Мы принялись скопом искать его пенсне.

— Вот оно! — вскричал один из матросов. Удивительный случай! Пенсне уцелело. Оно упало в мох и не разбилось.

— Ваше счастье, товарищ Союшкин, что попали на землю, — сказал я назидательным тоном. — Был бы здесь лед, что осталось бы от вашего пенсне?… Ну, а теперь поскорей надевайте его да пошире раскрывайте глаза!…

Мы двинулись вдоль берега. Под ногами бесшумно пружинил красновато-бурый мох, устилавший землю.

То и дело возгласы удивления и восхищения оглашали воздух. Наша земля была не такой, какой мы представляли ее себе, но своеобразно и сурово прекрасной.

Со склонов, сверкая на солнце, струились водопады — бесшумно, без плеска, без пены и брызг.

Мы подошли к ним ближе и увидели, что это висячая наледь. Могучие струи оцепенели в своем порыве, скованные морозом. В облачке пара сбегал по льду тоненький слой воды и застывал на полпути, не достигнув земли.

Пройдя еще двадцать или тридцать шагов по берегу, мы увидели обширную лагуну. Узкая песчаная коса, отделявшая ее от моря, была завалена грудами плавника.

— Холодно зимой не будет, — сказал Андрей.

Я понял его: он имел в виду будущих жителей острова, сотрудников полярной станции.

Затем мы увидели ослепительное ледяное ущелье, по дну которого звенел ручей. Выше сияла полоска яркой бирюзы. Это было маленькое горное озеро, колыхавшееся в прозрачной хрустальной чаше. А вокруг поднимались куполы, пирамиды, столбы, причудливые постройки — все возникшие изо льда.

— Такое может только во сне присниться! — шепнул мне Сабиров, разводя руками от изумления.

Но дальше было еще красивее.

Мы увидели нечто вроде русского терема из голубого кристалла. Два высоких ледяных зубца вздымались к небу, как сторожевые башни. На ребристой «крыше» сверкали веселые солнечные зайчики. А внизу зиял широкий вход.

Это был очень просторный высокий грот, под сводами которого гулко разносилось эхо наших голосов.

Я нигде еще не видел таких красок, как в этом гроте. У входа они были нежно-голубыми, потом постепенно начинали темнеть, а в углах становились ультрамариновыми. Полная гамма синего цвета!…

— Летняя резиденция деда Мороза, — сообщил мне Сабиров.

Он был отличный парень, но, к сожалению, принадлежал к числу тех людей, которые не могут наслаждаться красотой молча.

Площадка возле «теремка» была самым высоким местом на острове, и Андрей приказал укрепить здесь мачту.

— Объявляю эту территорию принадлежащей Советскому Союзу, — раздельно и четко произнес Андрей формулу, включавшую Землю Ветлугина в пределы нашей великой Родины.

— На флаг — смирно! — скомандовал Сабиров.

Участники экспедиции поднесли руки к шапкам. В торжественном молчании мы следили за тем, как красный флаг, плеща по ветру, медленно ползет вверх по флагштоку.

— Салют!…

Мы выстрелили в воздух. И тотчас же с моря донесся до нас ружейный залп. «Пятилетка», стоявшая у ледяного припая, окуталась дымом. То матросы салютовали флагу Советского Союза.

Вновь открытые острова были положены на карту. Координаты их разнились от предполагаемых, предуказанных Петром Ариановичем, очень мало, как мы и ожидали.

Необходимость передать по радио рапорт об открытии нового архипелага в Восточно-Сибирском море заставила нас вернуться на корабль.

Рапорт правительству был отправлен вечером, и вскоре, по образному выражению Таратуты, эфир запенился, забурлил вокруг антенны ледокола.

Отклики с Большой земли шли беспрерывно весь вечер и всю ночь. Кроме сердечного, окрылившего нас поздравления руководителей партии и правительства, мы получили множество приветствий от научно-исследовательских учреждений и отдельных лиц. Открытие архипелага — наперекор скептикам и тупицам, раболепствовавшим перед заграницей — явилось делом всего советского народа!

