Лицо его исказила судорога, он спросил, давясь голодной слюной:

— Неужели ты съешь всю эту макрель? Смотри не заболей! Здесь нет лекарств. А я ничего не смыслю в медицине.

Мне пришла на ум сказка о Красной Шапочке. Этот волк заботился о моем здоровье! Я видел по его глазам, что если представится случай, то он швырнет меня в лагуну, а сам набросится на еду, но я был начеку.

— Не беспокойтесь о моем здоровье, — сказал я, запуская недоеденный кусок в лагуну.

Он проводил взглядом этот лакомый кусок и сказал, будто подумал вслух:

— Почему все-таки я не убил тебя? Сколько представлялось случаев, но я щадил тебя. Мне хотелось только заставить тебя опомниться и выполнять свои обязанности юнги. Глупец! Ты, видимо, думаешь, что я плохо целился, когда ты, неуклюже виляя, бежал к этой канаве? Я мог убить тебя первой же пулей и ночью и сегодня. Странно, но мне было жаль тебя. К тому же ты мне нужен. У тебя золотые руки. Со временем под моим руководством ты станешь капитаном. Хочешь стать капитаном? По глазам вижу, что хочешь. Ты что хватаешься за плечо, о, да у тебя кровь. Задел об коралл? Надо быть осторожным, мой мальчик. — Он протянул было руку к рыбе и отдернул ее, увидев, как я вскочил с ножом в руке.

— Ты спрячешь этот проклятый нож?! — заорал он.

Я помотал головой.

— Ну, хорошо, — он попытался улыбнуться. — Хочешь мира?

— Нет. С вами — нет. Уходите!

— Хорошо, уйду, но ты дашь мне кусочек рыбы!- В голосе его зазвучали прежние повелительные ноты.

— Ничего вы не получите!

Лицо у него побелело от приступа ярости, волосатые пальцы судорожно сжимались и разжимались, как щупальца актинии. Все же он овладел собой и сказал устало:

— Только кусок рыбы и соли. Ты не откажешь умирающему с голоду человеку, своему капитану.

Снова передо мной стоял жалкий человек и смотрел умоляющими глазами.

— Ладно. Жрите! — сказал я по-русски, протягивая остатки макрели.

Он высыпал на рыбу почти всю мою соль и стал есть, брезгливо морщась и ворча.

— Ничего не ел противней. Полинезийцы едят это сырье с лимонным соком. У тебя, конечно, нет лимонов? — говорил он, обгладывая остов макрели. — Вот так обедом ты меня угостил! Нет! Лучше я буду есть орехи. — Он швырнул голову и хребет в лагуну и приказал: — Принеси орех позеленей — после этой противной рыбы так захотелось пить. Ну! Живо!

— Возьмите у знакомых крабов, — ответил я. — Теперь уходите. Если вы будете хорошо вести себя, то я буду кормить вас сырой рыбой, а вы собирайте соль.

— Я буду собирать для тебя соль? Наглец!

— Не будет соли, не будет и рыбы. Для себя я добуду сам.

— Ах, вон в чем дело! Разделение труда. Как в нормальном цивилизованном обществе! Покажи, где ты ее собирал.

— Соль можно найти на камнях. Сметайте ее кисточкой из волокна.

— Но это дьявольская работа! Собирать микроскопическую пыль!

— Как хотите.

— Ну, я подумаю над твоим предложением, — зловеще скривив рожу, он пошел на свою половину острова.

К вечеру он все-таки собрал соли, в ней было на три четверти песку. Я добыл две макрели, одну дал ему. На этот раз мы сидели поодаль друг от друга на коралловых глыбах и ужинали. На его зубах скрипел песок. Моя соль была совсем чистая, я добывал ее так: обмакну рубаху в лагуну, высушу, а потом потру в руках, и кристаллики соли падают на кусок парусины. Так я выпарил граммов десять соли.

— Где ты берешь такую прекрасную соль? — не выдержал Ласковый Питер. — У меня — чистый песок. После этого острова мне придется ставить золотые коронки на все зубы.

Но соли у меня он не попросил, а стал сдувать песок с мяса, посоленного своей смесью.

После ужина, развалясь на песке, он пустился в рассуждения:

— В этом мире должны жить только сильные люди. Все остальные или работают на них, или уничтожаются. Как в лагуне! Там сильный, наделенный преимуществами, побеждает слабого.

