Антор бережно вертел книженцию в дланях, вовсю наслаждаясь пьянящим ощущением старого предмета. Антор вообще имел страсть ко всему старому, как к своему возможному современнику, но книги — это особо. И тем более — сия книга, о которой, правду сказать, странник слышал, но никогда не встречал никого, кто бы ее видел или читал, или даже видел или слышал о том, что кто-то ее читал. Ибо старец подарил Антору не что иное, как легендарное писание Демиургов о божестве по имени Тбп, деяния адептов которого и по сей день оказывают влияние на мир самое что ни на есть действенное и сильное; по сути, весь мир зиждется на идеях, морали и устремлениях апостолов этого божества. Никак не мог Антор великий, при всем своем величии, просто так взять и прочесть писание, не произведя необходимой к священному действу подготовки. Потому прошло много времени, прежде чем Антор, вплотную уже подошедший к посвящению в приближенные персоны Демиургов, многие столетья стремившийся к сему почетному званию и для завершения испытательного срока нуждавшийся лишь в прочтении фолианта, отпер заржавелый замок витиевато изогнутым старинным ключом и откинул тяжелую обложку, выполненную из неведомого камня и богато украшенную рунами.

Тонкая белая нить самостоятельно поднялась навстречу изумленному анторову взгляду, на конце ее раскрылся и оторопело замигал глаз, вслед за этим событием нить мелко затряслась, изогнулась и спряталась меж истлевших и проеденных страниц пергамента, коим книга была когда-то богата, ныне, однако, оказалась бедна. «Ты кто?» — ошарашенно спросил Антор великий, едва оправившись от изумления необычным явлением. «Я? Книжный Червь», — послышался тонкий застенчивый голосок. «А что ты делаешь в моей книге?» «Хм», — это уже оказалось сказано увереннее и тверже, и настолько, что Антор, никогда не считавший себя сомневающимся, внезапно утратил уверенность в сем предположении величия собственного и непогрешимости добродетельной, аки незыблемы горы и небеса, аминь.

«Хм, — повторил голосок. — Я отвечу на твой вопрос. Живу. Но теперь задам тебе свой, и такого же откровенного признания жду и надеюсь. Почему ты считаешь, что эта книга — твоя?» «Что значит, почему считаю? Моя — и все!» «Можешь ли ты, человечище матерый, мотивировать свое мнение?» «Мативировать? Я сейчас так тебя отмативирую…» «Неужели со всеми тварями беззащитными и робкими ты так же груб?» — вздохнул Червь. «Нет, — смягчился Антор, — только с теми, кто говорит.» «Отчего же?» «По той лишь причине, истинно грю, что все они спорить со мной стремятся. Вот, посмотри на меня. Разве похож я на того, кто любит вести длинные разговоры об одном и том же предмете, приводя разные доводы и идеи в защиту собственного мнения, с тем, чтобы посрамить собеседника, облить его грязью и ткнуть носом в его собственные разрушенные убеждения и фундамент мировоззрения? Похож?» Червь долго смотрел на Антора, не мигая, потом произнес: «Да. А что, по-твоему, ты сейчас делаешь?» «Хм, — глубокомысленно произнес Антор великий. — Ладно. Хорошо. Мне нравится твоя откровенность. Но тогда приведи мне доводы того, почему не могу я, владеющий этим бессмертным трудом, считать его своим.» «Во-первых, здесь уже долгое время мой дом; с самого рождения, если быть точным. Здесь родился мой отец, дед и прадед, и прапрадед, и все предки до семь тысяч триста восемьдесят первого колена, когда яйцо основателя моего рода попало между страниц закрываемой книги.» «Это еще не основание для подобных возмутительных заявлений.» «Во-вторых, ты ничего уже не сможешь прочесть, ибо все страницы, и буквы, и рисунки уже давно съедены. Я же питаюсь остатками корешка, и скажу тебе, человече, очень тяжелое это бремя — питаться остатками корешка. Никогда не пробуй его: жестко и невкусно.» «Хм, — повторил Антор, оглядывая червяка. — Питаешься, говоришь? Я вижу только твой глаз, а вот рта не вижу, равно как и противоположного ему органа.» Червь зарделся как красна девица, румянец распространился от глаза до середины туловища: «У меня вместо этого противоположного органа — рот, — робко и смущенно произнес он, — а самого органа нету…» «Ха, ха, ха, — захохотал Антор. — А как же ты тогда, простите за выражение, испражняешься?» «Мне этого как раз и не нужно, — ответил Червь. — Я веду оседлый образ жизни, небольшого клочка бумаги хватает надолго, и я усваиваю его весь, до последней пылинки. Но вернемся к моим доводам. Как видишь, я и многие поколения моих предков полностью скушали книгу. Ведь суть книги состоит не в ее виде и внешней форме, а в содержании, разве не так?» «Многие бы с тобой не согласились, — сказал Антор, отсмеявшись, — но это так.» «Таким образом, поскольку у тебя нет ее содержания, то книгой ты не владеешь. А лично я помню все буквы, бывшие здесь написанными.» «Как ты можешь это помнить? Ведь к твоему рождению остался только кусочек корешка.» «А я очень умный. Кроме того, у нас наследственная память.» Антор, недовольно пробурчав ругательство в адрес заносчивых интеллигентов, вытряхнул Червя на землю и поднял каблук, намереваясь раздавить букаку. «Постой, — вскричал тот, — постой! Что ты делаешь? Если тебе нужно знать, что было написано в книге, я расскажу! Когда захочешь и где захочешь!» «Правда? — недоверчиво спросил Антор и присел на корточки. — В самом деле расскажешь?» «Да! Да!» «Ну хорошо», — странник вновь открыл книгу и потянулся за Червем, чтобы вернуть того на прежнее место жительства. Но в этот момент ветер обдал его лицо пылью, зашумели крылья, полетели перья, и несколько птиц набросились на верещащего Червя, оспаривая друг у друга добычу. В конце концов разорванный на несколько частей Червь утих, и только несколько раз скорбно вздохнул, исчезая в пастях пернатых изничтожителей знания.

Вот так Антору великому не довелось стать апостолом бога Тбп и пополнить ряды безумцев, коими столь богат мир. Вот так исчезла всякая надежда для мира узнать истинное учение Демиургов, ибо то была последняя книга, со столь древних времен дошедшая и несомненно изначальные тексты содержавшая. Восплачем же, братья, по утраченной мудрости и вознесем молитвы богу нашему Тбп о дне минувшем, дне текущем и дне грядущем. Аминь.

Ровуд скорбно замолчал и склонил голову. Следом то же самое сделали тбписты, и только Дикий Эд по-прежнему сверлил меня глазами. Станс где-то наверху краснел своими зенками и ухмылялся. Видать, забавно было ему очень все происходящее внизу. Так, людишки мелкие, возятся… На фиг все это нужно? Мне б его заботы…

Фанатиков, похоже, не возмутило то, что Ровуд назвал их безумцами. Судя по спокойной реакции, так считали и они сами.

Поэт вскинул голову и тряхнул волосами.

— А теперь — стихи. Последний писк моды, полное соответствие духу тбпизма. Ни грамма смысла, полтонны идей. Слушайте, слушайте.

Тбписты вскочили и пустились впляс вокруг стола, на котором восседал Ровуд. В жизни не видел более дикого зрелища — орда оголтелых придурков вприсядку обходит экстравагантного субъекта, который громовым голосом вещает какую-то чушь. Причем ни музыки, ни даже барабанов; весь ритм задается вышеупомянутой чушью.

Дикари начали тихонько подвывать в голос, создавая идиотский фон идиотским же стихам Ровуда.