В ходе археологических кампаний 1931 —1933 гг. были найдены таблички, содержавшие тексты больших мифологических эпических поэм. Сначала они были опубликованы Виролло, а затем ими занялись исследователи многих стран. Эти тексты сохранились не в очень‑то хорошем состоянии. Поэтому возникли значительные трудности в их понимании, в толковании значения тех или иных деталей. И все же общий смысл уже тогда был вполне ясен. Позже удалось найти более мелкие тексты, дополняющие наши знания об угаритской литературе и мифологии, но таких больших поэтических произведений больше не обнаружено. Это не значит, что их и не было. Вполне возможно, что они существовали, так что есть надежда на открытие новых литературно–религиозных памятников.

После изучения пришло время перевода угаритских произведений на современные языки. На русский язык эти тексты были переведены и прокомментированы И. Ш. Шифманом. В 1993 г., уже после смерти ученого, вышла его книга «Угаритский эпос», в которой была представлены российскому читателю поэмы о Карату, Акхите и рапаитах. Еще через шесть лет была опубликована книга Шифмана «О Балу», в которой собраны и прокомментированы переводы всех произведений, рассказывавших об этом угаритском боге. Теперь на русском языке есть точные переводы всех поэтических сказаний Угарита.

Открытие и публикация угаритских текстов вызвали энтузиазм среди специалистов. В них, в частности, были обнаружены имена богов, известных и по произведениям Филона, и по Ветхому Завету. Многие приводимые Филоном данные о мифах и религии финикийцев, прежде казавшиеся ученым сомнительными, теперь нашли подтверждение в угаритских произведениях. Их язык оказался довольно близким к финикийскому. Все это давало право считать утаритские мифы более ранней стадией финикийских. И когда в 1937 г. в Париже был опубликован справочник по всем тогда известным мифологиям мира, в разделе, трактующем о финикийской мифологии, была выделена глава, посвященная «легендам Рас–Шамры», то есть угаритским мифам. Через двенадцать лет видный французский ученый Рене Дюссо в книге о переднеазиатских религиях занял изложением религии и мифов Угарита почти всю часть, касавшуюся финикийской религии. Угаритские религию и мифологию стали называть ханаанскими, и под этим названием они обычно входят в различные научные и научно–популярные работы.

Такое название, однако, неточно. Исследования угаритского языка показали, что он — не финикийский, а близок к аморейскому. Амореи были народом, который во II тысячелетии до н. э. населял значительную часть Сирии. Амореи и финикийцы были родственными народами, приблизительно так, как русские и украинцы. Их языки относились к одной группе северо–западных семитских языков, их культуры вхо–дили в один аморейско–ханаанский культурный круг (или аморейско–ханаанскую культурную общность). Религиозные представления обоих народов были близкими. Но все же не идентичными. К тому же сейчас в науке распространен взгляд, согласно которому о финикийцах можно говорить только с самого конца II тысячелетия до н. э., то есть уже после гибели Угарита. Такая позиция весьма спорная, но она повлияла на то, что одни ученые занимаются изучением Угарита и всего, что с ним связано, а другие — финикийскими проблемами, используя угаритский материал только для сравнения или поддержки либо опровержения тех или иных гипотез. Но много и тех, кто занимается и Угаритом, и Финикией. Одним из таких ученых был ленинградский исследователь Илья Шолеймович Шифман (1930–1990). Изучение угаритских, финикийских, арамейских, ветхозаветных памятников позволило ему наметить в общих чертах пути развития религиозно–мифологических представлений во всем Переднеазиатском Средиземноморье, то есть у народов, говоривших на северо–западных семитских языках. Очень многие идеи Шифмана использованы в настоящей книге.

