Возможно, она и не обратила бы внимания на оборванца, истязаемого прямо на улице, если бы человек с плетью в руке не напомнил ей Господина. Что-то шевельнулось в душе: зыбкое и муторное, как тина грязных вод, поднимаясь на поверхность. Она приказала носильщикам остановиться и опустить паланкин на землю, откинув полог шагнула вперед и резким движением перехватила хлыст. Удар пришелся на обнаженную руку и брызги крови разлетелись в раскаленном от солнца воздухе.

– Вернешься домой и перережешь себе глотку, – безразлично бросила она оторопевшему мужчине, потом перевела взгляд на раба. Лохмотья, прикрывавшие его костлявое тело, были полностью изодраны, спина превратилась в кровавое месиво. Ниайре знала, что он уже не выживет, и думала о том, что ей все равно, но приказала забрать его с собой.

Глядя на мечущегося в горячке невольника, она удивлялась его живучести и поражалась тому, как отчаянно он борется за каждый вздох. Прошло несколько дней и однажды служанка вбежала к ней прямо посреди дня, хотя Ниайре строго-настрого запретила беспокоить себя в такие часы.

– Госпожа! Госпожа! – кричала она, задыхаясь от страха, но не успела рассказать, что произошло.

Ниайре уловила тонкий, металлический, не сравнимый ни с чем, будоражащий аромат человеческой крови. Служанка бессвязно причитала, и Ниайре, оттолкнув её, опрометью бросилась к оставленному в соседней комнате рабу. 

Она слышала биение сердца в мертвой тишине, чувствовала жизнь в смраде мертвой плоти – новому обонянию мог позавидовать любой зверь, выслеживающий добычу. Но и не только. С некоторых пор Ниайре могла чувствовать энергию жизни и смерти. Новая способность пришла совсем недавно, и стала для неё своего рода откровением. Люди обладали самой разной энергетикой. У кого-то она тянулась тонкой ниткой, у кого-то плескалась родником на фоне тусклых ручейков. У существа, затаившегося в комнате, энергия била ключом первозданной силы нового рождения.

Невольник сидел, забившись в угол, зажимая окровавленный рот руками, рядом лежало тело мальчика, которому Ниайре поручила следить за ним. Даже не взглянув на мертвого человека, перешагнула через него и приблизилась к черноволосому рабу. Она вспомнила мгновение, когда собственная кровь брызнула под ударом хлыста, смешиваясь с его.

Она обернулась к служанке, которая застыла под её взглядом и жестом приказала подойти. Ниайре уже пробовала смешивать свою кровь с человеческой, но мужчины и женщины умерли в горячке. Если то, о чем она подумала, правда, то стать ей подобным мог далеко не каждый, но ключ к изменению все же заключался именно в её крови. Последняя теория подтвердилась. Служанка умерла, равно как и один из прислужников, а ещё одна девушка выжила.

Она была в восторге от собственного открытия, но не спешила продолжать изменения. Как вскоре выяснилось, не зря. Ияр чувствовал себя превосходно. Зиярат же дарованная сила в течение нескольких месяцев превратила в безумное животное. Единственным напоминанием о человеческом происхождении оставался её облик. Ниайре пришлось убить созданную своими руками кровожадную зверушку и все время посвятить выжившему.

Она учила Ияра, но, вопреки наставлениям Дариана, не заставляла отрицать свою природу. Ему не приходилось сдерживаться, как ей, или вспоминать о первой ночи пробуждения как о чем-то постыдном, кошмарном и неестественном. Она решила наблюдать, каким будет Ияр, во что они оба превратятся спустя несколько веков, и лишь после вернуться к созданию других. Подсознательно она понимала, что ведет себя, как Дариан, но остановиться не могла и не хотела. Ниайре было достаточно знать, что она больше не одна перед своей силой и проклятием. 

Ценность всего сущего заключается в том, что все в этом мире конечно, и человеческая жизнь – не исключение. Рядом с Дарианом она училась воспринимать вечность, как щедрый дар, но чем дольше жила, тем чаще впадала в скуку и отчаяние. Ниайре могла несколько дней сидеть неподвижно, не замечая никого и ничего, либо в полубезумной ярости крушила все и вся, и находиться рядом с ней становилось просто опасно.

