Громовой голос объявил по корабельной трансляции, что «Борг просит пилота Дружинина прекратить шляться по кораблю и пройти в ходовую рубку».

В рубке никого не было. Два пилотских кресла возвышались перед главным пультом. Я подплыл к левому креслу и, помедлив, забрался в него и пристегнулся. Попробовал, как лежат руки на подлокотниках, удобно ли расположены клавиши под пальцами.

Ух, и удобно же мне сиделось! Я поглядел вправо — на пустующее кресло второго пилота. Вот если бы в нем сидел, мирно подремывая, один человек, очень уравновешенный человек, я бы чувствовал себя совсем как дома. Н-да…

Кто-то хмыкнул сзади. Я выглянул из-за спинки кресла и увидел Всеволода, А я и забыл о нем. Практикант, выпрямившись, сидел в боковом, третьем кресле. Шея у него была напряженно вытянута, руки лежали на пульте, как на фортепианной клавиатуре. «А что? — подумал я. — Почему бы и нет?…»

Снова хмыкнули. Нет, это не Всеволод, он сидит тихий, как подопытная мышь. Я посмотрел в другую сторону и увидел голову Борга. Мощная, в белокурых завитках, она торчала из люка в кормовой части рубки.

— Расселись, — Борг насмешливо сощурил глаза.

Всеволод выскочил из кресла, будто катапультированный, и забарахтался под потолком. Я выбрался из кресла, придерживаясь за подлокотник, и спросил:

— Помочь тебе, старший, вылезть?

— Не надо. — Борг оттолкнулся от краев люка и подлетел ко мне. — Эта чертова линия меня доконает, кто ее только придумал, — проворчал он.

— Какая линия?

— Контрольная линия координатора.

— Старший, — сказал я, — разреши, я проверю ее.

— И без тебя обойдемся.

У Борга вид был утомленный, над переносицей прорезалась вертикальная складка, покрасневшие от недосыпанья веки тяжело нависали над глазами.

— Старший, я ставлю корабль на модернизацию, будут менять ускоритель, это не меньше месяца…

— Погоди, пилот. С полчаса назад вызывал диспетчер с «Элефантины». Опять ты чего-то набедокурил, похитил практиканта…

— Просто он не сдал зачета, — возразил я, — и пришлось задержать его на неделю.

— Стоит тебе появиться, Улисс, как начинается черт те что, — раздраженно сказал Борг. — Какой-то практикант, какой-то дурацкий чемпионат, несданный зачет… Сгиньте оба с глаз моих долой.

Что было делать? Будь я один, мы бы поладили с ним. Навязался же мне на голову этот настырный практикант…

— До свидания, — сказали мы с Всеволодом почти одновременно и направились к двери, Тут Борг окликнул нас.

— Что с тобой стряслось, Улисс? — сказал он насмешливо. — Тебя гонят, и ты послушненько исчезаешь. Не узнаю.

— Ничего не стряслось. Просто вижу, что тебе не до нас.

— Если тебе так уж хочется проверить линию, то вот лежит тестер. — Он кивком показал. — Надеюсь, практикант и сам доберется до «Элефантины».

Мой корабль поставили на модернизацию. Делать мне там было в общем-то нечего. Кузьма прекрасно управлялся без меня, и я попросил у начальника «Элефантины» разрешения поработать в зпездолете.

И вот однажды, когда я возился с наладкой координатора, меня вызвал Борг.

— Ты, кажется, неплохо освоился с кораблем, пилот?

— Лишь в той степени, чтобы не заблудиться, — ответил я.

— Вот-вот. Большего пока от тебя и не требуется. Сегодня в шестнадцать прилетят Самарин и Анатолий Греков. Не то инспекция, не то комиссия — ну, все едино. У меня времени нет совершенно. Хочу тебя попросить: ты их встреть и сопровождай. Как-никак Самарин — твое начальство.

Гостям повезло: как раз сегодня включили для испытания искусственную тяжесть, и можно было осматривать корабль, не ощущая неудобств невесомости. Я встретил Самарина и Грекова у шлюза. Мы обменялись приветствиями и рукопожатиями.

Самым любезным тоном, на какой только был способен, я пригласил гостей пройти по кораблю. Самарин, зажмурив один глаз, посмотрел на меня и обратился к Грекову:

— Видал, какие обходительные у меня пилоты? Прямо душа радуется.

