— Посмотри! — сдавленно прохрипел Робин.

Я взглянул на вычислитель астрокоординатора и…

Восемь десятых парсека! Сознание отказывалось верить. Но вычислитель бесстрастно утверждал, что мы находились далеко за пределами Системы, примерно в направлении Проциона, расстоянии около трех световых лет от Земли…

Мороз продрал меня по коже. На экране внешнего обзора обозначились рисунки созвездий, несколько сдвинутые, смещенные, в новом ракурсе. Черт, где же Солнце? Я закодировал задачу на искатель. Звезды поплыли по экрану. И вот перекрестие координатора остановилось на желтенькой звездочке, бесконечно далекой…

Мы переглянулись с Робином. Должно быть, мы подумали об одном и том же: а если координатор врет, мало ли что могло с ним произойти в режиме безвременья… Что тогда? Куда попадем мы после обратного прыжка? Топлива у нас ровно столько, сколько нужно, чтобы сделать поворот, а потом, после безвременья, добраться до Луны. Если координатор соврет и нас занесет далеко в сторону — на ионном ходу не хватит ни топлива, ни жизни… На миг мне представился мертвый корабль, обреченный на вечное скитание в космосе…

Но тем временем руки, которые всегда оказываются надежнее мозга, делали свое дело: я включил тормозные двигатели, чтобы на малом ходу начать поворот.

Поворот длился целую вечность. Истекали сутки за сутками корабельного времени, а мы с Робином немного свыклись с обстановкой.

Как бы там ни было, а свершилось! Впервые за долгую историю человечества люди Земли вышли за пределы Системы, в Большой космос, и этими людьми были мы — Робин и я.

Вот они, звездные моря, заветные звездные моря, плещутся за бортом корабля!

Я спал в своем кресле — была вахта Робина, — и вдруг меня разбудил его крик. Никогда прежде я не слышал, чтобы Робин кричал. Никогда не видел на его лице такого ужаса.

— Они! — повторил он, указывая на экран. — О н и!

Экран был на инфракрасном режиме, и я увидел, как наперерез нашему кораблю летели о н и. Никакой бред не дает о них представления… Значит, Сбитневу не померещилось тогда, значит, они существуют на самом деле…

На Земле мало кто верил в эти призраки, ведь Сбитнев их не сфотографировал. Ученые относились к ним скептически. Но старые пилоты верили. Создавались легенды, что они живут прямо в космическом пространстве, в зонах, насыщенных пылью, что питаются они излучениями центра Галактики и иногда подлетают к звездам «погреться», и к Солнцу тоже, но не ближе орбиты Нептуна — за ней им становится «жарко». Говорили, что они похожи на крылатых ящеров, на птеродактилей в полмегаметра ростом…

Нет, они не были похожи на ящеров. Вообще ни на что… Они беспрерывно меняли формы. В них просвечивали какие-то внутренности. Ни в каком сне, самом кошмарном…

Они повернули прямо на нас.

У меня тряслись руки. Я с трудом переключил экран на обычное видение — призраки исчезли. Локатор… Да, они шли на нас, расстояние быстро уменьшалось.

— Дай инфракрасный, — сказал Робин.

Я видел — он нажал кнопку кинокамеры. Он еще может думать об этом…

Включить синхронизатор, не закончив поворота? Нет, нет, нельзя уходить, поворот должен быть сделан по расчету, ведь корректировать ход в режиме синхронизации невозможно, нас занесет черт знает куда, не выбраться потом… Идти напролом? Но кто знает, что произойдет в момент совмещения с ними, может от нас и облачка газа не останется…

С ними? Но ведь их не увидишь простым глазом. Только на инфракрасном экране. Бесплотные призраки? А может, вообще… ну, скажем, неведомое излучение, причудливый пылевой поток…

Оцепенело я смотрел, как на корабль шла стая чудовищ. Я чувствовал — еще минута, и нервы не выдержат, я сорвусь, расшибу лоб о переборку, сойду с ума…

Вдруг меня осенило.

— Пушку! — заорал я, собственный голос полоснул меня по ушам.

Робин включил фотоквантовую пушку. Тонкий прямой луч возник перед носом корабля. Робин увеличил угол рассеивания, луч превратился в конус.

Ничто их не берет, подумал я с отчаянием.

