В их безумном волнении они даже окружили меня, с пением и смехом, пока кто-то не сообразил, кого они захватили. Тогда они вскрикнули и разбежались, разлетелись как испуганные перепела, и кто-то крикнул у меня за спиной: «Кто-нибудь любит её?»

Я была необъяснимо уязвлена этими словами, как будто бы они имели ко мне какое-то отношение, повернулась и побрела к дальнему углу детской площадки. Я почувствовала прилив ярости, когда увидела трёх мальчиков, склонившихся к их игре. Я подошла ближе, сдерживая гнев и жалея, что не могу дать им хорошего пинка. Почему они никогда не замечают моего присутствия? Я видела, что они сосредоточились на переправе их машинок через крошечный бурный поток, поперёк пересекавший дорогу, который попеременно то ослабевал, то становился сильнее.

 - Если бы мы смогли миновать этот участок вчера, - сказал Шатен, - этого бы не произошло. Если бы не этот чёртов звонок…

 - Да, - сказал Рыжий, его глаза были скрыты за пластмассовым щитком. - Это был бы оптимальный курз.

Блондин подтолкнул пальцем миниатюрный паром, грубую конструкцию из прутьев и щепок. Один крошечный осколок отвалился и обрушился в поток.

- Может быть, это не будет продолжаться долго, -  сказал он. - Может быть, нам надо просто подождать, пока дождь не прекратится…

- Мы не можем, - сказал Рыжий. - Это третий день. Осталось всего два дня, чтобы достичь назначенного места сбора. - Он повернулся и яростно посмотрел на Блондина. - Если вы не хотите, мы можем сдаться, и пусть все умрут!

- Мы могли бы рассказать о том, что будет, - всхлипнул Блондин. – Наши отцы…

- …Не поверили бы нам, - прошептал Рыжий, прикрыв глаза. – И у них бы не получился курз. Сколько ещё осталось?

- Четыре, - ответил Шатен. - И две уже утонули.

- Кто-нибудь сумел выбраться? - спросил Блондин.

- Только Батч, - шмыгнул носом Шатен. – Я посажу его к Скоттам.

- Мы ещё не закончили переправу, - голос Блондина дрожал. - Будем продолжать?

- Начнём! - сказал Рыжий.

Я поспешила к зданию школы, и затеяла оживлённую беседу в учительской, в результате чего звонок прозвучал на пять минут позже. Вот так, подумала я. Я вернула вам ваши пять минут.

В тот же день, когда мы наблюдали, как дети грузятся в геллитрансы под неутихающими струями ливня, мисс Робин посмотрела мимо меня на мисс Ливен и сказала:

- Я не могу понять, что случилось с Леонардом. Он плакал весь день о своей матери.  Представьте себе, мальчик его возраста плачет о матери.

- Этот мерзкий дождь кого угодно может заставить плакать, - сказала мисс Ливен. - Он милый мальчик, правда? Эти его белокурые локоны…

Блондин, чавкала под моими ногами вязкая оранжевая грязь. Блон-дин, Блон-дин, Блон-дин.

Тревога последовал за мной домой - бесформенная, необоснованная, навязчивая. Я поймала себя на том, что брожу бесцельно, и села с книгой. Я прочитала четыре страницы и не запомнила ни слова. Я приняла анти-вир и аспирин, и начала разбирать содержимое ящика моего письменного стола. В конце концов, я заняла себя сложным узором на свитере, который я вязала, угрюмо сосредоточившись на счёте петель и набросов. Вечер прошел кое-как, и я пошла спать в ауре дурного предчувствия.

***

Я была очень расстроена, когда в ранний утренний час меня разбудил сигнал учебной тревоги. Будучи гражданским специалистом, я ничего не была обязана делать во время учебной тревоги, кроме как попытаться снова уснуть. На тот случай, если когда-либо случится настоящая чрезвычайная ситуация, и мы должны будем эвакуироваться, существовал специально разработанный план, который должен был быть приведён в исполнение. Я не думаю, что у любого из нас, гражданского персонала и гражданского населения, были иллюзии в отношении того, что будет на самом деле происходить при подобных обстоятельствах. Нам просто укажут эвакуационный маршрут и дадут команду отправляться, и после этого мы будем предоставлены сами себе. Как никому не нужный балласт.

