В тот вечер они просидели до поздней ночи. Мияги долго рассказывал о замыслах Гитлера и японского правительства. "Надо попытаться сорвать планы уничтожения СССР, предотвратить японо-советскую войну. Нам нужна ваша помощь", — сказал он, прощаясь. С тех пор Мияги стал приходить раз в неделю, затем ежедневно. Поступавшая информация была весьма ценной. Все говорило о том, что Германия собирается напасть на Советский Союз. В подарок за эти сведения Мияги передал Ясуде свою картину "Ирис". Погруженный с головой в политическую работу, больной туберкулезом, он все же находил время для творчества.
— Однажды, — вспоминал Ясуда, — мне пришлось оказать Зорге помощь иного рода: он заболел опасной формой воспаления легких. Японские врачи тогда не особенно верили в фармацевтические препараты. Но я достал редкий сульфапиридин и передал его Зорге. Через несколько дней он выздоровел.
В октябре 1941 года начались аресты. Жандармы схватили Мияги, Одзаки, наконец и Зорге.
Кто предал Рихарда? Соратники Зорге, пресса обвиняли в предательстве пробравшегося в ЦК японской компартии провокатора Ито Рицу. Арестованные по его доносу люди под пытками назвали имена соратников. Так считал Одзаки, написавший в тюрьме книгу, в которой обвинял Ито Рицу в предательстве. Но полностью доказано, что Одзаки ошибался…
Ясуду взяли позже — 8 июня 1942 года. В семь утра возле его дома остановился автомобиль. Десять переодетых жандармов предъявили ордер на арест. Его обвинили в нарушении сразу трех законов: о поддержании общественной безопасности, об обороне государства и об охране военной тайны.
За полгода систематических избиений, изнурительных допросов у Ясуды начались сердечные приступы, и его перевели в тюрьму Сугамо. Там уже находились Зорге и другие подследственные по его делу. Началась тюремная жизнь. В 6 часов утра — подъем. Через час — проверка. Дверь камеры открывалась, тюремщики спрашивали: "Жив?" Заключенный должен встречать их распластавшись на полу. Далее — завтрак: горстка риса или ячменя, чашка супа. Обед и ужин — из прогнивших продуктов — приходилось покупать за свои деньги. Если родственники заключенного были бедны — он не получал ничего. Политические узники умирали от дистрофии. Днем — прогулка, двор разделен на восемь секторов. 20 минут топтания вокруг деревьев, посаженных в центре каждого сектора.
Дни тянулись мучительно долго. Камера — узкий бетонный пенал. Деревянный столб, поднимешь доску — он превращается в умывальник. Под стулом — параша. Уйма блох.
Во время допросов следователи подводили к карте: "Смотри, вот Смоленск, он уже пал, вот Москва — ее возьмут через несколько дней". Потом тон изменился. Заключенные услышали — немцы потерпели поражение под Сталинградом. Это придало силы. Узники сознавали — их судьба решается на советском фронте.
В таких условиях жил и Рихард Зорге. Впрочем, ему было тяжелее.
— В тюрьме Зорге пользовался авторитетом не у одних арестантов, рассказывал Хосака. — Его уважали и надсмотрщики: очень стойким был этот человек.
Хосака, сосед Зорге по одиночке, видел его лишь раз. Знакомство произошло в тюремной парикмахерской, куда заключенных приводили раз в три месяца. Вне камеры на головы узников надевали специальные сетки. Они закрывали лицо. Заключенный не знал, кто находится в тюрьме, в камере по соседству.
— В парикмахерской сетки приходилось снимать, — вспоминал Хосака. Когда я посмотрел на соседа по креслу, то невольно вздрогнул: рядом сидел… Зорге. Он улыбнулся мне и сказал несколько слов по-немецки. Он сохранился в моей памяти бодрым, неунывающим.
Хосака сообщил так же, что по национальному составу в резидентуру Зорге входили 32 японца, четыре немца, два югослава, один британец. Ценную информацию получали в германских кругах от французов, англичан, американцев, итальянцев, на самом высоком, правительственном уровне Японии. При ведении дела и разработке агентов к каждому из них был прикреплен свой следователь-пристав, что, по японскому делопроизводству, свидетельствовало о важности процесса.
Заслужил ли Зорге смертный приговор?
