--Мика, - позвала я, показывая на обнаруженное "сокровище"...

***

Пламя крошечного костерка весело заиграло, заставляя танцевать тени на стенах башни. Обломки стеллажей, которые Мика бодро разламывал, колотя по древним стенам, тихонько потрескивали. Сизый дым поднимался кверху, уходя в большущую дыру - у меня сложилось впечатление, что ее проделал какой-то огромный предмет... Может колокол? По слухам, колокола тоже украли, сдав на металлом. Обычное дело сейчас. Такое же обычное, как окна без стекол - хорошо, что есть чем занавесить проем - все же я молодец, брезент пригодился.

"Хозяюшка!" - вспомнился голос Мики, не поймешь шутит или всерьез - но в голосе улыбка.

Подогретая на углях банка тушенки распространяла аппетитный запах, большая лепешка слегка вспрыснутая водой из их старой, мятой фляги, доходила на прутиках рядом... А рот наполняется слюной... Какой же маленькой кажется эта жестянка "гуманитарной помощи". Но хорошо, что есть хотя бы она - нам повезло, попали под раздачу - с машины, окруженной мордатыми автоматчиками в белых касках, в толпу россыпью швыряли консервы и коробки с печеньем, а вопящая, давящая друг друга толпа рвала подачку из рук. Противно - мы с Микой тоже были там, дрались и пихались из-за нескольких баночек и пакетов с лепешками. Животные под прицелом маленькой камеры оператора из касок, фиксирующего это безумие.

--Для отчетности, - зло пояснил потом Мика, в ответ на мой горький вопрос: "зачем?!".

Тушенка и хлеб закончились быстро, как детство. Только что восхитительные волокна мяса таяли во рту - и вот уже пустая, выскобленная до блеска, банка летит в угол, а желудок требует добавки, которой не будет... А потом наваливается сонливостью усталость.

Я поерзала на диване, в надежде, что вредная пружина перестанет колоть бок. Мика раскопал здесь остатки некогда стильного дивана. Почти целого, не хватало только пары ножек, да пружины торчали кое-где. "Диван на сцене", - с улыбкой процитировала я что-то полузабытое из театральной критики. Жаль, он не понял шутки, но все равно... Получилось смешно. Мика так серьезно начал прикидывать версии появления этого дивана в подвале, что я засмеялась.

--Мик, тебе не все равно? Бродяги его сюда притащили, хозяева от бомбежек в подвале прятались... Есть мы, есть диван. И ладно...

Как же удобно и комфортно было сидеть на нормальной мебели. И тепло, - мне наконец-то удалось согреться.

--Знаешь, - сказал вдруг Мика, - а ведь здесь раньше был каземат. Ирония судьбы. Из всех помещений башни уцелела только тюрьма.

--В Башне давно не было казематов - отмахнулась я сдерживая глупую улыбку, - она уже лет сто как музей.

--Угу. Но каземат был раньше, - Мика кивнул головой на прибитый к стене железный ошейник. Рядом еще сохранился след от таблички с комментарием.

--А каково это жить в музее?

--Привыкаешь...

Действительно, ко всему привыкаешь... И к толпам туристов, которые организованно осматривают твой дом. И к тому, что всегда на виду...

--Хотя... все равно немного чувствуешь себя экспонатом в кукольном домике.

Мика улыбнулся краем рта и снова отвернулся к стене, что-то рассматривая. Я тоже уставилась на стену, силясь понять, что он там такое увидел.

--Однако основательно строили предки... Я ведь до войны на строительном учился. Хотел на архитектурный, но там за учебу надо было бы платить. А в строительный конкурса не было, а предметы почти те же...

--А я на истории искусств...

--Что, правда? - изумился, присаживаясь рядышком, Мика.

--Ага... - сонно согласилась я, прижимаясь к нему.

Руки Мики скользнули ко мне под одежду. Теплые, ласковые. Я, не открывая глаз, замерла, встречая губами поцелуй.

