Алтея — растение из семейства мальвовых. Как лекарственное растение она употреблялась и в XIX в., а на Востоке с этой целью используется и в настоящее время. Лекарственные свойства алтеи известны были и основателю ботанической науки — греку Теофрасту (IV‑III вв. до н. э.).

Излечение от смертельной болезни, естественно, рассматривалось как победа над богом смерти.

Суд был первым делом царя. Общественная функция царской власти — устанавливать и охранять справедливость, а в случае необходимости восстанавливать ее. Поэтому царь должен был в первую очередь заботиться о тех, кто сам не мог постоять за себя, — за вдов и убогих, за всех «униженных и оскорбленных». Если царь по каким‑либо причинам не в состоянии выполнять эту свою первейшую обязанность, он должен быть смещен с трона.

C Точки зрения принятого отношения к царской власти Йацциб был совершенно прав, ибо пассивность Карату, хотя и вызванная весьма уважительной причиной, болезнью, создавала условия для насилия и обманов, что и требовало смены царя. С точки же зрения внутрисемейных отношений, отношений отца и сына, Йацциб совершает величайшее преступление — проявляет непочтение к отцу и выражает желание его свергнуть. Перед нами явный конфликт двух точек зрения, двух подходов к решению важного для общества вопроса: является царь лишь высшим должностным лицом общества, и тогда смена пассивного царя необходима, — или же царю принадлежит (по крайней мере, номинально) высшая власть, которой он не может быть лишен, независимо от способности ее осуществлять. Это — столкновение старого, общинного, и нового, династийного, принципов передачи власти. Автор поэмы явно на стороне второго. Вероятно, ко времени ее создания династийный принцип уже считался более приемлемым, хотя еще и не окончательно утвердившимся. Впрочем, не исключено, что внесение этого мотива в поэму — результат ее постепенного развития в угаритской среде.

Текст поэмы на этом обрывается. Но вполне логично считать, что проклятие Карату исполнилось. В предыдущих частях поэмы много говорится о почтительном отношении к отцу младшего сына, Илихау, который явно противопоставляется своему старшему брату как пример исполнения сыновнего долга. Несомненно, именно к нему переходит от проклятого старшего брата первородство и, следовательно, престолонаследие. Ранее в поэме говорилось о печали природы из‑за смертельной болезни Карату. Ясно, что с его выздоровлением и природа должна возрадоваться.

Текст поэмы о Данниилу и Акхите, как и поэмы о Карату, был открыт в самом начале раскопок Угарита. Обе поэмы, как уже говорилось, относятся к священному преданию Угарита и напоминают в этом исторические части Библии. Некоторые ученые полагают, что Данниилу мог быть историческим лицом, и его деяния столь прочно запечатлелись в народном сознании, что рассказы о них, обрастая сказочными подробностями, передавались из уст в уста в течение нескольких веков, прежде чем были записаны в XIV в. до н. э. Правда, в самой поэме, как она до нас дошла, Данниилу никаких особых подвигов, которые заслуживали бы увековечения в памяти народа, не совершает. Сюжет поэмы связан, скорее, с судьбой его сына, охотника Акхита. Но эта поэма могла быть лишь частью целого эпического цикла о Данниилу, и на основании только сохранившейся его части никаких выводов делать нельзя. Не исключено, что существовали и другие рассказы о Данниилу. Однако именно повествование о потере, а затем обретении с помощью богов потомства было, вероятнее всего, важнейшей частью всего цикла сказаний о Данниилу (если такой цикл существовал). Во всяком случае, это повествование было хорошо известно не только угаритянам, но и их соседям, и сохранялось в течение веков. В начале VI в. до н. э. пророк Иезекиил обращался к своим соотечественникам, уведенным в изгнание в Месопотамию, с напоминанием о трех праведных мужах — Ное, Данииле и Иове, говоря, что в случае великого греха отступничества Бог погубит и людей и скот, и только эти три праведника спасутся. Правда, Иезекиил при этом указывает, что спасены будут лишь они сами, а не их сыновья или дочери. Но в библейских рассказах о Ное и Иове Бог поступает с их потомством иначе. Так, перед потопом Бог приказал Ною построить ковчег, в котором должен был спастись и сам Ной, и вся его семья, включая сыновей и дочерей, и по паре всех других живых существ. У Иова ради испытания Бог отнял детей и богатство, но, убедившись в его праведности, вернул ему все это в еще большем количестве. Видимо, во времена Иезекиила существовали разные варианты рассказов об этих праведниках (а слушатели Иезекиила явно прекрасно понимали, о чем и о ком идет речь). Но и в сохранившихся библейских повествованиях Ной и Иов связаны именно с проблемой потомства. Различные рассказы о чудесах и толкованиях собраны в библейской Книге Даниила. В ней нет сказания о гибели и новом обретении потомства. Возможно, рассказы, сохранившиеся в названной Книге, восходят к другим вариантам сказаний о Данниилу, где он представлен чудотворцем и толкователем снов и знамений. В пользу такого предположения может свидетельствовать еще одно место в пророчестве Иезекиила, где Даниил предстает образцом мудреца, которому ведомы все тайны. А может быть, мы имеем дело все‑таки с новыми рассказами, сгруппированными вокруг популярной в народной памяти фигуры. Но в любом случае это свидетельствует о распространении различных повествований о Данниилу–Данииле в западносемитской среде.