Я лежала без сна, пытаясь избавиться от видения того, как выглядит беззащитное человеческое тело после внезапного нападения врага. У аборигенов был крайне неприятный тип снарядов, которые просто прокалывают кожу. Но в месте укола тут же вздувалась опухоль размером с апельсин, которая причиняла нестерпимую боль, если её немедленно не надрезать или не проткнуть, но тогда сотни микроскопических существ рассеиваются вокруг, выбирая место для нового укуса. И их крошечные когти колют кожу. А в месте укола вновь…

Я повернулась на бок и погрузилась в тревожный сон, нарушаемый неутихающим звуком сирены, а затем, впервые за время работы на Агрэйве, я проспала, и прибыла в школу не успев позавтракать, в наспех натянутой одежде, что, конечно же, не улучшило моего настроения. Это был один из тех дней, которые напоминали мне, что иногда я ненавижу себя так же, как я ненавижу детей.

Во время большой перемены я быстро обошла детскую площадку по периметру, ощущая себя зверем, мечтающим вырваться из клетки. Я видела, как три мальчика склонилась в углу над их нескончаемой игрой, но я избегала их, мне в тот момент были отвратительны до тошноты школа, дети… и я сама. Надо просто держать себя в руках, пока плохое настроение не пройдет.

Но после школы я опять начала задаваться вопросом об игре, и, вопреки своей обычной практике, я задержалась там после окончания занятий. Я неожиданно для себя обнаружила, что сижу в углу опустевшей детской площадки.

Я непонимающе смотрела на царапины, крошечные кучки гравия, знаки и символы, нацарапанные на земле. Они ничего не значили для меня. Там не было переводчика, чтобы прочитать мне путешествие этого дня.

Путешествие дня? Но куда и зачем? Я сидела на корточках над этим нелепым сооружением, положив руки на колени и слегка раскачиваясь взад и вперед. Определённо, у меня поехала крыша. Ни один взрослый человек, будучи в здравом уме, не станет беспокоиться о крошечной колонне игрушечных машинок, разбросанных в липкой грязи на детской площадке. Но я посмотрела еще раз. Я, наконец, нашла головной автомобиль. Вся колонна вытянулась вокруг большого камня и, казалось, безнадёжно увязла в грязи. Быстро и слегка виновато оглянувшись вокруг, я тщательно похлопала по грязи впереди колонны, сглаживая её и устраивая тем самым маленькую безопасную дорогу, огибающую скалу.

Я хотела взять головную машинку, чтобы очистить её колеса от грязи. Но я не смогла её поднять. Не поверив, я попыталась снова. Изо всех сил я тащила эту крошечную игрушку. Но она, казалось, была частью скелета мира. Она не двинулась ни на долю дюйма. Я едва не сломала ноготь и отказалась от своих намерений. Я почувствовала вспышку ярости внутри меня, и, захватив пригоршню грязи, выплеснула её на ровную дорогу, которую только что сделала. Мое дыхание со свистом вырывалось между стиснутыми зубами. У меня возникло желание разрушить всё это место, разбить все маленькие автомобили, втоптать их в грязь – бить, рвать, ломать!

 Я сделала дрожащий вдох и поднялась. Взрослые не должны позволять себе истерик. Я держала мои грязные руки подальше от себя, когда вернулась в здание, чтобы помыться. Я оставила грязный отпечаток на дверной ручке, когда входила. Я тщательно вытерла её куском ткани, когда покидала здание, пытаясь выбросить всю эту ситуацию из головы. Я не могу этого понять и объяснить. Значит, случившееся надо игнорировать. На этом правиле я построила всю свою жизнь. Построила её – или же погубила?

В пятницу я мерила шагами детскую площадку, стараясь не вспоминать про её дальний угол. Мой разум кипел вопросами, которые набухали как пузыри и лопались без ответов, так и не сформулированных. Но сегодня пятый день. Они всё время говорили, что это будет продолжаться пять дней. После этого дня я смогу позволить моему взбудораженному рассудку вернуться к привычному течению мыслей. Затем, немного остыв, я попыталась вспомнить, что я обычно об этом думаю. Я не могла вспомнить.