— На этот вопрос и сейчас, почти шестьдесят лет спустя, ответить очень трудно, — говорил нам профессор Хасая Сирай, президент Японо-российского центра исторических исследований, занимающегося среди прочих проблем вопросами "дела Зорге". — Сам Зорге трактовал свою главную задачу как предотвращение войны, вооруженного конфликта между СССР и Японией. И это благородная цель, за которую не наказывают смертной казнью через повешение.
На первых допросах Зорге упрямо отрицал обвинения в шпионаже и утверждал, что он — гражданин Германии, специальный корреспондент газеты "Франкфуртер цайтунг". После предъявления неопровержимых доказательств был вынужден признать: "Я занимался разведывательной деятельностью в пользу Советского Союза". Но он не сказал: "Против Японии". Однако это не отвратило вынесения сурового приговора.
На 21-м допросе, 21 января 1942 года, зашла речь о "коммунистических корнях" Зорге, о его двоюродном деде Фридрихе Адольфе Зорге (1828–1906) близком сподвижнике Карла Маркса, участнике Первого интернационала, и это тоже выглядело "криминалом" для японских следователей и судей (эти "корни" помогли гестапо "высветить" всю коммунистическую биографию Зорге до 1924 года).
* * *
Итак, каким образом японские спецслужбы вышли на группу Зорге? Сразу скажем: однозначного ответа нет. Но пока ясно следующее: среди членов группы предателей и провокаторов не было.
Долго разрабатывавшийся коминтерновский "след", начатый в США в 1949 году, не подтвердился. Никто из Коминтерна и членов компартии Германии японскую полицию на группу Зорге и на самого Рихарда не выводил. Гестапо и другие спецслужбы рейха не подозревали в шпионаже Зорге — активного члена нацистской партии. Не вели против него специальную разработку токко, кемпэйтай, другие токийские полицейские и контрразведывательные органы. Наружное наблюдение, которое порой велось за Зорге, было нормой в токийской жизни иностранцев.
Долгое время клеймо предателя лежало на японском коммунисте Рицу Ито, которого даже исключали в 1953 году из партии. Среди прочего и за то, что он "способствовал до и во время Тихоокеанской войны разоблачению полицией группы Зорге". Только через четыре года после смерти Ито Рицу, в 1989-м, он был полностью оправдан: ни Зорге, ни Томо Китабаяси, имевшую "коммунистическое прошлое" в США, он не предавал…
Выдвигались обвинения в предательстве в адрес Джо Кондэ — подлинное имя Нобумити Укаи (1903–1976), учившегося в Москве в 1930–1932 годах в Международной ленинской школе. Позже он налаживал связи Коминтерна с КПЯ через США. И он оказался чист перед историей. Группу Зорге он не выдавал.
Но почему-то версия о том, что группа Зорге была ликвидирована из-за чьего-то предательства, продолжает жить. Кое-кто на Западе и в Японии высказывал даже мысль, что на Зорге навели из Москвы, где многие его донесения ложились в "корзину дезинформации, материалов, которым не доверяли". Неоднозначна была позиция и самого И.В. Сталина.
Однажды Сталин, имея в виду Зорге, заявил, что военная разведка располагает в Токио разведчиком, чьи действия по эффективности сопоставимы с корпусом или даже целой армией. Но это не помешало Центру бросить группу Зорге на произвол судьбы, а когда появилась возможность обменять Рамзая на японского военнопленного, Сталин (требовалась, повторим, только его высшая санкция) якобы, попыхивая трубкой, бросил лишь одну фразу: "Не знаю такого человека…". "Дело" было сделано.
А Зорге — Рамзай — был хорошо известен Сталину. Как считает ветеран военной разведки генерал-майор Михаил Иванович Иванов, "в одну из ночей 1940 года по указанию Поскребышева личное дело Зорге было доставлено Сталину для просмотра".
Сталин знал, что с коминтерновских времен между Бухариным и Зорге были добрые взаимоотношения. По занимаемым позициям и политическим симпатиям, выраженным, например, в работе Зорге "Новый германский империализм" (1928), будущий разведчик, а в то время коминтерновец и журналист был близок к Бухарину. И это было известно Сталину, которого хорошо информировали из Коминтерна, а так же все резиденты советской разведки. В 1937 году в ходе подготовки "дела" на Бухарина и Радека и с целью устранить руководителя военной разведки Я. Бepзинa, а так же Осипа Пятницкого был арестован высокопоставленный сотрудник военной разведки. Он заявил, что считает Рихарда Зорге "немецким или японо-немецким шпионом", посылающим в Москву дезинформационные сведения.