Петер Брок

Тео Носик и Генерал

— Те́о!

Фрау Носс тихонько приоткрыла дверь. Сын спал как сурок.

— Доброе утро, господин Носс, — громко сказала она.

Тео продолжал сладко посапывать. Тогда мама, войдя в комнату, просто-напросто стянула с него одеяло. Но и это не помогло: так глубоко погрузился он в сновидения.

Как раз в эту минуту вместе с друзьями из кружка «Умелые руки» Тео закончил монтаж беспроволочного видеотелефона. Какую сенсацию это произведет в Ха́генберге! А ведь в Хагенберге, ни много ни мало, пятьдесят тысяч жителей. Это очень большой город. Ну… скажем, просто большой. И вот пионеры-изобретатели стоят в главном зале городской ратуши. Члены магистрата прослышали об их изобретении — истинном перевороте в науке! Демонстрируют это чудо техники Тео и его друг Бру́но. Тео крутит ручки настройки, Бруно протирает носовым платком экран. И вдруг — вот здорово! — на экране появилось изображение города. Судя по окружающим горам, он где-то в Га́рце. Из аппарата послышался певучий голос:

«Говорит Ингельсбах».

Ого, там приняли их позывные! Беспроволочным способом, Тео и Бруно с гордостью поглядели на членов магистрата.

«А не можете ли вы немного увеличить изображение города, сделать его несколько резче?» — спросил обербургомистр.

«Да здесь дело в самом городе!» — ответил Тео.

Вот ведь крошечный городишко — даже экрана не заполняет! Разве что усилитель поможет?

Бруно повернул ручку усилителя. И правда, вот уже можно различить Рыночную площадь Ингельсбаха и клуб имени Максима Горького. Бруно покрутил еще немного. Тут все ясно увидели перед зданием клуба большую группу пионеров — человек тридцать. Впереди всех стоял какой-то мальчишка, его изображение все росло и росло, пока не выросло с наблюдательную вышку клуба.

Члены магистрата сгрудились у экрана видеотелефона. Они хотели рассмотреть все как следует.

«А вон тот мальчик плачет или смеется?» — спросил один из них.

Тео сердито повернул ручку контрастности.

Эх, лучше бы он этого не делал! Мальчишка на экране вдруг высунул язык. И чем больше Тео крутил ручку, тем язык становился длиннее. В конце концов он дотянулся до экрана. Стекло тотчас словно запотело. Видно, ингельсбаховцы поставили пластинку матового стекла. И надо же такому случиться как раз в ту минуту, когда обербургомистр Хагенберга собрался вручить Бруно и Тео грамоту о присвоении им звания почетных граждан города!

Тео страшно разозлился.

«И чего этот птенец, деревенщина несчастная, воображает! — закричал он. — Язык высовывает! Вот приеду в Ингельсбах да вздую как следует…»

В ответ раздался зловещий смех членов магистрата: они потешались над оскандалившимися мальчишками.

И тут Тео понял, что смеется-то его мама. А кто это щекочет ему пятки? Неужели этот птен…?

«Эй, деревенщина, убирайся-ка подобру-поздорову!» — пробормотал Тео во сне.

К счастью, мать не разобрала его слов:

— Что ты сказал?

Тео испуганно подскочил и, выпрямившись, сел в кровати.

— Г-г-где эт-то я? — заикаясь, спросил Тео.

— В Ингельсбахе, соня! — рассмеялась фрау Носс.

— В Ингель… тогда спокойной ночи, — сказал Тео и плюхнулся на подушку.

Больше всего на свете ему хотелось уснуть опять, чтобы снова очутиться в Хагенберге. Но сон как рукой сняло и мысль работала четко: со вчерашнего вечера он действительно живет в Ингельсбахе. Теперь он и сам стал «деревенщиной»!

— Эх, жаль! — совсем тихо, как бы про себя, прошептал он. — У Бруно было куда лучше…

Три месяца назад его мать, служившую в Строительном управлении телеграфа, перевели из Хагенберга в Ингельсбах. Пока она не устроилась, Тео жил у родителей своего друга Бруно.