Вечность сводила с ума сильнее, чем бессилие и рабство. Для Зиярат все закончилось в несколько месяцев, для неё растянулось на века. Неужели в конце пути её ждут только безумие и смерть? Все утратило смысл: Ияр, его собачья преданность, охота, путешествия, жесткий секс, боль, танцы и рисование.

Ниайре часто вспоминала слова Дэи о том, что несвобода в тебе самой, и что где бы ты ни находилась, из плена собственных оков не вырваться. Мысли об этом доводили её до исступления, и тогда она, уже практически готовая раз и навсегда оборвать все, выходила на солнце и танцевала под ним обнаженной.

Боль приводила в себя, возвращая в реальность жестоким, но действенным методом. Зверь внутри стремился избежать смерти на инстинктах, а женщина заливалась безумным смехом, в такие моменты пугая спутника гораздо больше, чем в дни самой изощренной жестокости. Чем больше она убивала, тем ярче пробуждалась в ней первобытная кровожадность, подогреваемая безнаказанностью. Легенды о кровожадных монстрах в обличии мужчины и женщины следовали за ними по пятам. Вероятно, её жизнь закончилась бы гораздо раньше, если бы однажды Ниайре снова не проснулась в цепях на дне глубокого колодца.

Она плохо помнила, что произошло – лишь очередную охоту в небольшом поселении, из которого они с Ияром собирались уйти в ту же ночь. Ниайре не почувствовала присутствия Дариана, хотя сила и энергетика людей были для неё подобно раскрытым книгам. Когда она оказалась лицом к лицу с ним, стало поздно. Стоило встретиться со взглядом ярко-синих глаз, как сознание обожгло. Сначала предвкушением долгожданной близости, а затем болью. Прежде чем осознание беспомощности перед Дарианом обрушилось на неё всей своей силой, Ниайре провалилась в темноту.

Очнувшись в каменном мешке, закованной в цепи, от которых плавилась кожа, бесконечно слабой, она увидела его. Подобно ей, Ияр был скован по рукам и ногам, разве что был полностью обнажен и находился под открытым небом, а не под спасительным каменным навесом. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что ожидает его, когда отступит ночь.

– Дариан! – закричала она, жалко рванувшись, игнорируя боль от плавящих кожу цепей. – Дариан, не надо, пожалуйста, не надо! Я сделаю все, только отпусти его!

Ответом ей была гулкое эхо. Собственная беспомощность удручала и обескураживала. Ниайре отвыкла чувствовать себя слабой, но сейчас едва могла пошевелиться. Тело казалось тяжелым и непослушным, запястья в кандалах непрестанно кровоточили, в горле пересохло, а потрескавшиеся губы нещадно пекло. Она чувствовала себя так, будто её отравили. Но как такое возможно?

Ияр по-прежнему был без сознания – по всей видимости, под действием того же яда. Стремительно светлело, как всегда бывает перед восходом солнца. Ниайре могла видеть только кусочек неба: из предрассветной синевы глазами Дариана на неё смотрела Смерть.

Она билась в цепях, причиняя себе невыносимую боль, но яд отнимал последние силы. Не получалось даже слегка разболтать кольца, замурованные в камень. Ниайре ощущала себя столь же никчемной, как в те дни, когда находилась во власти жестокого садиста. Она поняла, что Дариан не придет, чтобы освободить её, пока все не закончится.

Первые лучи брызнули в их тюрьму, разрывая полумрак, и падая на его кожу. Ниайре знала, что больно будет не сразу, но Ияр был значительно младше, и солнечные лучи для него смертельны. Он приходил в себя медленно, будто выныривал из тяжелого полузабытья, и тут же проваливался обратно, а дневной свет уже начал свое убийственное действо.

Чуть меньше четверти часа они оба плавали в зыбком мареве предсмертного кошмара, а потом Ияр окончательно пришел в себя. В этот момент она снова закричала. Закричала, потому что дикая, обжигающая боль плавила его кожу. Ниайре не знала, как такое возможно, но чувствовала все, что с ним происходит. Ей стоило немалых усилий осознать, что она не умирает, что все происходящее всего лишь отголоски ощущений Ияра. Ниайре понимала, что не может помочь. Как не смогла в свое время Дэе. Подобно той девочке, ей доверился и этот мальчишка, и теперь его тоже ждала страшная смерть.