Определение Данниилу как «мужа харнамийского» свидетельствует о существовании общества Харнаму. Полагают, что угаритское общество и образовалось в результате слияния Харнаму и Дитану. Название Харнам (или Хирнам) встречается в египетских документах второй половины II тысячелетия до н. э. Исследователи располагают это место в долине между горами Ливана и Антиливана. Может быть, как и в случае с Дитану, речь идет о какой‑то западноаморейской общности, часть которой, перебравшись далее к северу, вместе с Дитану заселила уже существовавший доаморейский Угарит, а часть, судя по сохранению названия, осталась на старом месте. Если это так, то сохранение харна–мийского предания о Данниилу и Акхите в главном храме Угарита — храме Балу — свидетельствует о признании преданий обеих частей предугаритского общества — Харнаму и Дитану в качестве священных преданий Угарита.

Перечисляются обязанности благочестивого сына по отношению к отцу. Они распространяются и на царскую семью. Возможно, здесь отразились обычаи архаического времени, когда члены царской семьи должны были собственноручно заниматься даже хозяйственными делами; в поэме уточняются эти дела; оштукатуривание крыши, когда она загрязняется, и стирка одежды, когда она пачкается. В связи с этим можно вспомнить, что в гомеровской «Одиссее» феакийская царевна Навсикая вместе со служанками стирает белье на берегу моря.

Как и в случае с Карату, благословение и обещание даровать сына дает сам верховный бог Илу, а не Балу, царствующий над землей, а точнее — над тем обществом, которым в данный момент правит Данниилу. Это благословение и обещание должны были иметь космический характер и поэтому входили в сферу полномочий Илу. Но показательно, что между земным владыкой и владыкой вселенной стоял все‑таки посредник.

Как жена Карату происходила из Удумми, так жена Данниилу — из Данниту. Где располагалась Данниту, неизвестно.

Балу продолжает выступать посредником между Илу и Данниилу. Это резко отличает отношения между верховным богом и Данниилу от подобных отношений между тем же богом и Карату, ибо с последним Илу контактирует непосредственно. Трудно сказать, чем вызвана такая разница. Может быть, это свидетельствует о более позднем происхождении поэмы о Данниилу и Акхите, когда роль Илу, как полагают многие исследователи, уменьшилась и за ее счет возросла роль Балу. Не исключено также, что в Харнаму Балу играл более значительную роль, чем Илу, сопоставимую с той, которую он играл в самом Угарите, в то время как для Дитану значение Балу было несколько меньшим, и там он считался очень важным, но все же одним среди прочих в собрании богов, возглавляемом Илу. Если это так, то в религиозной истории Угарита Харнаму имела большее значение, чем Дитану.

Семиричный цикл был свойствен семитам и связан с фазами луны. Достаточно вспомнить семидневную неделю, идущую, вероятно, из Месопотамии, и библейский рассказ о сотворении мира, когда Бог шесть дней творил мир, а на седьмой день отдыхал.

С развитием общества охота превращается из важнейшего промысла преимущественно в одно из занятий царей и вельмож.

Естественно, что у легендарного героя, каким является Акхит, и лук должен быть особенным. Такой лук мог изготовить только сам бог Котару–ва–Хасису. Снова перед нами пересечение двух пространств — божественного и человеческого.

Данниилу вершит суд, сидя под деревом на площади у ворот. Ворота играли в западносемитских обществах очень большую роль. Именно у ворот собиралось народное собрание. И само слово «ворота» становится синонимом «гражданской общины». В Финикии даже существовали две разные системы мер — меры «царские» и меры «ворот». Что касается дерева, которое корнями уходит в землю, а вершиной тянется к небу, то оно воспринималось как воплощение мировой связи, как «древо жизни». В Библии неоднократно упоминаются такие деревья, под ними провозглашали царя или «судью», заключали договоры и совершали другие важные действия. И совсем другой народ — древние германцы — представляли центральную ось мироздания как огромный священный ясень.

Считается, что в своем ответе Анату Акхит описывает соответствующие части составного лука, какой появился в XVIII‑XVI вв. до н. э.

Охота издревле была мужским делом, хотя в мифах встречаются и богини–охотницы, как утаритская Анату или греческая Артемида, и женщины–охотницы, как греческие же амазонки. Акхит с юношеской самонадеянностью не только отказывает Анату в ее просьбе, но и прямо оскорбляет ее, что не могло не вызвать гнева богини.

Весь эпизод с визитом Анату к Илу весьма примечателен. Хотя Анату столь сильно разгневалась на Акхита, что решила его уничтожить, сделать это без разрешения Илу она все же не могла. Потому ли, что вообще человеческая жизнь находится в руках верховного бога, или же потому, что речь идет об отпрыске царского дома, — неясно. Как и в сказаниях о Балу, в данном случае Анату тоже прибегает к угрозам. Такое описание поведения богини стало уже почти стандартным. И в том и в другом случаях угаритские сказания описывают один и тот же характер — яростный, вспыльчивый, агрессивный. Если вспомнить сказания о Балу, то можно увидеть, что для дипломатических маневров с целью добиться разрешения постройки дворца Балу к Илу подсылается Асирату. Видимо, ни на какие переговоры Анату не способна, она может добиваться своих целей только прямо, прибегая в случае необходимости к угрозам. Недаром испуганный Илу говорит, что на нее нет управы.