Иван Макарович, выслушав Петровского, сокрушенно покачал головой:

— Ты, Григорий, все понятно растолковал. А как обидно получается, совсем как в улье: целый день трудяга пчелка носит медок, а он достается ненасытным трутням…

Катерина Семеновна, внимательно следившая за разговором, спросила:

— А все же, Гриша, как ты думаешь, скоро вернется Степан?

Смущенно улыбаясь, она неотрывно смотрела на него. Петровский понимал, что не может дать ей точного ответа, да она и сама это хорошо знала. Но он твердо ответил:

— Не печальтесь, родная. Степан скоро вернется.

В воскресенье, 9 января 1905 года, в Петербурге царь Николай II расстрелял мирную манифестацию рабочих. Несмотря на гробовое молчание местных газет, весть о Кровавом воскресенье молниеносно докатилась и до берегов Днепра.

Поздней морозной ночью на квартире Петровского в Новых Кайдаках экстренно собрался Екатеринославский комитет РСДРП. Был и представитель из центра, в котором Григорий Иванович узнал человека, которого они со Степаном Непийводой несколько лет тому назад трепетно ждали в Потемкинском парке. Теперь его называли товарищем Михаилом.

Окинув всех внимательным взглядом, словно собираясь запомнить каждого, товарищ Михаил сказал:

— Правительство утаивает правду о том, что произошло девятого января на Дворцовой площади. Мы же обязаны рассказать людям истину. Доведенные до отчаяния полуголодным существованием и изнурительным трудом, люди решили всем миром идти к царю-батюшке и просить у него заступничества и помощи. Во главе с попом Гапоном около ста сорока тысяч петербургских пролетариев с хоругвями и портретом царя двинулись на площадь в надежде на царскую милость. Но царь встретил мирный парод пулями и шашками… Около четырех с половиной тысяч человек убито и ранено.

Возгласы гнева и возмущения вырвались из груди притихших и взволнованных слушателей.

— Николай Второй, — продолжал Михаил, — решил запугать народ, но это ему не удалось. Если раньше часть рабочих верила в царя, то теперь он расстрелял эту наивную веру, показал дикую, жестокую полицейскую сущность самодержавного режима. Можем ли мы после этого молчать? Нет, не можем. Кровь питерских рабочих взывает к отмщенью! — горячо закончил товарищ Михаил свою речь.

Петровский поднялся с места и взволнованно заговорил:

— У рабочих есть проверенный способ отстаивать свои интересы — мы объявим стачку!

— Правильно, — единодушно поддержали его присутствующие…

С рассветом на высокой трубе Брянского завода ярким пламенем заполыхал алый флаг. Он реял в небе, напоминая о невинно пролитой крови петербургских рабочих, о боевой солидарности тружеников всей России.

Разговоры о петербургских событиях не утихали, о них можно было услышать всюду: в цехах, на улицах, в трамвае.

— А чем воевать?

— Ножом и топором.

— Ножом и топором против винтовки и пулемета?..

— Хорошо бы пушки. Но где их взять…

— Все пушки у царя…

«Жаль, — думал Петровский, — сейчас в городе нет моих первых учителей и соратников: Бабушкина, Лалаянца, Цхакая и Степана Непийводы. Сложная обстановка требует решительных и энергичных действий, а посоветоваться не с кем — многие арестованы или ушли в подполье».

Петровский изучил несколько ленинских статей, напечатанных в газете «Вперед», и решил ознакомить с ними заводских рабочих.

— Послушайте, как оценивает Владимир Ильич Ленин трагедию в Петербурге: «Величайшие исторические события происходят в России… Тысячи убитых и раненых — таковы итоги кровавого воскресенья 9 января в Петербурге. Войско победило безоружных рабочих, женщин и детей… Рабочий класс получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни…»

— Именно забитой.

— У-у, как пишет! — восторженно воскликнул худощавый молодой доменщик, стоявший рядом с Петровским.

— Слушайте дальше, — продолжал Григорий Иванович. — «Лозунг геройского петербургского пролетариата: „Смерть или свобода!“ эхом перекатывается теперь по всей России». А вот в нашем Екатеринославском комитете РСДРП засели меньшевики и тормозят дело, не считаясь с желанием рабочих сражаться. Те заводы, где они побывали, уже не бастуют. Всем известно, что меньшевики идут на поводу у либералов и только болтают о революции. А в революционном дело нужны боевая готовность и решительные действия. Послушайте, как об этом пишет Ленин: «Немедленное вооружение рабочих и всех граждан вообще, подготовка и организация революционных сил для уничтожения правительственных властей и учреждений…»

— Верно пишет Ленин… Он знает…

— Если размахнуться во всю ширь да объединиться — сразу Миколку скинем!..

— Бороться надо с оружием!

Взволнованные реплики раздавались со всех сторон.

— Для этого надо собрать все силы в один кулак, — снова овладел вниманием слушателей Григорий Иванович. — Надо обратиться с листовкой и к селянам, призвать их к объединению, к неподчинению полиции и царским властям, к неуплате налогов, к немедленной конфискации помещичьих земель.

— Хорошо бы всем вместе! Какая это была бы сила! — заговорили рабочие. — Тогда бы нас не одолели!

— Правильно! Когда мы все объединимся — рабочие, крестьяне, солдаты, — нас никто не победит! — заключил Петровский.

Вскоре екатеринославским большевикам удалось переслать за границу письмо, в котором они засвидетельствовали свою готовность подчиниться решениям III съезда партии, наметившего четкую линию в нынешней революции. Меньшевики же не пожелали принять участие в съезде, а затем отказались от выполнения его решений. Центральный Комитет, избранный съездом, лишил полномочий Екатеринославский меньшевистский комитет, а большевистскую группу провозгласил Екатеринославским комитетом РСДРП.

Постановление об этом было напечатано в газете «Пролетарий», объявленной теперь центральным органом партии.

Приближался международный день пролетарской солидарности Первое мая, который надо было провести сплоченно и организованно. Екатеринославские большевики заранее отпечатали листовки, разработали подробный план рабочей демонстрации.

Но к Первому мая готовились не только рабочие. Полиция, жандармерия, охранка — вся эта многочисленная свора карателей была приведена в боевую готовность. Намечено было, где поставить вооруженные кордоны, какие улицы и здания блокировать, за кем следить особенно тщательно.

Накануне праздника екатеринославский полицмейстер Машковский вызвал к себе подчиненных офицеров.

— Господа, — обратился он к ним, — известно, что в нашем городе свила гнездо крамола. Здесь большое скопление промышленных рабочих, много высланных социал-демократов… Мы, верноподданные царя и отечества, обязаны показать завтра нашу патриотическую преданность и крепость духа. Напоминаю еще раз: получено разрешение в случае необходимости применить оружие. Я уверен, что ни у кого из вас не дрогнет рука. С богом, господа!

Ночь прошла в тревоге и напряжении, в ожидании чрезвычайных событий. Две противоборствующие силы притаились в ночной темноте.

Принизывающий, холодный ветер к рассвету утих. Неподвижно стояли весенние деревья. Мирно и спокойно было на приднепровской земле, и ничто, казалось, не предвещало беды.

Ранним утром на заводских окраинах началось необычное оживление. Группы празднично одетых рабочих с красными бантами на груди собирались возле своих заводов и, построившись в шеренги, стали стекаться к центральной площади города.

Но, куда бы они ни направлялись, всюду натыкались на полицейские заслоны. Вооруженные охранники, жандармы и городовые стояли нерушимо и грозно.