На повороте я посмотрел в боковой иллюминатор и увидел: купол Дубова вспыхнул, налился спокойным золотистым светом.
Незадолго перед стартом командир велел мне пройти по корабельным помещениям, еще раз проверить, все ли в порядке.
— Улисс! — окликнул он, когда я подошел к двери рубки. — Как же я раньше не вспомнил: в шкиперском отсеке у нас запасные изоляционные маты. Раздай их пассажирам, пусть используют как матрацы. Хоть и тоненькие, а все лучше, чем на полу.
Кольцевой коридор был забит людьми. Они лежали и сидели на полу, почти никто не спал, В гуле голосов я улавливал лишь обрывки речи. Большинство, конечно, говорило на интерлинге, но некоторые, главным образом люди пожилые, переговаривались на разных национальных языках.
— …Медленное накопление, они сами не замечают перестройки психики, — доносилось до меня.
— …Подложи под голову надувную подушку, мне она не нужна, уверяю тебя…
— …Не может быть, чтоб он не слышал. Конечно, слышал! Но даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь…
— …Никуда! Никуда больше не улечу с Земли! Никуда!
Я посмотрел на женщину, произнесшую эти слова. Она была красива. Резко очерченное меднокожее лицо. Волосы — черным острым крылом. Глаза ее были широко раскрыты, в них, как мне показалось, застыл ужас. Рядом с женщиной сидел, привалясь к переборке, и дремал светловолосый мужчина средних лет. С другой стороны к нему прижалась тоненькая девочка лет пятнадцати. Большая отцовская рука надежно прикрывала ее плечо.
Я знал эту семью — они жили в Дубове в доме напротив моих родителей, несколько часов назад я видел этот опустевший дом. Их фамилия была — Холидэй. Девочку звали Андра. Они поселились на Венере незадолго до моего отъезда на Землю. Помню — эта самая Андра редко играла с детьми, все больше с отцом. Том Холидэй учил ее прыгать в воду с вышки плавательного бассейна. Он часто носил ее на плече, а она смеялась. Наверно, это было неплохо — сидеть на прочном отцовском плече…
— Никуда с Земли! — исступленно повторяла мать Андры.
Я подошел к ним и поздоровался. Женщина — теперь я вспомнил, что ее зовут Ронга, — скользнула по мне взглядом и не ответила.
— Здравствуй, — Холидэй приоткрыл глаза.
Андра тоже узнала меня и кивнула.
— Ты уже пилот? — спросила она.
— Скоро стану пилотом, а пока практикант. — Я перевел взгляд на ее отца, — Старший, почему вы все кинулись на этот грузовик? Ведь по вызову колонистов сюда уже идут пассажирские корабли.
— Так получилось, — сухо ответил он и снова закрыл глаза.
— Твои родители остались? — вдруг спросила Ронга.
— Да.
Я подождал, не скажет ли женщина еще что-нибудь. В ее пронзительном взгляде я прочел непонятный оттенок недоброжелательства.
Почему она спросила о моих родителях? Мне вспомнились слова матери: «Мы такие, какие есть…» Что все это означало?…
Меня окликнул пожилой сухопарый колонист, забывшей снять скафандр. Он так и сидел, скрестив ноги, в скафандре, только шлем снял — вот же чудак. Рядом стоял старомодный большой чемодан — я давно таких не видывал.
— Ты из экипажа? — спросил он на неважном интерлинге, — Вы там подумали насчет воды?
— Да, старший, не беспокойся, вода будет, — ответил я. — Помочь снять скафандр?
— Нет. Меня интересует только вода.
Подросток лет тринадцати оторвался от шахмат, посмотрел на человека в скафандре, а потом на меня и снисходительно сказал:
— Как будто у них нет установки для оборотной воды.
У паренька были желто-зеленые глаза, неспокойный ехидный рот и манера во все вмешиваться. Я это сразу понял — насчет манеры, — потому что встречал таких юнцов.
— Хочешь мне помочь? — спросил я.
— Мне надо решить этюд, — ответил подросток. — А что будем делать?
— Пойдем со мной, покажу. Этюд потом решим вместе.
