В два счета Наташа очутилась за порогом. С разбегу перепрыгнула плетень, отделяющий двор от огорода, и упала в картофельную ботву. Лето было дождливое, и ботва вымахала высоченная: лежащего в ней человека можно было заметить, лишь споткнувшись о него. Наташа проползла на локтях в глубь огорода и замерла, прислушиваясь к приближающемуся рокоту мотора.
На беду Жучка восприняла прыжок девушки как новую игру и теперь с повизгиванием бегала вдоль плетня, отыскивая лазейку в огород. Гришутка тоже стоял у плетня и недоумевал: куда девалась сестра?
— Наташа! А Наташа! — громко звал он.
Выскочила мать, схватила Гришутку за руку и потащила в хату. Возбужденная Жучка сумела наконец приоткрыть лапами калитку, ворвалась на огород и мгновенно обнаружила Наташу. С веселым лаем она запрыгала в ботве вокруг хозяйки.
А машина гудела уже совсем близко. И вдруг звук мотора притих — машина остановилась, не доезжая до хаты Печуриных.
— Жучка, Жучка! Иди сюда!.. Милая, хорошая, ну иди! — манила Наташа пересохшими от волнения губами.
Мотор, работавший на малых оборотах, напряженно взвыл, и машина тронулась. Ближе… Ближе… Вот у хаты Печуриных… Сейчас остановится!.. Нет, проехала мимо!
Когда рокочущий звук мотора превратился в далекое шмелиное гуденье, Наташа как-то вся сразу ослабла Она почувствовала себя маленькой, беззащитной девочкой, и захотелось заплакать. «Почему я не мальчишка? — думала она. — Будь я мальчишкой, я была бы храброй и ловкой, как д'Артаньян! Я поступила бы в авиационное училище, как Юра Шеховцев, и не пряталась бы сейчас в ботве, а летала в небе и бомбила проклятых фашистов..»
Жучка вырвалась наконец из Наташиных объятий и лизнула юную хозяйку в нос.
В огороде Наташа просидела до вечера. Гришутка по приказанию матери притащил ей дерюжку и узелок с едой. Полз на четвереньках, дерюжка лежала у него на спине, а узелок он держал в зубах. Сестре объяснил шепотом, что все разведчики делают именно так. Таким же способом он доставил по просьбе Наташи «Трех мушкетеров». Затем Наташа послала его к сельуправе, чтобы разузнать, что там происходит. Братишка с удовольствием взялся выполнить и это задание.
В седьмом часу вечера Гришутка принес известие, что немцы уехали и арестованных увезли с собой. Наташа, разбитая и обессиленная, будто она целый день полола, а не лежала пластом в огороде, вернулась в хату. Аккуратно сложила на сундук дерюжку, сверху положила книгу, которая была заложена на той же странице, что и в обед.
Поздно вечером через полицаев, ездивших сопровождать арестованных, в селе стало известно, что всех кого увезли, немцы расстреляли в Кучугурах.
Редко кто уснул в эту ночь. Внешне — ни огонька, ни громкого голоса, притаилось село, будто и вправду спит. Но если тихонько пройтись по улицам, то услышишь приглушенные рыданья в хатах, увидишь красный огонек цигарки, на мгновение зардевшийся в окне, и поймешь: не спят люди!..
Общие тревоги и несчастья сплачивают сильнее, чем общие радости. В тяжелую минуту люди тянутся друг к другу, ищут взаимного участия. Страшно было в эту ночь тому, кто оставался один в хате. К Печуриным прибежала кума Фрося, та самая, к которой утром ходила мать. Пришли соседи — старик со старухой. Наташа немного посидела с ними, потом, ощутив невыносимую, до отчаяния, тоску, ушла в горницу и плотно прикрыла за собой дверь. В темноте навесила на окна одеяла, зажгла коптилку — аптечный пузырек с подсолнечным маслом и фитилем из бинта. Комната озарилась тусклым дрожащим светом.
На кровати, скинув одеяло, разметался во сне Гришутка. Наташа поправила ему подушку, накинула вместо одеяла простыню и, взяв книгу, уселась поближе к коптилке.
Глаза скользили по строчкам, по смысл прочитанного до нее не доходил. Точно так же было и на огороде. Мысли разбегались, она ни на чем не могла сосредоточить внимание и думала сразу обо всем: о перепуганной матери, об отце, который сражается где-то на фронте, о Гришутке, который ничегошеньки еще не понимает, о своих подружках и знакомых. Думала она, глядя перед собой широко раскрытыми серыми глазами, и о том, что ей не удалось никого полюбить, даже никто из парубков не поцеловал ее ни разу. И должно быть, она не дождется глубокой и красивой любви, о какой пишут в книгах, потому что немцы ее поймают и повезут на расстрел.
