— Айда вместе.

Коты одновременно спрыгнули с забора, причем Васька сначала прыгнул на пса, а потом на дорогу, и, прихорашиваясь мимоходом, засеменили наперерез белой кошке, небрежно обходя и перепрыгивая лошадино-коровьи сюрпризы. Пес обиженно заскулил, но тут же смолк, тоскливо понаблюдал за довольной троицей и снова занялся своей шкурой.

— И ты это терпишь? — спросил я его.

— Приходится, — тяжелый вздох. — Василий всей мафией руководит, а Пупс — его ближайший помощник.

— Какой мафией?

— Какой-какой… Местной, конечно. Разве что в замке свой хозяин, а так — Васька главный на пять деревень вокруг.

— А кто еще в эту… мафию входит?

Пес даже перестал чесаться и уставился на меня.

— Ну ты даешь, человече. Уж не люди, ясно. У вас свои банды. А у Васьки… Там многие. Свиньи, собаки, коты разумеется. Петухи — глашатаи. Коровы, конечно, в организацию не входят, но откупные дают исправно. Васька, правда, пристрастия имеет. Мог бы, от Серой Глыбы не отходил бы — это корова такая. Ох, молоко она дает — объедение. Да только все, что нам причитается, пахан забирает.

— Пахан?

— Васька. Но ты не думай, его многие не одобряют. Например, индюк Кведо своих куриц так рьяно оберегает, что ни один из Васькиных ребят к нему не суется. Жаль, таких, как он, мало.

Пес еще раз скорбно вздохнул и продолжил чесаться. Я и сам уже почувствовал потребность последовать его примеру. Как-то неудобно было перед собеседником. Вот бы сейчас усесться на землю, задрать ногу, да всласть начесаться… Я быстро пошел прочь, успокаивая руку и ногу и подавляя неестественные желания.

— Удачи, — гавкнул мне вслед Дик.

— Угу. Спасибо.

Ладно хоть в этом воображение мое обладало достойными чертами. Все-таки вежливость еще никому не вредила… Ну, может, лишь чуточку.

Предзамковый парк был красив, как бывает красив в меру ухоженный летний сад. Не абсолютно идеальные газоны, все ж не кладбище, но и далеко не полный беспорядок. С первого взгляда видно, что смотрит за парком профессионал. Ни одного больного кустика, травка и цветы подобраны ровно и со вкусом. В присутствующем временами хаосе клумб прослеживается рука художника, своего рода непризнанного гения всех времен и народов. Все беспорядочное и неизвестно почему здесь посаженное складывается в целом в удивительно гармоничную картину, до боли… хм… радующую глаз. На это можно смотреть всю жизнь.

— Ндравится?

— Что?.. Ага. — Я приветствовал невысокого плотного человека в спецодежде и с большими садовыми ножницами в руке. — Потрясающе. Великолепно. Как сказал бы один мой знакомый, вся прелесть мира сосредоточилась в этом укромном уголке. Как вы такого добиваетесь?

— Ну… — садовник смутился, но он явно был польщен. — Немного любви, немного умения. Главное — правильно говорить с цветами.

— Говорить с…

— С цветами. Это немногие умеют. Вы знаете, у растений непревзойденный художественный вкус. Не у всех, правда, к примеру, пырей вообще ничего не смыслит в искусстве. Но таких мало. Основную массу советов мне дают розы и фиалки, они самые извращенные… я хотел сказать, изощренные в этом отношении. Нарциссы всегда видят себя в центре, и хотя я прислушиваюсь к их мнению (скажу по секрету, самые потрясающие идеи приходят от них), но соглашаюсь нечасто. Пионы скромны, однако виртуозны. Сирень, бедняга, полна замыслов, но так стесняется, что ничего не может внятно сказать. Хотя мы уже двадцать лет дружим.

— Вы так говорите, что получается, вроде вы сами совсем ничего не делаете, только следуете указаниям. Но мне кажется, для того, чтобы отобрать наилучшие идеи и объединить их так тонко, что они не будут подавлять друг друга, нужен великий талант. И не просто, а развитый. Судя по тому, что я здесь вижу, таким талантом вы и обладаете. Знаете, я навеки ваш поклонник.

— Ой, спасибо. Так приятно, вы бы знали. К сожалению, не могу пригласить вас на кружечку, подходит время дневного полива. Но если вы подойдете попозже, я обязательно выпью с вами и расскажу много чего о цветах. Это так интересно! Непременно приходите. Меня зовут Самалу, я всегда где-нибудь рядом. Придете?

— Разумеется. О! Скажите, смогу ли я попасть в замок.