— Бен-бо! — выпалил он словцо, которым мальчишки обозначают нечто вроде «как же» или «только тебя тут не хватало». — Как-нибудь я сам решу.
Он пошел за мной.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Всеволод.
Я подошел к двери шкиперского отсека и отпер ее. Всеволод тотчас юркнул вслед за мной и принялся хозяйски озираться.
— Видишь эти маты? — сказал я. — Ты поможешь раздать их пассажирам.
— На всех не хватит. Ладно, ладно, без тебя знаю, что вначале женщинам.
Он взвалил кипу матов на спину и исчез. Вскоре он снова появился в отсеке. С ним пришли еще несколько парней примерно его возраста.
— Они тоже будут таскать, — сказал Всеволод.
Я отвел его в сторону.
— Ты, наверное, все знаешь. Ну-ка скажи, что произошло на Венере?
— А ты спроси у Баумгартена. Это который не снял скафандра.
— Спрошу. Но сперва расскажи ты.
— Я бы ни за что не улетел, если б не мои родители. Я-то за свою психику спокоен.
Опять психика, подумал я. Только и слышишь вокруг.
— Может, он его просто не услышал, — продолжал Всеволод, разглядывая мой курсантский значок, — а они из этого такое раздули…
— Кто кого не услышал? Говори по порядку.
— Так я и говорю. Он ехал с дальних плантаций, и вдруг у него испортился вездеход. Там, знаешь, привод компрессора.
— Не надо про компрессор. Что было дальше?
— Дальше начался черный теплон. — Парень оживился. — Ух, и теплон был! На нашем куполе две антенны расплавились.
— Стоп! Ты сказал, — испортился вездеход. Дальше?
— Вот я и говорю: испортился. А тут теплон начинается, чернота пошла. И тут он проезжает мимо.
— Кто мимо кого? Говори же толком!
— Тудор мимо Холидэя. Холидэй ему по УКВ — возьми меня, терплю бедствие. А тот будто и не слышит. Проехал — и все.
— Ну, а Холидэй что?
— А там один самолет удирал от теплона. Так он услышал вызов Холидэя. Повезло ему, а то сгорел бы.
Тудор! Отец Рэя. Вместе с моим отцом он занимался селекцией венерианских мхов. Мы с Рэем с детства мечтали о профессии космолетчика, но когда дело дошло до окончательного выбора, Рэй решил остаться на Венере. Я улетел на Землю, поступил в Институт космонавигации, а Рэй остался. И вот теперь его отец, Симон Тудор… Поразительно!
— Из-за этого случая все это и началось? — спросил я.
— Пойди к Баумгартену, он тебе расскажет.
Баумгартен спал. Но когда я подошел, он открыл глаза.
— Так хватит воды или нет? — спросил он.
— При жесткой норме хватит. — Я сел рядом с ним. — Старший, мне рассказали про Холидэя. Может, Тудор просто не услышал его? Неужели из-за одного этого случая…
— Одного случая? — перебил он, грозно выкатывая на меня светло-голубые глаза. — Если хочешь знать, я заметил это у примаров еще год назад. Я вел наблюдения, дружок. Этот чемодан набит записями.
— Что именно ты заметил у них, старший? — спросил я, чувствуя, как похолодели кончики пальцев.
— Много мелких признаков. Но самый основной и самый тревожный… м-м… как это на интерлинге… Равнодушие! — выкрикнул Баумгартен. — Безразличие ко всему, что выходит за рамки повседневных локальных интересов. Я утверждаю это со всей ответственностью врача!
Я потихоньку растирал кончики пальцев. Набитый чемодан. Наблюдения за примарами…
— Случай с Холидэем подтвердил самые страшные мои опасения, — продолжал Баумгартен. — Примары становятся другими! Сдвиги в психике все более очевидны…
Его слова так и хлестали меня. Нет, нет, с моими родителями все в порядке. Нет!
— А все потому, что торопимся, вечно торопимся.
— Да, — сказал я. — Наверно, нужно было разобраться как следует, а не кидаться на первый же корабль.
— Я говорю о другой торопливости. — Худое лицо Баумгартена вдруг стало мрачным. — Об этом будет разговор на Совете планирования. Еще сто лет назад утверждали, что на Венере жить нельзя.