— Ха! — вызывающе ответил Феликс, приподнял повязку на ее голове и осмотрел рану. — Уже не кровоточит.

— Так я могу поспать?

— А не отыскать ли мне по радио какую-нибудь бодрую музыку, чтобы ты забыла о сне?

— Танцевать не буду, даже не надейся!

Гвендолин снова зевнула и решила испробовать иную тактику.

— А почему бы нам не отдохнуть вместе? Вот диван, на котором мы сидим… — Молодая женщина, невинно моргая, посмотрела ему в глаза. Ее пальцы теребили ворот его тенниски. — Я положу, голову тебе на плечо, а ты можешь обнять меня и тихонько рассказать о своем житье-бытье, о братьях и сестрах, о крохотной ферме, затерянной в прериях, где ты вырос, не слезая с седла…

— Я единственный ребенок в семье, вырос в большом городе и ясно вижу, куда ты клонишь, — заметил, усмехнувшись, Феликс.

Гвендолин вздохнула.

— Тогда расскажи мне о своей собаке, или о президенте банка, или о любимой бейсбольной команде.

— Ты просто ищешь способ уснуть, и я тебе нужен вместо подушки.

— А тебя никогда еще женщины не использовали в качестве подушки?

Широко раскрытые глаза молодой женщины смотрели на него ясно и простодушно.

Феликс приподнял ее голову за подбородок.

— Тебе не идет игра в кокетку, Гвендолин Снайдерсон. Ты слишком честная и открытая.

Нащупав пальцами тонкую золотую цепочку на ее шее, Феликс поднес к самым глазам маленький золотой медальон.

— Никак не можешь расстаться со своими гаремными побрякушками? Подарок султана?

Гвендолин ничего не ответила, и он принялся рассматривать украшение. На одной его стороне была изображена женщина с колосьями в руках, на другой — астрологический знак.

— Ты веришь в гороскопы?

— Моя тетя была астрологом и подарила мне этот медальон на восемнадцатилетние, — пояснила Гвендолин. — Она составляла гороскопы по заявкам, а я тогда помогала ей. Астрологии больше двух тысяч лет, и при всем нашем скептицизме…

— Мой скептицизм значительно убавился после того, как природа не позволила мне добраться до теннисных кортов на островах в океане. Золотые пляжи, красотки танцуют в барах, прогулки по вечерам под пальмами… Сказка!

Гвендолин усмехнулась.

— Например, мне кажется, что ты — «рыба». Они все ужасные развратники… по словам моей тетки.

— Я родился двадцать первого февраля.

— Вот видишь, я попала в точку. Ты к тому же задумчивый, внушающий приязнь, обаятельный…

Феликс, щелкнув пальцами, продолжил:

— Умный, с чувством юмора, заботливый. Один к одному. А если бы ты знала, как мне не терпится поразвратничать…

Гвендолин передернула плечами, и он быстро спросил:

— Холодно? На термометре двадцать градусов. Надо найти что-нибудь вроде одеяла.

Он пощупал свой пиджак и ее лисью шубку. И, убедившись, что они все еще мокрые, взобрался на стул и снял с окна тяжелую портьеру.

— Отличное покрывало, не так ли?

Но Гвендолин уже слышала его слова словно откуда-то издалека. Феликс полюбовался на изящные изгибы ее тела, которые не могла скрыть его рубашка, затем бережно укрыл молодую женщину портьерой и начал сооружать себе ложе на полу рядом с ней.

Ночью Гвендолин разбудил бьющий в глаза странный колеблющийся свет.

— Что такое? — по-детски захныкала она спросонья и закрылась рукой.

Феликс с силой дунул и погасил свечу в бронзовом подсвечнике.

— Удостоверяюсь, что моя пациентка жива и здорова. Тепло?

— Да. А чем это я укрыта?

— Портьерой.

— Мужчины «рыбы» не бывают хорошими добытчиками, ты противоречишь собственному гороскопу.

Не открывая глаз, Гвендолин сладко потянулась, и широченная портьера, претендующая на звание одеяла, сползла на пол. Секундой позже снизу послышалось сонное бурчание.

— Ой! Прости! — Гвендолин ухватила портьеру за край и натянула на себя. — Как ты там устроился?

