том, что он вслед за Балу тоже сойдет в землю. Значит, во власти бога смерти не только «молодые боги», но и сам Илу, который явно не относится к умираю–щим и воскресающим божествам? Как мы увидим несколько позже, то же самое повторяет Анату, скорбя по Балу. Видимо, это — поэтическая формула, повторение которой свойственно фольклорной поэзии. Применение ее к богам не обязательно подразумевает придание ей буквального смысла. Хотя, конечно, однозначно решить этот вопрос пока едва ли возможно.

В отличие от скорби Илу, который был замкнут в своем дворце, траур Анату носит вселенский характер. Резиденция Илу находится слишком далеко от обитаемого мира. А Анату с этим миром связана непосредственно.

Великое таинство смерти развертывается как бы в двух планах. С одной стороны, бог смерти, как он и угрожал, уже поглотил Балу, а с другой — тело последнего находится на земле. При этом лежит оно на самом прекрасном пастбище, самом хорошем поле. Возможно, это то поле, на котором предавались любви Балу и Анату. Гибель Балу на этом поле, на этом пастбище еще более подчеркивает печальный характер его смерти, непосредственно воздействующей на все стороны жизни — на земледелие и скотоводство, а также на само воспроизведение жизни.

Солнце тоже благодетельно для жизни, и поэтому Шалашу скорбит о гибели Балу, ибо его смерть останавливает течение всех жизненных процессов.

Поскольку в Угарите могилы обычно сооружались непосредственно под жилищем живых, то погребение Балу на вершине Цапану надо, вероятнее всего, понимать как создание его гробницы под его дворцом на этой горе. Все описание погребения воспроизводит реальный погребальный обряд, хотя, разумеется, количество принесенных в жертву животных неправдоподобно велико, как всегда, когда речь идет о богах.

Из этого эпизода видно, что угаритяне рассматривали борьбу Балу с Муту как часть его вечного противостояния детям Асирату. Вероятнее всего, и Муту считался сыном этой богини.

Как уже говорилось, угаритяне не очень‑то почитали Астару, который был для них олицетворением пустыни. Оседлые земледельческие народы рассматривали пустыню как царство смерти, как зримый аналог потустороннего мира. Поэтому Астару и предстает насильником над людьми. Такое насилие невозможно без покровительства высших божеств, что и объясняет его покорность Илу и Асирату. Характерна мотивировка Асирату назначения Астару царем: при нем высшие боги могут править спокойно. Это конечно же отражает земную действительность. И египетские фараоны, и хеттские цари, установившие свою власть над мелки–ми государствами Сирии, были заинтересованы в первую очередь в беспрекословной покорности подчиненных царьков, Насилие же этих царьков над собственными подданными создавало возможность внутренних конфликтов в этих небольших государствах, что делало царьков еще более зависящими от поддержки верховного государя. Решение Илу (по совету Асирату) назначить именно такого слабого бога, как Астару, царем свидетельствует о намерении высших богов укрепить свою власть и, может быть, непосредственно править миром. В отличие от Финикии, из Угарита не дошло мифов о создании вселенной и смене поколений богов, правящих ею. Но такие мифы, по–видимому, существовали, и, возможно, в одном из них и рассказывалось об устранении (добровольном или принудительном) Илу и Асирату от непосредственного управления миром. Если это так, то решение Илу можно понимать как попытку реванша.

Изображение Астару явно карикатурное. Этот бог отказывается от власти даже не в результате сражения, а просто потому, что он недостоин трона, слишком мал для него. Пустыня и смерть не могут просто так утвердить свое превосходство над цивилизацией.

Как ни могуч и самоуверен Муту, он оказался бессилен перед жизнью и любовью, олицетворяемыми Анату. Интересно, что в тексте практически не рассказывается о битве между Анату и Муту. Описываются уже только последствия победы богини. И это описание воспроизводит цикл сельскохозяйственных работ после сбора урожая. Победа Анату оказалась не только торжеством любящей женщины над злодеем, погубившим ее возлюбленного, но и победой плодородия над бесплодием и засухой. Анату обращается с телом Муту, как с собранным зерном.