Нет, нет, вот одно из них резко изменило цвет и свернуло… Как они разворачиваются, ведь их скорость не меньше сотни километров в секунду…

Расходятся, расходятся в стороны! Робин еще увеличил угол. Проскочим ли между ними?…

Улисс, мой античный тезка, ты помнишь Сциллу и Харибду?

— …Поэтому я говорю: создан чрезвычайно опасный прецедент, на который отныне сможет ссылаться любой экспериментатор, лишенный чувства ответственности. Счастливая случайность, благодаря которой эксперимент обошелся без жертв, нисколько не оправдывает его участников. И если для пилотов еще можно сделать скидку на молодость, то я не нахожу никаких оправданий для Борга. Я намеренно не касаюсь ценности полученного результата. Я говорю о методологии. Засекреченность научного поиска, пренебрежение общественным мнением принадлежат к печальному опыту человечества. Слишком часто в прошлом грандиозность научного открытия шла рука об руку со смертельной угрозой для жизни и здоровья людей. Но то, что в прошлом было обусловлено политическими и социальными условиями того времени, не может быть — даже в малейшей мере — перенесено в наше время. К напоминанию прописных истин меня побудил рецидив методологии полуторавековой давности. Предлагаю исключить конструктора Борга из Совета.

Анатолий Греков закончил свою речь и сел.

Я посмотрел на Борга. Он сидел, упершись локтями в колени и опустив мощную голову на переплетенные пальцы. Таким — сокрушенным — видели его сейчас миллиарды зрителей, наблюдавших заседание Совета по визору.

— Хочешь что-нибудь сказать, Ивар? — обратился, к нему Стэффорд. Он председательствовал сегодня.

Борг поднял голову.

— Нет. Я согласен с Грековым. Я не должен был рисковать людьми.

Я попросил слова. Стэффорд кивнул мне.

— Товарищи члены Совета, я не могу согласиться. Борг построил… воплотил теоретическое открытие Феликса…

— Не об этом речь, — заметил Греков.

— Он же не заставлял нас лететь, мы пошли по собственной воле. Борг хотел лететь со мной. Затем хотел послать собак, но я…

— Не надо меня защищать, — сказал Борг.

Я разозлился.

— По-моему, существует свобода высказываний, — сказал я запальчиво.

— Несомненно, — улыбнулся Стэффорд. — Продолжай, Дружинин.

И тут я выдал речь. Говорил я скверно, сбивчиво, но зато высказался, как хотел. Борг, заявил я, поступил правильно, что никому не сообщил об эксперименте. Если бы он это сделал, то эксперимент затянулся бы на годы, может быть, на десятилетия. Осмотрительность — хорошая штука, но чрезмерная осторожность — всегда ли полезна она для науки? Никакого рецидива прошлого здесь нет. Просто сделан решительный шаг. Не может быть стопроцентной безопасности, когда утверждается новое открытие. Великое открытие! Вот и все.

— Ты нас оглушил, Улисс, но не убедил, — сказал Греков. — Чрезмерная осторожность — пустые слова. Есть разумная осторожность — это когда ученый всесторонне взвешивает последствия предполагаемого эксперимента.

— Торопимся, вечно торопимся, — проворчал Баумгартен, недавно избранный в Совет.

Теперь говорил Стэффорд. Ну, конечно, проблема переселения — любимая его тема. Через столетие на Земле…

Робин понял, что я сейчас не выдержу, прерву оратора. Он положил мне руку на колено, я услышал его менто: «Молчи!»

— …Именно это привлекает меня в поразительном открытии Феликса и оригинальном конструктивном решении Борга…

Тут я навострил уши.

— Конечно, это дело отдаленного будущего, но на то мы и Совет перспективного планирования, — продолжал, слегка картавя, Стэффорд. — И, пока специалисты изучают материалы этого дерзкого эксперимента, мы, я думаю, вправе очертить некоторые контуры. Итак: в случае абсолютной надежности этого… м-м… способа космических сообщений можно себе представить, что Земля отправит корабли… корабли с добровольцами в Большой космос. Разумеется, поиск планет, пригодных для жизни в иных звездных системах, предполагает длительную разведку… м-м… разведку в направлениях наибольшей вероятности… — Стэффорд вдруг улыбнулся добродушно и несколько смущенно. — Я не освоился еще с мыслями такого рода, потому, наверное, и заикаюсь…