Одной из характерных черт религиозно–мифологической системы ханаанеев и амореев было, вероятно, наличие священных текстов, хранившихся в храмах и читавшихся перед публикой в дни соответствующих религиозных праздников. Известно, что в Карфагене существовали библиотеки. Не исключено, что такие библиотеки могли быть и в других финикийских городах, в том числе в Тире или Библе. В таких библиотеках также могли храниться религиозно–мифологические произведения, составлявшие священное предание данного города. В древнееврейском обществе из подобных текстов позже выросла Библия, содержание которой кончено же гораздо богаче, чем относительно примитивные религиозные тексты соседей. Священными текстами были поэмы Угарита (и этим они принципиально отличаются от произведений древнегреческого эпоса — «Илиады» и «Одиссеи»). Очень вероятно, что подобные произведения могли иметься и в городах Финикии. А это по–новому ставит вопрос об историчности Санхунйатона и подлинном происхождении тех мифов, которые излагает Филон в своей «Финикийской истории», как они дошли до нас в произведении Евсевия.

На табличках, содержавших угаритские поэмы, имеются пометки, согласно которым эти поэмы записал писец Илимилку под диктовку верховного жреца Аттинпарлану, а сами таблички были подарены царем Никмаду храму бога Балу. Таким образом, в ханаанско–аморейской культурной среде имелись люди, которые записывали древние мифологические повествования, и имена этих людей сохранялись для потомков. Но если историчность Илимилку и Аттинпарлану не подвергается сомнению, то почему же надо сомневаться в существовании Санхунйатона? Тем более что помимо Филона и Евсевия об этом человеке говорят и другие авторы, причем их добросовестность не подлежит сомнению.

И Филон, и другие древние авторы сообщают, что Санхунйатон написал ряд сочинений, которые, к сожалению, до нас не дошли. То, что свои сведения Санхунйатон заимствовал у беритского жреца бога Йево, очень напоминает случай с утаритянином Илимилку, писавшим под диктовку жреца Аттинпарлану. Правда, исследования показали, что положение было более сложным, и произведение Санхунйатона едва ли было лишь текстом, написанным под диктовку беритского жреца. Оно обладало своим характером и определенной композицией, а главное — некоей концепцией, которая, скорее всего, принадлежит самому Санхунйатону. Мифы явно были лишь предысторией Финикии, хотя мы, конечно, не знаем, каков был удельный вес этой предыстории в общем историческом сочинении Санхунйатона. Но сам по себе угаритский прецедент весьма показателен. Деятельность Санхунйатона относили ко времени правления конкретного беритского царя Абелбаала. И хотя это время не установлено, сама датировка по правлению царя, вполне обычная на Древнем Востоке, говорит в пользу историчности этого автора. К тому же все приведенные имена, в том числе беритского жреца Иеромбаала и самого Санхунйатона, — типично финикийские. Да и бог Йево почитался именно в Берите. Так что, думается, сомневаться в существовании финикийского оригинала произведения Филона и автора этого оригинала Санхунйатона не приходится. Видимо, в беритском храме Йево хранилось «священное предание» этого храма, которое и было использовано Санхунйатоном в его сочинении. Это предание явно было дополнено мифологическими традициями других финикийских городов, включая Тир и Библ. Следы тирской и библской традиций в «Финикийской истории» прослеживаются очень ясно.

Санхунйатон, время жизни которого ряд ученых сейчас определяет приблизительно XII или XI в. до н. э. (впрочем, это далеко не общепринято), сам ссылается на еще более древнего мудреца Таавта, который якобы первым соединил ходившие в народе мифы в стройную систему. По словам Санхунйатона–Филона, Таавта египтяне называют богом Тотом. Бог Тот, действительно, присутствовал в древнеегипетском пантеоне и был богом мудрости. Может быть, близость имен этих двух персонажей и привела финикийцев к мысли об их тождестве. В обожествлении древних мудрецов на Востоке нет ничего необычного. Так, известно, что в том же Египте обожествили Имхотепа, строителя первой пирамиды. Возможно, и Таавт, которому приписывают изобретение финикийской письменности, тоже был признан богом. Правда, никаких сведений о почитании в Финикии Таавта у нас нет.