На чердаке, в каморке Бруно, они оборудовали настоящую лабораторию — да-да, сами оборудовали, и причем классно. Ведь Бруно такой же одержимый радиолюбитель, как и Тео. А по вечерам они сидели перед своими таинственными аппаратами и проводили опыты, которые демонстрировали на другой день в Доме пионеров, и не было счастливее их мальчишек во всем мире… ну, скажем скромнее, во всем Хагенберге…

— Романтику можно найти не только в каморке у Бруно, — услышал он голос матери, открывавшей окно. — Ты еще свой новый дом не осмотрел как следует. Ведь вчера вечером, когда ты приехал, было уже тепло. Вот увидишь, мы здесь заживем на славу!

Наконец Тео поднялся. Подошел к окну. И глазам своим не поверил. В Хагенберге, городе угольных шахт, такого и в помине не было. Каморка Бруно и опыты в Доме пионеров отодвинулись вдруг куда-то далеко-далеко. Право, даже смотреть весело на этот Ингельсбах! Отсюда, из окна, можно было окинуть взглядом весь небольшой городок. Его окружали леса, а над ними волновался океан облаков. То тут, то там их пробивали лучи октябрьского солнца, и тогда лес вспыхивал всеми осенними красками. Ярко-красные черепичные крыши и голубоватые шиферные стены старых домов казались свежевыкрашенными. Их нарядные светлые фронтоны зубчатой каймой выделялись на темном фоне лесов. А на всех окнах цветы!

«Жители здесь, наверно, соревнуются, кто лучше украсит свой дом», — подумал Тео. Даже на самых маленьких газончиках между домами пышно разрослись пестрые цветы. Интересно, а для школьного двора тоже хватило? Во всех направлениях от центра городка разбегались узкие улочки и переулки. Тео тут же захотелось побродить по городу, может, даже заблудиться.

— Вот красота! Как будто здесь всегда праздник, — обернулся он к матери.

Фрау Носс улыбнулась. Она была очень рада, что Тео снова с ней. Ей так не хватало сына эти три месяца. Но сказать об этом тринадцатилетнему мальчугану она бы никогда не решилась. Еще вообразит невесть что.

Тео рос без отца. Фрау Носс была для своего сына одновременно и матерью и отцом. Но если в доме требовалась мужская сила, или перегорали пробки, или барахлил приемник, Тео был тут как тут:

— Здесь нужен мужчина!

Он считал делом своей чести по-товарищески помогать матери, в чем мог.

Конечно, фрау Носс понимала, как поначалу будет недоставать сыну друзей из Хагенберга. «Хорошо хоть, что ему нравится городок, — думала она. — Остальное приложится. Вот начнет ходить в школу…»

Выйдя с матерью из дому, Тео остановился. Кажется, лежал бы здесь на улице половичок, он еще раз как следует вытер ноги… хотя только позавчера почистил ботинки. Таким умытым и нарядным показался ему этот Ингельсбах.

— Не собираешься ли ты ждать трамвая? — спросила фрау Носс. — Стоять пришлось бы довольно долго.

— Смех! — ответил Тео и подставил матери руку калачиком. — У нас в Ингельсбахе все топают пешком!

Мать, улыбаясь, взяла его под руку, и они зашагали по улице в сторону рынка. Тео, разглядывая дома по левую и по правую сторону узенькой улицы, спросил:

— А если пожар, дома раздвигать, что ли? Пожарникам здесь не проехать!

— До вчерашнего дня так и было, — не растерялась фрау Носс, — а с сегодняшнего пожары тушат с вертолетов.

И, засмеявшись, она ущипнула Тео за локоть. Он взвизгнул так громко, что прохожие удивленно оглянулись на нового ингельсбаховца.

От площади, где стоит фонтан под охраной Нептуна, почтенного покровителя морей с трезубцем в руке, улицы расходятся в трех направлениях. Разошлись здесь и пути фрау Носс и Тео. Мать отправилась, как обычно, на телефонную станцию, а Тео в первый раз пошел в новую школу. Однако, когда навстречу ему попадались ребята, он принимал совершенно независимый вид, словно всю жизнь ходил именно в эту школу. И даже, как все ингельсбаховские мальчишки, ловко балансируя, прошелся по кромке тротуара. Не показывать же каждому встречному-поперечному, что умираешь от любопытства!