Я невольно посмотрел в прозрачную воду, как будто освещенную из глубины зеленоватым светом. Пронеслась небольшая акула; разогнав рыб-попугаев, двухметровая барракуда ухватила желтую рыбу и скрылась в расщелине.

— Такова жизнь, — сказал Ласковый Питер, кивнув на воду. В глазах у него я увидел жесткий блеск, рука его сжала кусок коралла и как бы с сожалением отбросила в сторону.

Я молчал в замешательстве. Я понимал, что он не прав, что люди не должны относиться друг к другу, как звери, но не мог найти подходящих слов, чтобы убедительно возразить ему. И тут я вспомнил свою вожатую из воронежской школы Валентину Николаевну и ее слова:

«Пионер, ребята, — это человек, который борется за самое хорошее на земле. А хорошее — это правда, дружба, равенство всех людей. Нелегко бороться за наши идеалы. На земле появились страшные звери — фашисты…»

И я подумал:

«Вот он сидит с тобой, этот фашист, ест твою рыбу и хочет из тебя сделать такого же фашиста».

Ласковый Питер спросил:

— Я вижу, что ты начинаешь понимать меня?

— Да. Мне надо было убить вас в первый же день!

— Тогда была честная борьба, и ты был бы прав. Правда, я несколько погорячился. Пойми сам, потерять такой корабль, столько денег. Проклятый штурман! Он посадил на камни мой «Орион». Счастье этого негодяя, что он утонул, а не то перед тем, что его ожидало, зубы акулы показались бы ему щетками для массажа. Мне приходилось видеть, как за меньшую вину с таких молодцов, как У Син, сдирали кожу.

— Напрасно вы так на У Сина. Он был хороший человек!

— Ты в этом уверен?

— Да! Он не стал бы губить столько людей и такой корабль. Зачем это ему было делать?

— Ты не знаешь красных. Ах, я и забыл, ты ведь тоже такого же цвета. Мне передавали, что он шептался с тобой. Интересно, о чем это? — Он помолчал, насмешливо глядя на меня, затем, вздохнув, продолжал: — Мне давно известно, что вы оба красные, но я щадил и его и тебя. И вот к чему привела моя доверчивость. Особенно тяжело мне, что я встречаю такую черную неблагодарность. И со стороны кого? Своего юнги! Которого я намеревался сделать человеком и любил почти как сына, в душе, конечно. Не хмурься, мой мальчик, я прощаю тебя. А сейчас следует подумать о ночлеге. Я думаю, что сегодня после такого мирного ужина мне не следует оставлять тебя одного. Советую прогуляться перед сном и принести мое одеяло, оно пригодится мне ночью.

Я схватил острогу и стал перед палаткой.

— Уходите! — крикнул я. — Вы все врете! Я не верю вам. Уходите лучше!

Он поднялся, с опаской обошел меня. Остановился, недобро усмехаясь.

— Ты опаснее, чем я думал. Только помни, за меня ты поплатишься головой. Тебя в лучшем случае повесят, как пирата.

— Никто не узнает. Акулы спрячут вас в своем брюхе.

— Ты положительно делаешь успехи, — он пошел, время от времени оглядываясь и чему-то усмехаясь.

И все-таки в тот день мне удалось добыть огонь. Произошло это совершенно случайно, без каких-либо усилий с моей стороны.

Увидев, что капитан «Ориона» бродит возле канала в поисках орехов, я крадучись отправился на его территорию. Там я оставил очень красивую раковину, золотисто-желтую с черными пятнышками, я нашел ее в первый день на мелководье, и она должна лежать где-нибудь возле коралловой глыбы.

Раковину я так и не нашел, наверное, Ласковый Питер запустил ее в лагуну, зато захватил несколько осколков стекла, чтобы отшлифовать древко остроги. Среди этих стеклышек было выпуклое донышко бутылки или баночки из очень чистого стекла. Вернувшись на свою половину острова, я стал скоблить острогу, радуясь, что дерево становится красивым и гладким. Донышком скоблить было неудобно, я хотел было его разбить на несколько частей и, примеряясь, как бы это лучше сделать, неожиданно вспомнил о лупе — подарке отца, лупа была немного больше, чем это донышко, но почти такой же формы.

«А что, если?..» — подумал я, повернув осколок к солнцу. На моих штанах появилось ослепительное пятнышко, затем пошел дымок от тлеющей ткани.