— Зачем? — Самалу был удивлен, но не встревожен.

— Хм. Если бы я знал. Сообщу по секрету, я сегодня утром проснулся и с тех пор ничего не могу понять. Я ничего не помню. Как будто родился только прошедшей ночью. Хотя чувствую, это не так, потому что все время что-то говорю, и часто это что-то имеет некий определенный смысл, свою сокровенную сермяжную правду. Иногда даже вспоминаю какие-то случаи, но… Это, по большому счету, еще сильнее сбивает меня с толку.

Садовник выглядел озадаченным и оглядывал меня.

— А знаете, вы ведь и вправду как-то не так одеты. — (Как-то не так. Ха! В одеяле-то!) — То-то мне сразу показалась странной ваша одежда. Это что, новая мода? Ммм… Надо подумать. Смотрите, если вот сюда поместить фиалку, а вот сюда воткнуть розу… нет, гвоздику, здесь вышить тюльпан…

— Э-э, скажите, в замке мне помогут?

— …сюда герань… Что вы сказали? В замке?

— Ага.

— Не знаю, может быть. Барон давно никуда не выходил, возможно, уже соскучился без общества. Да, наверно. Полагаю, да. По крайней мере, он не выкинет вас через окно, как бывало когда-то. Постарел хозяин для таких вещей, ох, постарел.

Садовник начал сокрушенно качать головой. Он так быстро менял темы разговора, что трудно было уследить за течением мыслей. Я засомневался в здравом уме всех обитателей этого мира. А впрочем, разве может в фантазиях сумасшедшего родиться здоровый мир?

— Я, пожалуй, пойду, если пустите, — прокашлялся я.

— А? А, да, идите, идите. Постучите в дверь три раза, вот так, — Самалу изобразил барабанную дробь, в которой я насчитал по меньшей мере десять ударов, сложенных в виртуозный ритмический рисунок. — Это условный сигнал дворецкому, что идет друг. Вы ведь не враг, — он вдруг тяжело и подозрительно впился взглядом мне в лицо.

— О нет, конечно же нет, — спешно заверил я его. — Я только хочу познакомиться с бароном.

— А, тогда хорошо.

Садовник успокоился и начал бормотать. Я не уловил, что он бубнил, но, кажется, к кому-то обращался. Постаравшись не думать, что Самалу говорил с растениями, а те, возможно, ему отвечали, я тихонько ускользнул и по длинной, прямой, усыпанной гравием дорожке пошел к воротам замка.

Переходя по мосту ров, я глянул вниз и содрогнулся. Метрах в десяти темнела вода. Большая часть скрывалась в тени, но оттуда, куда светило солнце, на меня зорко таращились выпученные аллигаторовы глазенки. К чему было так защищать замок, ведь места здесь спокойные, тихие? Но с другой стороны, я всего несколько часов тут нахожусь, ничего особенно и не видел. Вдруг остальные триста с лишним дней в году на замок предпринимаются методичные постоянные атаки? Тем более, что рядом граница, а до столицы далеко.

Оглядев строение, я отметил старые крепкие стены, пестревшие выбоинами. Очевидно, здесь и вправду когда-то шли жестокие бои. Система многочисленных бойниц была устроена так, что ни один участок стены не оставался без прострела на случай, если кто-то поползет вверх. Особо укрепленные башни, расположенные по углам, выглядели хмуро и неприветливо. В некоторых местах замка проявлялись странности здешней архитектуры, и тогда отдельные комнаты почти полностью висели в воздухе, нависая над стеной. Я прикинул, куда падал человек, будучи выброшенным из окна такой комнаты. Получалось аккурат в ров с аллигаторами. По спине пробежал табун мурашек, забравший почему-то за собой все тепло, и выступил холодный пот. Что там говорил Самалу про нежданных гостей? Если хозяин Кахту обидится на меня за что-нибудь, лететь мне в гости к кровожадным, беспощадным… брр.

Замок нависал над двором как наседка над гнездом. Солнце находилось с другой стороны его, и двор лежал в глубокой тени. Впереди, метрах в тридцати, было парадное крыльцо, а глянув влево и вправо, я увидел большие сараи и что-то вроде склада. Двери одного сарая были приоткрыты, где-то в глубине темнели тюки с хозяйством. Из конюшни доносилось всхрапывание лошадей, и какой-то слуга уговаривал коня поднять копыто. Время от времени к его взволнованному голосу добавлялся хриплый бас кузнеца. По двору беспрепятственно гуляли куры и несколько гусей, в одном углу устроили посиделки три представителя кошачьего племени, поодаль дремал пес, взаимно не обращая на кошек никакого внимания.