— Нормально, не беспокойся, — позевывая, сообщил Феликс. — А ты как? Как твоя голова?

Не дожидаясь ответа, он поднялся и присел рядом с ней.

— Голова в порядке, а вот тело, будто не мое. На этом диване, способен спать только мальчик-с-пальчик, да и то с трудом…

Гвендолин замолчала и замерла, потому что пальцы Феликса начали ощупывать ее голову, скорее играя с волосами, чем, выполняя медицинскую задачу.

— Ну и как?

— С виду — немного воспаленная, и опухшая. Как же это я забыл вечером приложить к ране лед!

Он старался не смотреть в глаза Гвендолин, но не мог. И чем больше смотрел, тем красивее она ему казалась, и тем больше ему хотелось на нее смотреть.

Гвендолин Снайдерсон не принадлежала к выдающимся красавицам. При ее появлении, вероятно, не прекращались разговоры и не поворачивались головы, но ее неброская красота запечатлевалась в памяти, не давала покоя ночью, и утром глаза отказывались смотреть на что-либо другое, кроме лица молодой женщины.

Она испуганно заморгала.

— Лед? Насколько я помню, вчера у меня температура и без того была ниже нуля.

Феликс провел пальцами по ее лбу, отбрасывая пряди, и, нагнувшись, спросил:

— А какая температура у пациентки сегодня?

Гвендолин почувствовала, как начинает куда-то проваливаться.

— Тридцать шесть и шесть, — торопливо сказала она и, прежде чем Феликс успел обнять ее, спрыгнула с диванчика, оправила рубашку и преувеличенно жизнерадостно спросила: — А что у нас там с погодой?

Феликс, пробормотав что-то, подошел к окну. Гвендолин встала рядом, и оба устремили взгляд за стекло, где не было видно ничего, кроме белой каши. Казалось, там танцуют неведомые существа, сплетаясь в головокружительных па леденящего душу танца. Или это любовные объятия?

Снежинки танцевали свое снежное танго — зрелище было поистине захватывающее.

Гвендолин в восторге схватила Феликса под руку и прижалась к нему.

— Ну и картина! У меня голова кружится, никогда не видела ничего подобного!.. Попробуй поймать что-нибудь по радио.

Но когда Феликс включил приемник, комнату наполнили скрежещущие шумы радиопомех.

— Черт, это же та самая частота, на которой мы вчера слушали городскую программу! — удивился он и начал вертеть колесико настройки, пытаясь поймать хоть какую-нибудь радиостанцию.

— А не включить ли станцию чрезвычайного вещания? — спросила Гвендолин.

Феликс покачал головой.

— Гвендолин Снайдерсон, это всего лишь снежная буря, а не ядерная атака, так что станция, скорее всего не работает.

Молодая женщина снова взглянула в окно.

— Господи, какое сказочное зрелище! Никогда не видела город таким!

— Ты еще что-то видишь в этой пурге? — саркастически поинтересовался Феликс.

Переключив приемник на ультракороткий диапазон, он принялся крутить антенну, потом переставил радио на окно и принялся «шарить» по длинным волнам. Тишину прервала музыка.

— Смотри-ка! — Лицо Феликса расплылось в восхищенной улыбке. — Люди на местной радиостанции работают!

Гвендолин чихнула и, повеселев, стала складывать портьеру. Передавали записи старых песен Джолли Родса. За ними последовала композиция в стиле кантри, исполняемая оркестром под управлением знаменитого Стивена Берроуза. А затем под финальные аккорды Девятой симфонии Бетховена прозвучала реклама пилюль для тех, кто желает избавиться от желудочных спазмов.

Молодая женщина уже собиралась выругаться по поводу такой бездарной программы, как к микрофону вернулся ведущий. Голос его звучал встревожено:

— На Эванстоун обрушилось рекордное количество осадков, а снег, между прочим, все еще продолжает идти. Вчерашний циклон принес нам снегопад и ураганной силы ветер. Жизнь города практически парализована. Все учреждения закрыты, никакого движения на дорогах не наблюдается. Городские власти предлагают жителям оставаться там, где они находятся. Сообщается об авариях на линиях электропередачи, произошедших оттого, что ветер повалил опоры. Нам к этому часу стало известно о ста тридцати шести пострадавших автомобилистах.