Иногда мне казалось, что я больше никогда не смогу вот так, по-настоящему, отдаваться мужчине. Сама мысль о подобных отношениях вызывала тошноту, тело скручивали воспоминания о страхе, унижении, боли, но... Первый раз с моей стороны это было чем-то вроде благодарности. Или во всем виновата привычка? Я просто привыкла к своему спутнику, рядом с котором можно было просто молчать, на которого можно было опереться. Например, ковыляя по длинному гимназическому, вернее уже госпитальному коридору, с закованной в гипс ногой. А потом, когда старичок-врач сообщил, что Мику можно считать здоровым, испугалась остаться совсем одной и... Попыталась привязать его к себе единственно верным способом. Или единственно доступным? Ну а потом уже, в сладкой истоме жаркой ночи, решила, что, наверное, сама хочу того же самого. Вернее не хочу одиночества. Может быть это и не любовь, но немножко ласки, чем плохо? А может ласка и любовь - это одно и то же? Пусть даже это призрачное ощущение окажется иллюзией. Но это будет потом, не сейчас...

Иногда мне кажется, что Мика знает мое тело лучше меня самой. Когда я уже почти изнемогаю, извиваясь от его ласк, он укладывает меня на спину, юбка сбивается куда-то на пояс, а голова Мики ныряет между моих бедер. Сначала щекотно, усы немного колются... и... я больше не замечаю ни сырости, ни впившейся в бок острой пружины, ничего кроме прикосновений влажного языка, скользящего по нежным тайнам моего тела... постепенно, не спеша, а я уже не могу сдержать жадных стонов, и вцепившись в плечи своего любовника шепчу:

--Иди ко мне...

Мика еще мгновение сдерживается, щекоча горячим языком мои напряженные, влажные лепестки, а потом резко отстраняется. Рывок, и он входит в меня, заставляя забиться в сладких судорогах. Еще несколько плавных движений и, чувствуя приближение мига наслаждения, Мика порывается выйти, но я, дрожа, удерживаю его. Как бы там ни было. Сегодня можно. Я знаю. А не знаю я, что еще может сравниться с упоительным ощущением, когда "это", изливаясь живительной жидкостью, пульсирует внутри тебя. Сладко и хорошо...

"Нет, я все-таки ханжа, - думаю расслабленно,- Даже мысленно не называю вещи своими именами". "Каролина, скажи: "Член!"" - поддразнивала меня когда-то Элинка, веселясь над моим смущением. Потом со смехом доставала из хрустальной вазочки клубнику, обмакивала в снежную белизну взбитых сливок и все так же, улыбаясь, обхватывала ягоду яркими алыми губами. Солнце искрилось на гранях хрустальных бокалов. Завтрак на веранде. Давно это было. В другой жизни...

Лохматая голова Мики устало опускается мне на плечо. Я мечтательно перебираю мягкие светлые волосы, ласково трусь щекой. Нет. Не нужны слова. Все и так ясно... Нам хорошо, о чем еще думать? Если только о том, что надо заснуть, пока не прогорел костер и холод не ворвался в наше убежище... Теснее прижимаюсь к Мике, засыпая.

***

Мне снился прием в Осеннем Дворце. Ослепительно-голубое, нежно облегающее кожу вечернее платье с открытыми плечами и золотистые бальные туфельки на каблуках-шпильках, в тон златотканому шарфу-паутинке... Почему-то подумалось, что после приема мне будет чертовски неудобно лазить на шпильках по развалинам. Строгие официанты с серебряными подносами, уставленными тонконогими бокалами с шампанским. Рот наполнился слюной - тарелочки с канапе и пирожными. Наесться? Неприлично... И вообще нельзя... Ну и пусть!!! По огромному залу с искрящимся от огней тяжелых хрустальных люстр зеркальным потолком шелестели роскошные наряды, звенел беззаботный смех, гости негромко разговаривали о приятных пустяках... Мужчины в костюмах и мундирах с эполетами, женщины в изящных нарядах... А прически?! Умопомрачительны! Произведения искусства и... Награда за терпение. Сразу вспомнились часы перед балом, проводимые в салоне красоты, где мы с Элинкой мило шутили с мастером - манерным красавчиком Патриком. Элинка всегда хихикала, когда я краснела от дурацких мыслей - как это происходит, если мужчина... любит мужчину! Завораживающая красота фамильных украшений, ненавязчивая музыка. И... Длинный стол, ломящийся от закусок! Странно, даже во сне мне хочется есть, но невозможность удовлетворить голод совсем не беспокоит - главное безумная легкость и наслаждение тем, что все хорошо и будет еще лучше. Высокий пожилой мужчина с пушистыми седыми бакенбардами, позванивая золотыми шпорами кавалергарда и демонстрируя выправку, достойную своего увешанного регалиями мундира, улыбнулся мне и в знак приветствия приподнял бокал.