Пядь земли в океане!…

Только мореплаватель может по-настоящему понять, что это такое. Много дней, даже недель находиться вдали от берегов, видя только море вокруг, ощущая себя затерянным среди колышущейся водной пустыни, и вдруг увидеть на горизонте землю! Пусть это всего лишь голая скала, без травинки, без деревца, — это земля, твердь!…

Но на корабль мы вернулись в некотором смущении. И Андрей, и Степан Иванович, и я были слишком опытными полярниками, чтобы с первого же взгляда не угадать природу архипелага.

А во время обхода самого большого острова поняли это также Союшкин, Синицкий, Вяхирев и другие.

На обратном пути к кораблю перед нами открылся как бы срез архипелага.

Возвращаясь на корабль, мы увидели вдали странный пятнистый холм. Он беспрерывно шевелился, точно осыпаясь. Внезапно холм распался на составные части. Туча птиц поднялась в воздух и закрыла собой солнце. Андрей что-то крикнул мне, но я не услышал его за птичьим гомоном. От мельканья множества крыльев рябило в глазах.

Это был самый большой птичий базар, который я когда-либо видел!

Видимо, привлеченные уединенностью архипелага, сюда слетались птицы со всего северо-восточного побережья Сибири.

Пока наши заядлые охотники поспешно заряжали ружья, мое внимание привлек обрыв, на котором птицы гнездовали. Мы с Андреем подобрались к нему снизу, со стороны взморья.

Именно здесь природа архипелага была яснее всего.

Верхний слой земли был очень тонок, не более метра. Дальше шел ископаемый лед с примесями осадочных пород.

Земля Ветлугина представляла собой не что иное, как ледяную глыбу огромных размеров с песчано-глинистыми отложениями, спаянными между собой вечной мерзлотой!

По слоям обрывистого берега можно было прочесть не только прошлое архипелага, но и его близкое будущее. Открытый нами архипелаг таял…

Вот когда мне и Андрею стало понятно значение странных, как бы подгонявших нас слов: «Спешить, чтобы застать!…» В якутской ссылке, в царстве вечной мерзлоты, где также встречается древний ископаемый лед, Петр Арианович понял природу островов, открытие которых предвидел и предсказал за много лет.

Он считал, что нельзя мешкать, надо отправлять экспедицию на поиски земли, пока та не ушла под воду…

Не желая повторяться, приведу выдержку из труда академика Афанасьева «Северный Ледовитый»:

«Что представляет собой Земля Ветлугина?… Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить о том, что находилось на месте окраинных сибирских морей сотни тысяч лет назад.

Здесь была суша. Материк тянулся на север примерно до 82°. Климат был гораздо более теплым, чем сейчас. На равнинах, которые впоследствии стали дном моря, водились мамонты, носороги, олени, росли высокие леса.

В течение четвертичного периода эта часть суши, как и вся Сибирь, дважды подвергалась оледенению. Во время таяния и отступления ледников могли образоваться участки мертвого, то есть неподвижного, льда, на которых откладывались глина, песок, галька, нанесенные талыми водами.

Но вот произошла катастрофа, подобная той, которую описывает Платон в легенде об Атлантиде. Северная часть материка начала опускаться под воду. Долины заливались, холмы и горы превращались в острова. (Из них уцелели до наших дней архипелаги Северной Земли и Новой Сибири.)

Что же случилось с животными?

Животные спасались от наводнения, отступая на: от или укрываясь в горах. В последнем случае они, понятно, оставались отрезанными от материка и вымирали.

Этим объясняется огромное скопление костей на сибирских островах. Остров Большой Ляховский, например, мог быть назван буквально кладбищем мамонтов. В течение XVII и XVIII веков отсюда ежегодно вывозили на ярмарку в Якутск по нескольку тысяч пудов бивней.

Вероятно, ряд островов-гор сохранялся до последнего времени и в других районах Советской Арктики. Пласты ископаемого льда под толщей наносов не таяли в холодной воде на протяжении столетий.

Однако наступило потепление Арктики. Ископаемый лед стал таять, острова опускались все ниже и ниже.

Вот почему корщик Веденей в XVII веке видел горы, а наши советские исследователи Андрей Звонков и Алексей Ладыгин увидели в XX веке только невысокие купола.