Строчки в книге расплылись, глаза Наташи наполнились слезами. Девушка крепко зажмурила веки, и две большие светлые капли звучно шлепнулись на страницу.
Ей страстно захотелось сейчас, вот в эту минуту, поговорить с отцом — он сумел бы успокоить, подсказал бы, что делать, Наташа отыскала фотокарточку отца, долго вглядывалась в знакомое до последней морщинки родное лицо. Потом придвинула к себе тетрадку и, поглядывая на фотографию, написала:
Здравствуйте, мой любимый папочка! Шлю вам пламенный комсомольский воздушный привет и самые добрые пожеланья в борьбе с врагом! Сколько ужасов войны проходит перед глазами. Ни на единую секундочку не забывается алая кровь, которая речным потоком льется сейчас везде по нашей земле. Отец, где вы в эти минуты? Живы ли, здоровы? Вот теперь, когда наступила ночь, я представила вас, папочка, с винтовкой и в шинели, как видела вас в Каменке в августе 1941 года. Мне так хочется сейчас услышать родной ласковый, оживляющий душу голос, увидеть всегда ясное и улыбающееся лицо, исполнить на гитаре вашу любимую песню «Каховку».
Мой дорогой папочка! Вы всегда верили в свои силы, в свою способность обходить легкой походкой все препятствия. И всегда вам все удавалось. Дорогой отец, пусть эта способность и вера не покидают вас, и в этот грозный час пусть ваши силы утроятся, и вы возвратитесь после войны таким же бодрым, как прежде.
Папочка! Я верю вам и вашим словам: «Меня ранили, еще ранят, но не убьют, потому что я пули выплевываю»
Эта уверенность пусть не покидает вас никогда. В эти минуты я посылаю вам, папочка, свои силы, чтобы вы с товарищами скорее побили лютого врага!
Милый папочка! Целую нежно вашу фотографию, храню вас своим сердцем, своими надеждами от пули врага! Будьте здоровы, папочка!
Спокойной ночи!
Это письмо осталась неотправленным — не ходила через огневые рубежи полевая почта. А если б каким-то чудом и перелетело оно через фронт, то уже не нашло бы среди живых Петра Сергеевича Печурина.
Базар-место воскресных встреч. В воскресенье кому надо и не надо идут на базар. Здесь встречаются жители с противоположных концов Большой Знаменки, обмениваются новостями сразу со всеми родичами. Половина тех, кто толкается на базаре, ничего не продает и не покупает, а приходит сюда с единственной целью повидать знакомых.
Лида Белова вызвалась сходить на базар вместо матери и продать рыбу — утренний улов Алексеича. Рыбу разобрали быстро. За семь килограммов Лида выручила около тысячи рублей и тут же их истратила: за пятьсот купила распашонку для сына и махорки отцу, на остальные — полкило соли. Торговые операции заняли немного времени, и Лида отправилась бродить в поисках знакомых.
Встретилась компания дедушек из Алексеевки — Нюся Лущик, Киля Тяжлова и Лена Маслова. Они прогуливались, сцепившись под руки. Пытались увлечь с собой и Лиду, но та сказала, что ищет Анку Стрельцову, и отправилась дальше. Анку, кокетничавшую с хлопцами, вскоре увидела, однако не подошла, лишь издали рассмотрела окруживших Анку ребят. Стайкой налетели на Лиду девчата с Лиманной улицы — все в белых хустках, наперегонки лузгающие семечки. И опять Лида ускользнула под надуманным предлогом.
Кого и зачем искала, она не то что людям, самой себе не решалась признаться. Но стоило ей натолкнуться взглядом на сутуловатую мужскую фигуру в стареньком хлопчатобумажном пиджачке с черной латкой под левым рукавом, как Лида ощутила, что сердце начало биться сильней, а к щекам прилила кровь. Пиджачок был знаком ей, как знакомы собственные платья и распашонки сына. Раньше пиджачок принадлежал Алексеичу, и черную латку под рукавом Лида накладывала своими руками. Осенью прошлого года отец отдал пиджачок выздоровевшему Семёну Берову.
12
Письмо приводится по подлиннику, хранящемуся в Запорожском областном архиве.