— Улисс всегда был образцом доброжелательности, — спокойно ответил Греков, причесывая свои сильно поредевшие волосы. Он сказал это точь-в-точь, как сказал бы Робин. И голоса у них были на редкость похожие. Я вдруг проникся этой самой доброжелательностью к Грекову.

— Образцом своевольничания, — поправил Самарин.

Гости осматривали корабль часа три. Потом Борг пригласил нас в кают-компанию поужинать. Самарин и Греков налили себе по бокалу вина, а я отказался.

— Напрасно, пилот, — сказал Борг. — Это вино не опьяняет, а взбадривает. Посмотри, что написано на наклейке: «…впитало в себя всю щедрость солнца Андалузии».

— Солнце Андалузии, — повторил Самарин. — Сколько хороших мест на Земле…

Я взглянул на него. Лицо старейшего пилота выглядело необычно. На нем словно бы разгладились жесткие складки и все морщины сбежались на лоб. Одна седая бровь поднялась выше другой. О чем он думал? Пилоты моего поколения, да и те, что постарше, вряд ли могут представить себе космофлот без Самарина, Никто никогда не принимал всерьез его воркотню о всяких там островах в Тихом океане — это было так же привычно, как учиняемые им разносы, на которые никто никогда не обижался.

Самарин медленно повернул ко мне седую голову.

— Чего ты на меня уставился? — спросил он сердито. — Не хочешь отведать хорошего вина — дело твое. А я вот выпью. Я человек старомодный и возьму вот сейчас и произнесу тост. — Он поднял бокал до уровня глаз, как бинокль, и сказал: — За этот корабль. За тех, кто его сконструировал и построил.

Борг усмехнулся, выпил и склонился над тарелкой супа. Железный, непреклонный Борг…

— Когда примерно думаешь закончить работу? — спросил Самарин.

— Зачем же примерно? Есть график, — ответил Борг. — Через семнадцать суток.

— График есть и у меня. — Самарин принялся за второе. — Но, кроме него, есть еще пилоты, которые с ним не в ладах. Вот сидит первый, — он кивнул на меня. — Человек, выходящий из графика.

— Что-то Анатолий помалкивает, — сказал Борг. — Не нравится тебе корабль?

— Нет, корабль хорош, — сказал Греков. — Но я прикинул расход энергии и материалов — страшные цифры.

Самарин сказал:

— Насчет расхода энергии — не знаю, кто расходует больше, чем ты на сеансах космической связи.

— Тут ничего не поделаешь, — возразил Греков. — Расход оправданный.

— Тут тоже.

— Старший, — спросил я Грекова, — помнишь, Сапиена запросила способ добывания огня?…

— Помню ли я? — перебил Греков, повысив голос и в упор взглянув на меня. — Ты спрашиваешь, помню ли я? Да откуда, собственно, ты свалился, Улисс?

— С Юпитера. Я был в рейсе и давно не читал газет. Что-нибудь произошло?

Греков отодвинул тарелку и подпер кулаком тяжелый подбородок. Теперь его голос опять звучал ровно, монотонно, как обычно:

— Около четырех месяцев Сапиена молчала. Потом вдруг посыпались передачи одна за другой. Один и тот же вопрос: можете ли сообщить способ добывания огня? Наш ответ, посланный шесть лет назад, естественно, еще не дошел. Теперь мы несколько раз продублировали его. Что произошло на Сапиене? Хотел бы я знать…

— Их сигналы приходят с опережением? — спросил я.

— Каждый раз все с большим временным сдвигом. Вот если бы и нам удалось создать систему опережения во времени, систему сверхбыстрого прохождения сигналов… Представляете? Диалог с Сапиеной не с промежутками в одиннадцать лет, а практически мгновенный… Ну, об этом разговор впереди. У Феликса в Институте физики времени готовится эксперимент, который либо подтвердит такую перспективу, либо… — Греков замолчал.

— Либо? — спросил я.

— Или не подтвердит.

— Так или иначе надо лететь к Сапиене. Вот на этом самом корабле.

— Я против такого полета, — твердо сказал Греков.

— Почему?

— Прежде всего потому, что он смертельно опасен. Ты сам говорил мне, Ивар, что вероятность опасности была оценена неточно, и Улисс с Робином чудом возвратились из того безумного полета.