Воскресение Балу означает возрождение жизни. Во всех религиях возвращение к жизни умерших бога или богини отмечается радостным пробуждением спавшей до того природы. Греки считали, что когда богиня Персефона возвращается из подземного царства на землю к своей матери Деметре, наступает цветущая весна, а за ней — благодатное лето, при уходе же богини вновь в свое мрачное царство на земле воцаряется суровая и бесплодная зима. То же самое мы видим и в угаритских рассказах. Разумеется, как и во всяком фольклоре, здесь радость пробуждающегося мира преувеличена. Радостью охвачены и небо и земля, все полнится маслом и медом. Илу это явилось в видении. Вероятно, непосредственно ликование мира ему недоступно, слишком он далек от этого мира.

Текст сказания о Балу дошел до нас с некоторыми, и порой довольно значительными, пропусками. Возможно, что именно в одном из таких утраченных фрагментов рассказывалось о захвате сыновьями Асирату царского трона Балу. В сохранившемся тексте такую попытку сделал только Астару, и она была неудачна.

Смерть, естественно, не может быть полностью уничтожена, она — необходимый атрибут жизни, ее неотделимая сторона. Поэтому и Муту воскрес и мог снова предъявить свои претензии Балу.

Балу выступает как глава целого семейного клана, члены которого практически полностью находятся в его власти. Отказ выдать кого‑либо из них означал, что весь клан становился врагом требовавшего. И Балу как глава должен сражаться, чтобы защитить всю свою большую семью.

Борьба Балу и Муту не может кончиться победой одной из сторон, ибо они олицетворяют равные и постоянно существующие в мире явления — жизнь и смерть, плодородие и засуху, возможность нового рождения и вдовство.

Табличка с рассказом о борьбе Балу с Муту завершается гимном в честь богини Шапашу, в котором упоминается и Котару–ва–Хасису. Это кажется парадоксальным. Прославляется не главный герой сказания, а его союзница — богиня солнца. Едва ли это случайно. Шапашу принимала активное участие в борьбе Балу. Те «обязанности», которые были свойственны Балу, невозможно было выполнить без благодетельной помощи солнца. Гроза и дождь, приносящие земле необходимую для сева и урожая влагу, и солнце воспринимались вместе как единое божественное благо. И в этом союзе солнце первоначально играло, по–видимому, первую роль. И только после превращения Балу в главного покровителя Угарита, вероятно, положение сторон поменялось. Но след прежних представлений мог сохраниться в этом гимне, помещенном в конец всего рассказа об утверждении Балу как царя.

То, что Шамаку — это название какого‑то определенного места, не вызывает сомнений. Но конкретное местонахождение Шамаку все же спорно. Одни ученые предлагают поместить его на севере Палестины, другие считают, что это слишком далеко от Угарита, и ищут более близкие места. Но надо заметить, что Угарит был центром довольно оживленной международной торговли, так что угаритяне знали места, находившиеся и сравнительно далеко от их города.

До наших дней не дошло изображений Анату с крыльями. Но в финикийской мифологии есть указания на обладание богами парой крыльев (а у верховного бога четыре крыла). Видимо, такие же представления были и у угаритян. К тому же священными животными Анату были именно птицы, орлы и коршуны.

Родной сестрой Балу Анату не была, поскольку он являлся сыном Дагану, а она — дочерью Илу. В лучшем случае она могла быть его двоюродной сестрой. Возможно, перед нами обычная нелогичность мифа. Но, скорее всего, утаритяне представляли всех богов единой семьей независимо от конкретных отношений родства внутри нее. И еще более вероятно, что выражение «сестра» не подразумевает кровного родства, а лишь подчеркивает нежные чувства к возлюбленной. Так, в библейской Песни Песней жених обращается к невесте: «Ты сразила меня, сестра моя, невеста… сколь хороши твои ласки, сестра моя, невеста». Совершенно ясно, что здесь не идет речь о родственнице в буквальном смысле.

Соединение Балу и Анату в образе быка и коровы конечно же не случайно. Балу постоянно связан с этим священным животным. Достаточно вспомнить его эпитет — Бык. И возлюбленная Балу должна быть прекрасной коровой. Это подчеркивает священный характер их деяния. Вероятнее всего, данный рассказ — перенос в мифическое пространство так называемого священного брака, когда царь вступает в брак с богиней, которую воплощает жрица. Такой брак должен обеспечить плодородие и благополучие государства.